нехорошее предчувствие вытолкнуло зад пятьдесят шестого размера из офисного кресла за два часа до приземления авиалайнера со съемочной группой.
Он вклинился в толпу встречающих, воинственно размахивая бородой. Из дверей терминала навстречу двигались пассажиры в дубленках и шубах. Мобильный телефон в кармане, несмолкая, гудел свихнувшимся вибратором. Звонили изо всех подряд органов власти. Вечером в эфир должен был выйти ролик о бедственном положении якутского народа. Или сам ответственный мог выйти в тираж.
Съемочная группа замыкала пассажиропоток. Она шла кучно, напоминая обалдевшую сороконожку. В роли передних лап смертельно пьяного чудовища выступал оператор. Сложное амплуа задницы досталось режиссеру. Как в анатомическом плане, так и по сути прибытия из ответственной командировки.
Огромный опыт богемной жизни не оставил редактору шансов хотя бы на несколько блаженных секунд заблуждения. Он понял все и сразу. Масштабы катастрофы были грандиозны. Из волосатых глубин бороды на просторы летного поля вывалился страдальческий рык:
— Опя-ять!
Темперамент творческой личности взорвался чистой энергией совсем не мирного атома. Узконаправленный бородатый снаряд расчленил сороконожку на полупьяные члены и поддатенькие членики. В мясистых руках ответственного очутился обвисший телом и духом режиссер.
— Говори мне!!! — страшно заорал бородатый редактор, встряхивая жертву якутского гостеприимства. —Сня-ял?!!
— Ик-ты ик-кто? — деловито спросил тот, нервно икая. — Я тебя ик-знаю?
Драгоценную жизнь режиссера спас ассистент. Он мужественно упал на широкую спину ответственного редактора. Скорее всего, падение вышло случайным. Правда, впоследствии сам герой это скромно отрицал. От толчка нарушилось хрупкое равновесие оживленно трясущейся пары. Турецкая куртка треснула на груди режиссера. Из рваной кожаной раны выпала видеокассета.
— Она?! — шепотом спросил ответственный редактор.
— Нет, он! — издевательски хихикнул виновник всех бед, совершенно не соображая о чем речь.
От просмотра привезенного из нищей Сахи материала содрогнулась Останкинская телебашня. Край нефти и алмазов потрясал изобилием, словно какой-нибудь Кувейт. Ответственный редактор ревел, как олень ищущий самку. Он бегал по коридорам в поисках всей съемочной бригады, явно собираясь создать на ее базе гарем однополой ненависти. Не нашел. Бог бережет пьяниц.
Время безжалостно капало на розовую от ярости макушку редактора. До выхода ролика в эфир оставался час. Отдел компьютерной графики был поставлен на уши. В похожей позе забились монтажеры. Ответственный метался, выдирая из бороды волосы, и орал:
— Монтируйте откуда хотите! Но чтобы все было — голодные дети, дохлые олени и бывший олигарх с протянутой рукой!!! Не сделаем ролика, будет у нас не «Темя», а «Вымя»!
Материал посмотрели еще раз. Ваятели лажи и рыцари развесистой клюквы с жалостью покосились на несчастного редактора. Право озвучивать правду отвели ветерану канала. Древний звукооператор ласково взял бородатого неврастеника под локоть и убил:
— Слушай, голубь, ни хрена с этой кассетой не сделаешь. Легче новую в павильоне склепать.
Двадцать минут из оставшегося часа пролетели в уточнении подробностей краха. Времени могло хватить только на запись закадрового текста. Ни о какой новой съемке говорить не приходилось.
Ответственный редактор покрутил в руках злополучную кассету. Ему стало стыдно за самого себя. Нормальные люди не наступают два раза на одни и те же грабли. А он повторно поручил алкоголикам однажды проваленное задание. Как и в прошлом году, они приперли не то. Тогда вместо олигарха — голодранца. Теперь… Теперь… Мысль, порожденная отчаянием, вылезла наружу. Она чуть не сокрушила расшатанную нервную систему творческой личности редактора.
— Я в архив!!! — заорал он, срываясь с места. — Готовьте текст! Запись будет!
На Самом Главном канале дилетантов не держали. Работу завершили качественно, в сжатые сроки. Удар Ходоровичу был нанесен мастерски. Вечерний эфир украсил душераздирающий ролик про несчастных якутов.
На фоне ржавого вертолета одиноко торчала рваная яранга. Возле нее, не до конца протянув к экрану копыта, валялся полудохлый олень. У рассохшихся нарт копошились тощие ребятишки, похожие на замерзших пигмеев Зимбабве в отбеленном варианте.
— Наша программа уже рассказывала о жизни в далекой Республике Саха, — загробным голосом произнес диктор. — В то время некий депутат Ходорович смог создать видимость экономического подъема в якутской глубинке! Каково же теперь положение дел в этом, некогда богатейшем, крае?
Собственные корреспонденты «Темени» побывали в Глухоманском районе и встретились с бывшим олигархом — Степаном Степановичем Потрошиловым. Нам посчастливилось узнать из первых уст историю краха налаженной как часы империи Потрошиловых.
В кадре появился лопоухий очкарик в потертом кожаном пиджаке, с тусклыми побрякушками на груди.
— Когда-то здесь все было иначе, — сказал он, — сначала у меня потерялись друзья…
— Да! — перекрыл печальную исповедь приятный баритон диктора. — До вмешательства Исаака Ходоровича в экономику края у семьи Потрошиловых было все, чтобы ни о чем не беспокоиться! Нынешний житель Нигерии считался другом якутов. И вот что мы видим!
На экране снова появился олень и старые нарты.
В далеком Санкт-Петербурге люди продолжали жить своей жизнью. Им было одинаково гдубоко плевать на якутских олигархов, Ходоровича и оленей. Лишь в больнице Скворцова-Степанова, увидев репортаж, гулко захохотал пациент Кнабаух.
От его необычного поведения соседи по палате заволновались. Один юркнул к батарее, запихивая в рот палец. Второй удивленно вынырнул из левосторонней стойки и дружески спросил:
— Ринги-ринги?
Да еще в комфортабельной камере «Крестов» два старика жадно прильнули к экрану телевизора. По морщинистым лицам текли слезы простого человеческого счастья. Ведь ничто не радует так, как неудача врага.
— Гнида, — прошептал один, причмокивая вставной челюстью.
— Я здеся, папа, — отозвался второй.
— Через семьсот дней соскочим в Москву и ломанем Центробанк! Лады?
— Тики-так, папа…
Вместо эпилога
В последнее время в племени Белого Оленя курили все. Много и с большим удовольствием. С тех пор как новый шаман притащил из тундры какую-то траву. Он долго ее сушил, раскладывая на крыше своей яранги. Затем истово камлал над ней, утаптывая босыми ногами, и снова раскладывал на крыше. На траву возлагались большие надежды. Надежды оправдались. Когда трава «созрела», Рыжов набил ее в трубку старого шамана и лично дал ему прикурить. Эксперимент удался.
Старожил остался жив. Табак старожилу понравился. На следующий день он сдал дела и должность новому шаману в обмен на восемнадцать коробков табака «Радость якута». В новую жизнь племя вступило по-новому. Пришел конец беспробудному пьянству и деградации. Люди смотрели вперед широкими зрачками. Будущее виделось розовым, с мелкими вкраплениями синего и оранжевого. Альберт Потрошилов ходил по яранге из стороны в сторону. Он курил и думал. Думал он третий час. Мысли были хорошие. Чем дольше Альберт курил, тем лучше становились мысли. Он посмотрел на улицу сквозь сапфировые стекла пластиковых пуленепробиваемых окон яранги. Там, вдалеке, у подножья сопки мама читала детям лекцию о
