Кот постарался взять себя в руки и успокоиться. Если бы кум знал о запланированном побеге, в барак явился бы не парашный активист Хмара, пришел бы офицер с двумя-тремя срочниками, вооруженными автоматами. Еще в бараке на Кота надели бы стальные браслеты, приложили прикладами по шее и торсу, поволокли в кандей, как последнюю падлу. Может, все и обойдется. Может, не так страшен черт…
Кот не успел додумать мысль — при входе в административный корпус офицер заставил его встать к стене и расставить в стороны ноги и руки, раздвинуть пальцы. Процедура личного обыска повторилась на втором этаже, перед кабинетом Чугура. А дальше события развивались в самом неожиданном направлении.
— Таких парней, как ты, у меня много, — сказал Чугур, выслушав рапорт заключенного и предложив ему присесть на табурет. — До всех руки не доходят. То есть не руки…
Чугур запутался в словах, глянул на свои тяжелые кулаки и на минуту замолчал. Собираясь с мыслями, прикурил сигарету.
— А я обязан охватить каждого, — продолжил он. — Потолковать, узнать, чем живет человек, чем дышит, о чем думает. Ну, провести воспитательную беседу. На нашем языке — профилактическое мероприятие. Понимаешь?
Кот кивнул, мол, все понимает, и подумал, что все профилактические мероприятия, который проводил кум, до сей поры ограничивались БУРом, зуботычинами перед строем, отборной матерщиной и плевками в лицо. Неужели пришел черед по душам разговаривать? Как-то не верится.
— Не в том смысле, чтобы привлекать заключенного к сотрудничеству с администрацией, — кум, задрав голову, посмотрел на портрет главного чекиста всех времен и народов Дзержинского. — А в том смысле, чтобы лучше знать свой контингент. По мне так: хочешь сотрудничать — давай. А если тебе это впадлу, значит, и мне такой активист без нужды. Понимаешь?
— Понимаю, — снова кивнул Кот, хотя ничего не понимал. — То есть стараюсь понять, гражданин начальник.
— Тебе сколько осталось? — спросил кум, хорошо знавший ответ на свой вопрос. — Пятилетка?
— Две пятилетки, гражданин начальник, — отозвался Кот. — С хвостиком.
— Вот видишь, нам еще долго с тобой по эту сторону забора куковать, — кум улыбнулся какой-то странной загадочной улыбкой, обнажив ровные крепкие зубы. Кажется, контакт налаживался. Этот Кот хоть и последняя сволочь, но с головой у него все в порядке, суть иносказаний начальника он должен понять. — Десять весен, десять зим… Это много. И статьи у тебя такие, что под амнистию их никак не подведешь. Нужно быть терпеливым человеком, чтобы дождаться звонка. Ты кури, Константин Андреевич.
Кум положил на край стола открытую пачку «Явы» и зажигалку. Коту хотелось дернуть хотя бы две затяжки настоящей сигареты с фильтром, но он отрицательно помотал головой. Сучьи дела всегда начинаются с малости. Начальник сигареткой угостит, потом пачку чая сунет… И пошло, и поехало.
— Спасибо, стараюсь бросить.
— Ну, как знаешь, Константин, — кум, откинувшись на спинку кресла, пустил струю табачного дыма и мечтательно посмотрел потолок. — Я в твои годы служил на строгой зоне под Интой. Вот там, едва снег растает, начинались побеги. Бывало так, что человеку два-три месяца до конца срока, а он к зеленому прокурору бежит. Тоска смертная заедала людей. А тут весна, солнышко, последний разум люди теряли. Там края северные, сколько не бегай, конец один — пуля. Как правило, живыми зэков, ну, если поймают недалеко от зоны, живыми их не брали.
— Это почему так? — решился на вопрос Кот.
— С живыми мороки много. Писанина, следствие, суд… А с мертвыми, сам понимаешь… Неглубокая яма на кладбище при зоне и табличка с номером вместо имени. Вот и вся канитель. Ну, коли уж зашел об этом разговор, скажу: кое-кому из осужденных кажется, что наша зона не так далеко от столицы, отсюда есть шанс намылить лыжи. Потому как до железки недалеко. И автомобильные дороги — вот они. Но на самом деле, — шиш. Ты уж поверь моему опыту. Такие номера не проходят. И не пройдут.
Закончив монолог, кум раздавил окурок в пепельнице. Кот смотрел в темный угол кабинета, внешне он казался спокойным, ни один мускул на лице не дрогнул, но можно догадаться, какая буря бушует в его душе.
— А тебя шальные мыли не посещают? — прищурился кум. — Всякая белиберда в голову не лезет?
— Никак нет, гражданин начальник, — ровным голосом ответил Кот. — На работе запарка. Мы под крышу склад подводим. Тут уж не до мыслей. Устаешь так, что лишь бы до койки доползти.
— Это хорошо, — обрадовался кум. — Хорошо, что нет шальных мыслей. А если и придет в голову блажь, ты гони ее прочь. Потому что, еще раз повторяю, шансов на удачный побег — никаких.
Кум выдержал долгую паузу. Огородников должен правильно понять его предупреждение, сделать выводы. Побег отменяется — и на этом точка.
— Я знаю, что ты тянешь план, — сказал кум. — Нарушений режима нет. Короче, молодец. Ты набираешься опыта. И уже знаешь, откуда хрен растет. А я думаю — как тебя поощрить. Ну, это уж моя забота. Найду возможность.
— Спасибо, гражданин начальник, — пробормотал Кот.
— Но молодость в твоей заднице еще играет. Поэтому как не все здешние порядки ты усвоил. Иногда думаешь — этот человек враг. А он друг. И наоборот. А ты ни о чем не должен думать, а просто зарубить на носу, что все здешние обитатели — волки. И ни с кем, ни с одним из них, нельзя вести откровенные разговоры. Делиться мыслями, планами. Потому что именно сейчас такое время, такой момент, что лишнее слово может твою жизнь погубить. Вот так. Делай выводы, Константин.
Чугур хорошо понимал, что Коту надолго задерживаться в оперчасти никак нельзя. Завтра по отряду пойдут разговоры: Костяна удостоил личной аудиенции сам кум. Огородников вернулся в барак спокойный и довольный, после душевного разговора не осталось ни царапины, нет даже штемпеля под глазом. Придется отвечать на разные вопросы: о чем они базарили, какие вопросы задавал начальник, не предлагал ли сотрудничество с администрацией? А если предлагал, что ответил Кот? Отказался? И кум его не тронул, не дал волю рукам? Странно… Даже очень странно…
— Ты свободен, Огородников.
Когда Кот поднялся на ноги, Кум проворно вскочил со своего неудобного кресла, остановил заключенного на пороге кабинета, положил руку на плечо и перешел на интимный шепот.
— У тебя все же есть один хороший друг. Не здесь, в Москве. И он очень за тебя просил. Если будешь умником, две пятилетки мотать не придется.
И подтолкнул Кота ладонью в спину.
Оказавшись за пределами административного корпуса, Костян неторопливо побрел к дальнему бараку. Отбой еще не объявляли. На конце столба, врытого возле клуба, надрывался матюгальник. Передавали какую-то знакомую песню, но Кот не мог разобрать слов. Он оступился на камне, едва не упал. Кот чувствовал слабость в ногах и шум в голове, будто только что на голодный желудок врезал стакан спиртяги и даже не подавился коркой хлеба. Чтобы собраться с мыслями, он остановился, поднял голову кверху. В темном небе увидел мелкую россыпь звезд и оранжевые сигнальные огни самолета, летевшего к Москве. Кажется, свобода никогда не была так близка. Только протяни руку и ухватишь ее за шкирку.
Он присел на скамейку под матюгальником, вытащил из кармана гнутый окурок и чиркнул спичкой. У клуба курить строго запрещено, это нарушение режима, и можно запросто угодить в кандей, но Кот уже забыл обо все на свете. Он жадно затянулся, закрыл глаза от удовольствия. Московский друг. Димон Ошпаренный. Кот выплюнул окурок и раздавил его башмаком.
— Свобода, — сказал он вслух. — Бля, свобода…
После отбоя Чугур не собирался уходить домой, потому что еще оставались важные дела, которые нельзя было откладывать ни на день, ни на час. Стоя у окна, кум разглядывал спящую зону. Запертые на ночь бараки почти не видны в темноте, освещенной оставалась лишь запретка между двумя заборами, еще на столбе возле клуба горела одинокая лампочка в жестяном колпаке. Из-за заборов слышен лай овчарок,
