— Однако, Потрошилов! — с уважением сказал Сократ.
— Тойон! — согласился Диоген.
Он очнулся в ординаторской больницы имени Всех святых, на видавшем разные виды диване где-то в районе одиннадцати утра. Тяжесть похмелья навалилась сразу и целиком. Все, что хотя бы отдаленно имело отношение к абстинентному синдрому, а проще говоря, бодуну, легло на покатые плечи Альберта Степановича. В помещении он был один, что резко усиливало чувство тревоги. О событиях прошедшей ночи рассказать было некому. И, честно говоря, нечего. Он практически ничего не помнил. Правда, ощущения от этого «ничего» остались довольно приятные.
Нарастающее похмелье сдерживал и успокаивал только потолок. Такой же серый и облупившийся, как дома. Алик сфокусировал на нем глаза и приступил к решению самого главного вопроса. Как легче встать с дивана? Сначала поднять голову с подушки и посмотреть, какой из кусков его тела остался в живых? Или опустить по очереди ноги на пол и потом уже пробовать поднять голову?
Логика просыпаться не желала. Без нее решение не приходило. Через десять минут мучительных размышлений он пошел на компромисс и перевернулся на живот. Теперь можно было отрывать организм от поверхности. Альберт Степанович с трудом приподнялся на согнутых руках и прислушался к себе. Тошнота подступала, но с ней еще можно было бороться. Он скинул с дивана ноги и медленно сел. Желудок держался с трудом, напоминая плотину гидроэлектростанции в паводок. Оперативник плавно встал и подошел к зеркалу. Себя в отражении он не узнал и равнодушно отвернулся. Еще через пять минут бессмысленных перемещений по ординаторской он наткнулся на телефон.
Альберту было не по себе. Опасность подстерегала на каждом шагу, но беспокоило не это. Не безжалостная якутская мафия и даже не кошмарная головная боль с тошнотой, каких он ни разу не испытывал за всю свою трезвую жизнь. В любом состоянии капитан Потрошилов сильно игнорировал недомогания и внешние угрозы. Нет! Дело было в другом. Все обстояло гораздо серьезней и страшней — он не вышел на работу!
Впервые в жизни его не разбудило свербящее чувство долга или, на худой конец, грохот посуды на кухне. Впервые в жизни он не приступил к охране спокойствия граждан района ровно в девять утра. К счастью, пока об этом еще не знала мама. Также об этом не знали его сослуживцы, начальство и сами граждане района. В детском счастливом неведении оставался и преступный элемент. Потому что в принципе не подозревал о существовании оперативника Потрошилова. Единственный, кому было известно о позорном прогуле, был сам Альберт. И ему было стыдно.
«Надо позвонить на работу», — подумал Алик, и мысль, словно обретя плоть, стала шевелиться в мозгу, вызывая настоящую боль. Он поднял трубку. Зуммер ввинтился из микрофона в ухо, как шуруп- саморез. Алик положил трубку на место. Стоять становилось все тяжелее. Ноги слабели, в руках появилась странная дрожь.
«Нет. Надо позвонить маме!» — Эта мысль оказалась глубже, чем первая, и вызвала еще большую боль.
Альберт Степанович сел на стул и уставился прямо перед собой. Жизнь кончилась. Впереди ждал разговор с мамой, увольнение и безработица. И это если организм справится со странной болезнью, что мучила его с самого утра. Оставалось молить Бога, чтобы не попасть в больницу.
Глаза, как подслеповатые прожекторы сторожевой вышки, обшарили ординаторскую, мутно сконцентрировавшись на поверхности стола. Взгляд медленно, сантиметр за сантиметром, пополз от одного края до другого, пока не наткнулся на препятствие. Опорожненная до половины бутылка водки возвышалась, как памятник вечным ценностям. Рядом находился ее друг — стакан. Они стояли на листке бумаги. Крупными буквами на нем было написано: «Выпей!»
Альберт Степанович с трудом успел добежать до умывальника. Его рвало долго и болезненно. Струя воды унесла в канализацию останки вчерашнего веселья. Как ни странно, Альберту стало легче. Он умылся, высморкался и прополоскал рот. Вода стекала по лицу крупными каплями, как по тефлоновой сковородке. Зато в глазах появился фокус. Алик подошел к столу и вытащил бумагу из-под посуды. Ниже на листке было написано: «Переверни!» Он послушно заглянул на обратную сторону.
«Вырвало? Теперь обязательно выпей!»
В самом низу листка была приписка: « Р.S. Ну ты даешь!!!»
В неразборчивой закорючке, шедшей под текстом, просматривалось: «Распутник» — или что-то типа.
Логические цепочки в голове Потрошилова превратились в кандалы, сковавшие мозг. Смутные воспоминания событий прошедшей ночи больше напоминали картинки порнокомиксов. Тоска и тревога усилились, снова исподтишка начала подкрадываться тошнота.
«Клим — врач. Он давал клятву. Значит, плохого не посоветует…» Альберт Степанович вдруг вспомнил, что именно Распутин первый предложил выпить, но тут же постарался забыть эту мелкую помеху для аутотренинга. «Сейчас — я больной, а он — врач. Я должен!»
Он налил в стакан из бутылки и, стараясь опередить подкатившую рвоту, вылил содержимое прямо в горло. Настал момент истины. Дыхание остановилось. Водка замерла в пищеводе, решая, куда двинуться дальше. Алик зажмурился. Часы над дверью глухими ударами отмеряли секунды. И вдруг свершилось. Водка провалилась в желудок. В нем будто лопнула грелка, и ее содержимое растеклось, согревая и успокаивая. Из самой середины организма живительное тепло устремилось на периферию. Руки перестали дрожать, ноги обрели силу, в голове прояснилось.
— Вот это медицина! — восхищенно произнес Потрошилов, с интересом рассматривая волшебную бутылку. — Хорошо, мать не в курсе.
Алик подошел к зеркалу. Волосы все так же отливали несокрушимым блеском. Лак от «Московской недвижимости» сохранил прическу, казалось, навсегда. Элегантные очки в золотой оправе придавали красноватым глазам выражение многозначительной усталости. Он весело рассмеялся, глядя на отражение незнакомца. В отличие от кривых собратьев из комнаты смеха, больничное зеркало шутило тонко, превратив капитана милиции в приличного человека.
Через несколько минут Потрошилов снова сидел за столом.
— Если не любишь, если не любишь, ты письмо напиши, — пропел он строчки из забытой песни и положил перед собой лист бумаги.
Перед Аликом встала непростая для любого интеллигента задача — найти оправдание себе. При других обстоятельствах он признал бы собственную вину без оговорок. Но сегодня…
Да! Он не пошел на службу. Да! Вел себя, как законченный секретный агент, — пил алкоголь и скрывался от преследователей в объятиях обнаженных красоток. Но! Разве не за ним ходила по пятам жуткая якутская мафия?! Или не он прятался в морге от ее длинных холодных рук?! Чтобы разобраться в накопившихся загадках, действительно нужен был по-настоящему тайный сотрудник. Как в любом американском кино. И что-то подсказывало Альберту Степановичу имя подходящего кандидата.
«Объяснительная записка» :— размашисто вывел Алик и посмотрел на буквы, словно прицениваясь. Скомканный листок полетел в корзину, стоящую возле двери, но не попал, покатался по полу и замер. Альберт налил в стакан еще пятьдесят грамм живительного напитка и выпил уже без затруднений.
«Пояснительная записка» — вышло из-под пера. Этот листок постигла та же участь, что и предыдущий.
Альберт Степанович встал, сложил руки за спиной и прошелся по кабинету от стены к стене, боковым зрением охватывая пачку листов, бутылку и стакан.
— Не верю! — с чувством и невпопад проговорил он, налил и выпил.
«Докладная», — почти твердо вывела его рука. — «Многоуважаемый господин подполковник…» — Алик в очередной раз яростно скомкал бумагу и метнул мимо корзины. Бойкое перо запрыгало по новому листу.
«Глубокоуважаемый товарищ подполковник». Рычание льва — лист на полу.
Альберт Степанович Потрошилов рвал и метал. Он рвал в клочья непослушную бумагу и метал комки в корзину. В шести попытках он набрал ноль очков. Яростно скомканные листы валялись на потертом линолеуме. Корзина оставалась девственно пуста. Алик не знал и не мог знать, что все так сложится. Что
