Эмбри фыркнул, хотя шутка Джорджа не показалась ему смешной. Кен был пилотом бомбардировщика, на котором Бэгнолл служил бортмехаником. Англичане доставили в Псков радар, чтобы помочь русским в войне с ящерами. Из-за спешки операцию не удалось толком подготовить. Никто не сообщил англичанам, что Псков контролируется и русскими, и немцами. Русские заключили с немцами союз, основанный на ненависти к ящерам. Однако любви друг к другу новые союзники не испытывали.
В импровизированный рабочий кабинет вошли Николай Васильев и Александр Герман – один коренастый, с черной бородой, другой с рыжими бакенбардами, похожий на лису. До появления ящеров они командовали первой и второй партизанскими бригадами так называемой Лесной республики и наносили удары по нацистам, захватившим Псков. Теперь воевали вместе с генерал-лейтенантом Куртом Шиллом, который возглавлял все немецкие войска в районе Пскова.
– Джентльмены, – сказал Бэгнолл по-английски, а потом добавил по-русски: – Товарищи.
– Это не одно и то же, – недовольно проворчал Александр Герман. – В России были джентльмены. А в Советском Союзе есть только товарищи – от джентльменов мы избавились.
Он улыбнулся, обнажив желтые заостренные зубы, будто хотел показать, что уже скушал парочку джентльменов на завтрак.
Александр Герман, еврей, говорил на идиш, а не на немецком, и Бэгнолл с трудом его понимал. Но русский Бэгнолл знал еще хуже – всего несколько десятков слов, которые ему удалось запомнить после появления в Пскове.
Командир партизан повторил свои слова по-русски для Николая Васильева.
– Да! – Голос Васильева раскатился по всему помещению. Он провел пальцем по горлу, показывая, что произошло с джентльменами старой России, после чего добавил одно из немногих немецких слов, которые знал: – Капут!
Бэгнолл и Эмбри, родившиеся в семьях среднего достатка, переглянулись. Даже в разгар жестокой войны энтузиазм, связанный с уничтожением огромного количества людей, вызывал у них изумление.
– Надеюсь, вам удалось договориться о разделении полномочий? – осторожно проговорил Бэгнолл.
На сей раз Александр Герман обратился с вопросом к Васильеву, ответ которого показался Бэгноллу длинным и невнятным.
– Получилось очень даже неплохо. Возможно, дело в том, что вы, англичане, оказались честнее, чем мы думали, – наконец сказал Герман.
Когда Бэгнолл перевел его слова Эмбри, пилот ответил:
– Генерал Шилл сказал нам то же самое.
– В том-то все и дело, старина, – подмигнул Бэгнолл и перевел свое замечание на немецкий, чтобы его поняли командиры партизанских отрядов.
Красные не хотели, чтобы Шилл отдавал приказы их людям, а тот скорее согласился бы проглотить свой монокль, чем разрешить русским руководить немецкими солдатами, – но для защиты Пскова требовалось объединенное командование. В результате обе стороны договорились, что они имеют право апеллировать к англичанам, если сочтут какой-либо приказ невыполнимым. Так с тех пор и поступали.
– Если вам удастся сделать так, чтобы мы и нацисты были в равной степени недовольны происходящим, значит, вы справитесь со своей задачей, – заявил Александр Герман.
– Просто великолепно, черт возьми, – пробормотал Кен Эмбри.
– Очень хорошо, – без колебаний перевел его слова Бэгнолл. Он с готовностью принес в жертву подтекст, сохранив общий смысл. К достигнутому согласию следовало относиться чрезвычайно бережно.
Васильев и Александр Герман подошли к висящей на стене карте. Ящеры все еще находились в двадцати километрах от города. Они уже довольно давно не предпринимали серьезных атак – «заняты где- то в другом месте», полагал Бэгнолл, – однако люди день и ночь строили новые укрепления. Впрочем, оказалось, что летом ночи в Пскове совсем короткие.
Бэгнолл ждал, когда русские начнут задавать вопросы, требовать или жаловаться на что-нибудь. Они молчали. Васильев показал на схему строящихся укреплений и принялся что-то втолковывать Герману. Они обменялись несколькими фразами, после чего ушли – возможно, решили взглянуть на укрепления своими, глазами.
– Все получилось слишком легко, – проворчал Эмбри, когда русские убрались прочь.
– Не каждый же день должны происходить катастрофы, – ответил Бэгнолл – и тут же пожалел о сказанном. По собственному опыту он знал, что катастрофы в последнее время стали таким же распространенным явлением, как ласточки в небе. Он сменил тему. – Ты обойдешься без меня в течение получаса? Я хотел бы немного прогуляться.
– Не возражаю, – ответил Эмбри. – Ты мне очень помог, а здесь как-то уж очень сумрачно.
– Точно – и не только из-за тусклого освещения, – ввернул Бэгнолл.
Эмбри рассмеялся, хотя оба знали, что Бэгнолл не шутит.
Выбравшись из-за каменных стен псковского Крома, Бэгнолл с облегчением вздохнул. Теперь, когда пришло настоящее лето, Псков стал довольно приятным местом – если на время забыть о разрушениях, которые принесла с собой война. Пахло свежей зеленью, погода стояла теплая, солнце улыбалось с голубого неба, по которому бежали легкие перистые облака. Щебетали коноплянки, крякали утки. Одно плохо: для того чтобы дождаться четырех приятных месяцев, приходилось пережить восемь месяцев ледяного ада.
Ящеры долго бомбили Советский мост (Бэгнолл обратил внимание, что пожилые жители Пскова иногда называют его мостом Троицы) через реку Пскову. Их атаки отличались поразительной точностью, одна из бомб угодила в центр пролета. Люди перебирались на противоположный берег, настелив поверх пробоины доски, но машина обязательно сорвалась бы в реку.
Проезжавший на велосипеде немец кивнул Бэгноллу.
– Хайль Гитлер! – крикнул он, приняв англичанина за одного из своих товарищей.
Бэгнолл ограничился ответным кивком. В 1941 году он испытывал смешанные чувства, когда Сталин заключил союз с Британией. Теперь же тройственный союз со Сталиным и Гитлером представлялся ему ирреальным – мир окончательно вывернулся наизнанку.
– Проклятье, – пробормотал Бэгнолл, – так оно и есть.
Доски скрипели у Бэгнолла под ногами, когда он переходил по мосту в другой район города. Казалось, каменная ограда, за которой стояла церковь Святых Козьмы и Дамиана в Примостье, выстроена еще до того, как возник сам город. Высокий, похожий на луковицу купол венчал православный крест с диагональной планкой.
В отличие от других больших зданий города церковь не бомбили. Впрочем, она казалась заброшенной, краска давно облупилась, а голубиный помет, напоминающий снег, покрывал позеленевшую медь купола.
«Интересно, – подумал Бэгнолл, – коммунисты после революции разрешали использовать церковь по назначению?»
Солдат в форме Красной Армии сидел на ограде церкви. Он – нет, она помахала Бэгноллу рукой.
– Здравствуйте, Татьяна Федоровна, – сказал он и помахал в ответ.
Татьяна Федоровна Пирогова спрыгнула с ограды и зашагала ему навстречу, светлые локоны блестели в ярком солнечном свете. Очень хорошенькая – нет, черт возьми, настоящая красавица! Открытое русское лицо с широкими скулами… Соблазнительных очертаний женственной фигуры не скрывает даже мешковатая форма… Когда Татьяна подошла к Бэгноллу, она облизнула пухлую нижнюю губу, словно прикидывала, какая hors d’oeuvre[8] из него получится.
Может быть… Кто знает. Татьяна стала проявлять интерес к Бэгноллу, когда он начал координировать оборону Пскова во время последнего наступления ящеров. До этого она была подругой Джерома Джоунза, оператора радиолокационной установки. Джоунз, Бэгнолл, Эмбри и Альф Уайт (бедняга Альф – он погиб во время боя к югу от Пскова) прилетели в Россию с новым радаром.
Однако Бэгнолла смущало не то, что он посягает на женщину своего соотечественника. Очарование Татьяны несколько портила снайперская винтовка с оптическим прицелом, с которой девушка никогда не
