В моем воображении довольно ярко всплыла описанная девушкой картина с окровавленной лошадью, окровавленной наездницей. И я невольно вскрикнула.
Фанни засмеялась и поспешила меня успокоить:
— Конечно, жаль лошадь, но она осталась жива. Правда, порезала сухожилия на передних ногах. Эдмонд, естественно, возместил ущерб доктору Родесу, а на меня он очень долго сердился, просто кипел яростью. Урсула хотела меня удавить, но потом передумала и настояла на том, чтобы Эдмонд выпроводил меня в Швейцарию учиться в школе. Так они избавились от меня на целых три года. Ну что ж, сама виновата.
Фанни закончила свой рассказ, и ее глаза стали печальными.
— Да, я тогда совершила ужасный поступок, — как бы подвела она итог. — Шестью месяцами раньше или шестью месяцами позже ничего этого не произошло бы. Но тогда я так сердилась на весь белый свет после смерти папы.
Своими изящными пальчиками она водила по серебряной рамке фотографии, и уголки ее губ опускались все ниже и ниже. Кто-нибудь другой, менее наблюдательный, мог бы подумать, что Фанни просто задумалась. На самом же деле печаль волнами распространялась от нее, и я ощущала эти волны.
— Это ужасно потерять родителей и остаться сиротой в пятнадцать лет, — тихо произнесла я. Она кивнула.
— Ладно, это случается иногда, — сказала она печально, затем внезапно рассмеялась и посмотрела мне в глаза. — Я уже достаточно наболталась, теперь хочу послушать тебя.
— Это уморит тебя до смерти, Фанни, — сразу предупредила я. — Моя жизнь проходила ужасно скучно.
— Чепуха, как ты встретилась с миссис Мэдкрофт? — требовательно спросила она. — Не станешь же ты утверждать, что жить с медиумом — обычное дело.
— Конечно, не буду, — согласилась я. — Но мы знакомы всего несколько дней.
Теперь у нее перехватило дыхание.
— Неужели?! — изумилась она. — А я полагала, что миссис Мэдкрофт с давних пор дружила с твоими родителями.
Я отрицательно покачала головой и коротко рассказала ей то немногое, что сама знала о дружеских отношениях миссис Мэдкрофт с моей матерью. Фанни останавливала меня чуть ли не на каждом слове и засыпала меня вопросами. Каждый раз, когда я замолкала, чтобы перевести дыхание, она просила меня быстрее продолжать. А в конце рассказа она взяла с меня клятву, что я покажу ей альбом с газетными вырезками, который миссис Мэдкрофт дала мне на время.
Неизвестно, сколько времени продолжалась бы наша беседа, но ее прервала горничная, которая принесла чай для Фаннж.
— Ваш чай внизу, мисс, — сказала горничная, обращаясь ко мне.
Стало ясно, что мое время свидания с Фанни истекло. Фанни по этому случаю надула губы, затем быстро взяла себя в руки и улыбнулась. И эту улыбку нельзя было не оценить. Так мог поступить только взрослый человек, который владеет собой.
— Я полагаю, тебе лучше пойти вниз, — согласилась Фанни. — Иначе доктор Родес поднимется спросить, почему я не отдыхаю. Мы сможем поговорить с тобой завтра.
Расставшись с Фанни, я тем не менее продолжала думать о ней. Теперь у меня не вызывало сомнения, что Урсула глубоко ошиблась в оценке своей сестры. Фанни, конечно, могла быть капризной, легкомысленной, даже безответственной, как и всякий ребенок. Но едва ли кто другой, будучи таким эксцентричным, как она, мог бы так внимательно отнестись к рассказу другого человека, так дотошно выспрашивать и так точно сопоставлять детали, как это делала она. У Фанни совсем не поверхностный ум, как пытались представить ее ближайшие родственники. Она может достаточно глубоко проникать в сущность вещи или события. Другое дело, что ей не достает выдержки и терпения расплетать хитросплетения жизненных ситуаций. Но со временем это придет. Нет, Фанни не так проста, как может показаться при первом знакомстве.
Можно или не понимать Фанни, или сознательно приписывать ей качества легкомысленного человека. Интересно, что лежит в основе отношения со стороны мистера Ллевелина и Урсулы? Возможен и третий вариант, объединяющий в себе оба первых. Скажем, ни Урсула, ни Эдмонд не понимают до конца интеллектуальный потенциал Фанни, однако интуитивно чувствуют его. Тогда, чтобы не попасть впросак, они представляют Фанни всем посторонним как легкомысленную девушку. Дескать, зачем ее слушать, все равно ничего дельного не скажет. Это беспроигрышная игра.
Кажется, только доктор Родес в полную меру осознает душевные богатства Фанни. Потому-то и выбрал ее. И бережет ее, как зеницу ока.
Да, подумала я, в этом загадочном доме-монастыре тайны на каждом шагу. Неожиданное может произойти в любую минуту. Интересно, что ожидает меня в следующие минуты?
Глава 5
За моей спиной звучал тонкий звон фарфоровой посуды и столового серебра. Оставив Фанни за чаем на попечении горничной, я направилась в гостиную. Миссис Мэдкроф и другие гости, наверное, уже ждали меня там. Между этим надежным убежищем от всех бед находилась лестничная площадка второго этажа. Это место я невольно связывала с миссис Ллевелин, матерью Фанни. Мне казалось, что она и сейчас маячила передо мной, плохо освещенная, со странными, неясными очертаниями. Я с усилием подавила в себе дрожь. Мой страх был безрассудный и совершенно необоснованный. Ведь призраки, даже если они и существуют, не могут навредить живым физически.
Бодро подняв голову, я решительно пошла к лестнице.
Внезапный громкий треск за моей спиной заставил меня резко остановиться. Негромко вскрикнув от неожиданности, я завертела головой по сторонам, пытаясь найти источник странного звука. Получилось так, что треск застал меня врасплох, потому что мое внимание было сосредоточено на лестничной площадке. Теперь осмотрела коридор позади себя.
Он был пуст.
Ну и что? «Господи, какая же я дурочка!» — сказала я себе. Должно быть, горничная Фанни уронила какую-нибудь тарелку и та с треском разбилась.
Только я подумала так, как грохот повторился. Он эхом донесся, словно из тоннеля. Во всяком случае, я была убеждена, не из комнаты Фанни. Создавалось впечатление, что он шел из отдаленных уголков здания. Будто что-то разбили вдребезги, ударив с большой силой о стену. Как будто кто-то что-то бросил.
Но что?
И кто?
Фанни? Безусловно, это не она. Хотя я хорошо себе представляла, как Фанни могла в раздражении хватить чашкой о пол. Но я слышала, как Фанни весело болтала в соседней комнате с горничной, и у нее в эти минуты отсутствовали даже малейшие признаки недовольства. Кто же тогда?
Это крыло здания считалось фамильным. Мысль, что фаянс бьет мистер Лллевелин выглядела совершенно нелепой. Это могла делать только женщина. Значит, Урсула? Но у меня имелось достаточно оснований представлять ее как невозмутимо спокойную женщину, умеющую владеть собой даже в самой напряженной обстановке. Уж кто-кто, а она бить посуду себе не позволит. Хотя, конечно, наедине человек ведет себя не всегда так, как на людях.
Грохот разбитой посуды раздался в третий раз. Это заставило меня энергично действовать. Я быстро пошла по коридору, стараясь ступать мягко, пока не дошла до комнаты в самом конце. Неуверенно постучала в дверь.
Никто не ответил.
— Мисс Ллевелин, у вас все в порядке? — спросила я.
