— Ну же, я слушаю, — поторопила Дашка.
— Вот я у тебя и хотел узнать. Ты ведь должна быть в курсе раз с ним, — Парамонов пощелкал пальцами, мучительно подбирая нужное слово, не матерное. — Ну, раз ты состояла с ним в близких отношениях. Вопрос такой: Воскресенский обрезанный? Крайняя плоть у него на члене есть? Или как?
— Есть, точно есть, — Дашке очень хотелось испортить Максиму Александровичу настроение, и, кажется, она своего добилась. — Сто процентов, плоть у него на месте.
Помрачнев, как туча, Парамонов еще покрутился в кресле.
— Вот, значит, как, — он поскреб плешь пальцами и сделал вывод. — Ну, чтобы стать евреем, не обязательно член обрезать. Или в синагогу ходить. Это от рождения. Ведь правильно?
— Не совсем, — покачала головой Дашка. — Это скорее вопрос веры. А фамилия у него русская.
— Фамилия… Брось. С этими фамилиями черт ногу сломит. На Руси паспортизация проводилась в одна тысяча восемьсот семидесятом году. А как проводилась? Вызывает урядник еврея и спрашивает: какой храм рядом с твоим домом? Еврей отвечает: храм Воскресенья господня и храм Козьмы и Демьяна. А урядник ему: вот будешь ты, жидовская морда, по паспорту Воскресенский или Космодемьянский. Так-то… А ты говоришь: фамилия.
— Я ничего не говорю, — сказала Дашка. — Это вы говорите.
— Ну, да, — Парамонов постучал пальцами по столешнице. Начальнику штаба хотелось узнать все детали интимных встреч, на языке вертелась сотня вопросов. — Слушай, между нами… Как он в постели?
— Нормальный мужик, — Дашка подняла кверху большой палец. — Вот такой.
— Да? Правда? — вконец расстроился Парамонов. — Впрочем… Впрочем, тебе просто не с кем сравнивать. Сексуальный опыт у тебя — минимальный. Ты настоящих мужиков только в кино видела. Я по образованию психолог, отличный физиономист. А на морде этого Воскресенского написано, что у него встает раз в полгода. Да и то когда он горсть «виагры» проглотит.
— Я не знаю, что он там глотает, только с потенцией у него — порядок.
— Хрен с ним, — сказал Парамонов. — И с его потенций. Ты ведь понимаешь, зачем он приперся сюда. Ему нужен трамплин, чтобы подняться наверх. Раз ты мэр города, — можешь рассчитывать на губернаторское кресло. А с той позиции он еще выше залезет.
— И пусть лезет, — пожала плечами Дашка. — Мне по барабану.
— А наш кандидат, между прочим, обещает построить в городе два православных храма, — в запальчивости выпалил Парамонов, на минуту забыв, что он не перед агитаторами речь толкает. — Не один — два. На свои бабки, между прочим. Ладно, черт с ними, с этими храмами… Пропади они пропадом. Сейчас не до этого. Задала ты мне задачку.
Парамонов схватил трубку зазвонившего телефона. Крепко прижал ее к уху. А Дашке сделал знак рукой, мол, в коридор не ходи. Оставайся тут. Пару минут Парамонов выслушивал хозяина и даже в приливе усердия нарисовал пару козявок на листке перекидного календаря.
— Да, все понял, Илья Сергеевич. Все ясно. В таком плане… В таком разрезе… Будет сделано.
Он бухнул трубку и посмотрел на Дашку. В глазах Парамонова снова загорелись огоньки.
— Все на мази, — выпалил он. — Телевизионщики приедут через час прямо сюда. Передачу выпустят в эфир уже в четверг. Все запишем на камеру. Двадцать пять штукарей получишь сразу после окончания интервью. Гринько сегодня добрый. В настроении.
— Деньги — перед началом интервью, — уперлась Дашка. — А то знаю я вас, мужиков. Уже обожглась на Воскресенском. Обещать горазды, а дойдет до расчета, выяснится, что деньги в банке. А банк закрыт. И ключ потерян. И так далее.
— А ты девка не промах, — похвалил Парамонов. — Далеко пойдешь. Если не остановят. Компетентные органы.
— Вы с Гринько тоже далеко пойдете, — не осталась в долгу Дашка. — В Воркуту или еще дальше.
— Не каркай.
Теперь настроение Парамонова ничто не могло омрачить. Он вышел из комнаты, пообещав вернуться через пять минут. Вернулся через десять. Запер дверь на ключ и положил перед Дашкой целлофановый пакет с зелеными бумажками. Две толстые пачки, стянутые резинками. И одна пачка потоньше.
— Считай, — сказал он. — Должно быть ровно двадцать пять.
Дашка вышла из здания бывшего клуба, когда на небе зажглись первые звезды. Интервью получилось гладкое, с живописными подробностями, которые всегда интересуют телезрителей. Дашке удалось выдавить из себя несколько мелких слезинок и несколько раз натурально всхлипнуть.
Она остановилась на перекрестке, ожидая, когда проедут машины. Что ж, этого кандидата она выдоила. Двадцать пять штук, как ни крути, это деньги. Теперь остается… Остается выдоить другого кандидата. Почему бы и нет? Если крючок проглотила одна рыбка, его проглотит и другая.
А то как-то несправедливо получается. Воскресенский весь в дерьме. Он сексуальный извращенец и растлитель неопытных девочек. Подонок высшей пробы. А Гринько — весь в белом. Только крылья ему приделать, и полетит он храмы строить. Нет, как бы не так.
Глава пятая
Вечером, за полтора часа до отбоя, в барак из оперчасти прибежал зэк по имени Иван Хмара и шепнул на ухо Коту, что его срочно вызывает кум, на сборы две минуты.
Хмара, состоявший на побегушках при дежурном офицере, как всегда, приносил самые недобрые известия. Сердце Кота провалилось в пятки, потом снова встало на место, но забухало, как кузнечный молот. Он поднялся с нижней шконки, надел на голову пидорку и молча последовал за Хмарой. Спиной Кот чувствовал взгляды зэков, а стоявший в дверях Толик Сафонов, по кличке Вобла, сочувственно покачал головой. Мол, ничего хорошего, Кот, не жди, разговор с кумом может закончиться койкой в медсанчасти или карцером. В лучшем случае, если Чугур в добром расположении духа, распишут твою морду под Хохлому, с тем и отпустят.
Кот, сжав кулаки в карманах куртки, шагал за Хмарой сначала между бараков, потом вдоль загородки из колючей проволоки и гадал про себя, как ляжет фишка. Кто мог стукнуть Чугуру о побеге, задуманном Котом? Об этом мероприятии знал единственный человек, кореш Кота Петька Елагин по кличке Мирон. Именно он помог Коту достать самодельные кусачки, кое-что из вещей и продуктов, он же устроил на промзоне тайник, где спрятаны деньги и липовая ксива. Но Мирон, отбухав шестилетний срок до звонка, вышел свободным человеком ровно две недели назад. Значит, Мирон отпадает.
— Шевели поршнями, — Хмара оглядывался назад и делал страшные глаза. — Хрена ты плетешься? Начальство ждать не любит.
— Шевелю, блин, — отозвался Кот. — Я ведь, в отличие от тебя, не возле столовки целый день болтался. Кирпичи ворочал.
— Ты бы не вякал лишнего, — снова обернулся Хмара, на его сытой морде играла кривая ухмылочка. На зоне не так уж много развлечений, но сегодня вечером, возможно Хмара станет свидетелем того, как конвоиры и лично Чугур будут обрабатывать Кота. — Наверное, садильник-то играет? Перед встречей с кумом? То-то, братан…
— Я тебе не братан, — Кот хотел добавить крепкое словцо, но неподалеку, за колючкой молчаливо стоял старлей. Он поводил ушами, как лошадь, словно хотел уловить смысл разговора. Костян понизил голос и добавил. — Кто тебе братан, я в другое время скажу. Один на один.
— Скажешь, — продолжал усмехаться Хмара. — Если кум не снимет с тебя мерку для соснового макинтоша. Все скажешь.
