неизбывная нелепость. Хотя все, вроде бы, на месте. По отдельности все симпатичное. Волосы светлые, густущие. Длинные. Рот большой. Нос длинноватый. От болезни заострился немного. Но, в общем, красивый нос. Скулы выступают. Тоже красиво — резковатые, высокие. «Голливудские». Глаза сейчас закрыты и видно было, что они немного скошены книзу. Забавный разрез. Диковатый. Что-то в этом есть.
— Ну ладно, — сказал Сигизмунд, — идем в постельку, нелепое созданье.
Созданье дрыхло. Тяжеленькое оно оказалось, несмотря на трогательную худобу. Сигизмунд, пыхтя, дотащил ее до тахты и уложил. Поворошил белье, сброшенное на пол. Завтра в семь утра — к плите, баки с бельем кипятить! Согласно новой традиции.
Девка зашевелилась. Забормотала что-то. Небось, с Вавилой разбиралась. Сигизмунд наклонился послушать: интересно, Вавила или кто? Может, рыжий ефрейтор?
Девка Сигизмунда глобально разочаровала. Аттилу она призывала. Осиротителя Европы. Того самого, кого в романе ужасов «Омен» именуют одним из воплощений дьявола.
Да-а… В бреду болезном мыслями на всемирной истории почивает. Может, ее в банк «Империал» сдать? На рекламу. И лунницу туда же положить. На хранение.
Тут девка шевельнулась и приникла головой к его коленям. Будто котенок пригрелась.
Сигизмунд замер. Сидел, не шевелясь, — спугнуть боялся. Девка сопела, покряхтывала во сне, как младенец.
…Вторично укушавшись той же самой дурной водкой, изнемогает от собственного идиотизма. Молодец. Так держать. Далеко пойдешь. Вон девка — как продвинулась-то!
Мысленно ерничал, но ведь сидел же! Не двигался! Гладило что-то внутри мягкими лапками. То ли собственная хорошесть, то ли странное ощущение, что в дичайшую авантюру влез. В такую, где безоглядная храбрость потребна. Хотя какая там авантюра? Вон, котенок безродный. Из неблагополучной семьи. Градусник — и то поставить некому…
Наконец девка отвалилась к стене и свернулась клубочком. Сигизмунд укрыл ее одеялом и тихо вышел. Подумал, что надо бы чай заварить.
И на работу он завтра, конечно же, не пойдет. Болен он. Жар у него. Капельницу ему ночью ставили. У рыжего справка о том выписана. Что в бессознательном состоянии о помощи взывал. Каковая помощь по страховому полису была гражданину Российской Федерации, налогоплательщику, блин, и избирателю С.Б.Моржу предоставлена. В количестве рыжего и фершалицы. С градусником, капельницей и преднизолоном.
Пока чайник закипал, пошел прослушать автоответчик. Может, хватился девки кто. Может, изверг с Охты названивает, угрозы расточает. Дом взорвать сулит, если завтра же девку ему не возвернут. С лунницей. С двумя.
Несколько раз звонила супруга. Все ее мэссэджи начинались одинаково: «Я, конечно, знаю, что ты это слушать не будешь…» Сигизмунд с извращенным удовольствием выслушал все. Ничего нового не узнал. Все словеса сводились к просьбе позвонить.
Звонил робот-оператор. Стращал строгим механическим голосом.
Звонил боец Федор. Докладывал, что кошачьи гальюны доставлены по назначению. Еще раз звонил Федор. Один гальюн не доставлен. Возникли проблемы. Не по телефону.
В третий раз звонил Федор. Рыжие муравьи с кухни православной общины вытеснены. Пленных, как и велено, не брали. Отпрашивался, кстати, на завтрашнее утро. Можно, мол, явиться в двенадцать тридцать?
Можно, можно. Являйся.
Задыхающимся голосом звонила Аська. Молила спасти. Спасать Аську было уже поздно. Обычно ее надо спасать через пять минут после такого звонка. Через полчаса Аська успешно спасается сама. Потом дуется, но недолго.
Больше не звонил никто.
Сигизмунду снился сон. Странный. Будто вся жизнь, о которой он знал, — жена Наталья Константиновна, полиграфический, фирма «Морена» — все это на самом деле ерунда, и не было ничего этого. А настоящий Сигизмунд снова семиклассник. На дворе год 1973-й. Новый Год был недавно. А сейчас он на каникулах. У обледеневших помоек насыпано хвоей и «дождиком», застрявшим в елочных ветках.
И поехали они с одноклассником за город, к нему на дачу. Долго с горы катались, теперь идут греться. «Джеки» с собой тащат. Уже вечер. Фонари желтые горят. Старого образца фонари. Выхватывают пятна на снегу, остальное постепенно погружается в синеву.
И вот приходят они к однокласснику. В том доме родственники этого одноклассника живут — тетка, бабушка. Эту бабушку Сигизмунд век не вспоминал, а в этом сне вдруг ясно вспомнил.
Бабушка одноклассника поит их чаем. Печка топится. Тетка однокласника с ними сидит, Сигизмунда про учебу расспрашивает.
А он, Сигизмунд, ерзает. На электричку пора уже. Поехал-то Сигизмунд с приятелем дома не спросясь. А тетка одноклассника все говорит и говорит. И бабушка тоже к ним подсаживается. Очень неуютно Сигизмунду. Пора уже на электричку. Дома и так ругать будут.
А за окном темень. Сигизмунд то и дело на окно поглядывает, время угадать пытается.
И вдруг Сигизмунд понимает, что за окном — открытый космос.
Он подходит к окну. Рама крашеная, между рам грязная серая вата, усыпанная пыльным конфетти — а за двойными утепленными окнами в бесконечной пустоте медленно проплывают разные небесные тела, как их обычно в кино показывают.
Он оборачивается к комнате. Ему предлагают еще чаю. В комнате не хотят смотреть на окно.
Сигизмунд берет чай. Что-то давит на него. Ему очень грустно. И от этой грусти он просыпается.
Глава пятая
Проснувшись, Сигизмунд обнаружил, что в комнате светло. Инфернальной бабушки одноклассника не было и в помине. За бледным окном имелись: детский садик, голое дерево и две нахохлившиеся вороны. А также воронье гнездо, свитое из разного подручного дерьма. Очень Сигизмунда это гнездо смешило. Однажды в субботу целый час потратил. Вооружившись морским биноклем, рассматривал гнездо. Интересно, из чего в городе вороны его вьют. В одном журнале читал про предприимчивую ворону — она из колючей проволоки свила. И жила себе припеваючи. Маленьких зеков высиживала, не иначе.
Сушняк Сигизмунда томил страшный. Еще одно доказательство того, что он не в космосе.
Вспомнил, что с вечера питье заготовил. Для девки юродивой да хворой. Он тут и сам стал юродивым да хворым.
Побрел на кухню. Долго пил. Спохватился — сколько времени? На работу надо отзвониться. С Федором договориться. Проблемы какие-то у Федора с третьим гальюном. Пусть придет да доложит.
На работе телефон молчал гробово. Никто не снимал трубку. Поувольняю бездельников!
Позвонил Людмиле Сергеевне. Недовольным тоном осведомился, не объявлялись ли сотруднички. Людмила Сергеевна с легким удивлением сказала Сигизмунду:
— Так суббота же сегодня, Сигизмунд Борисович.
Сигизмунд извинился.
— Совсем заработался, — неискренне сказал он.
— Да пожалуйста-пожалуйста, — простила его Людмила Сергеевна.
Так. Первый шаг в юродство сделан. Успешно, мы бы отметили, сделан. Календарные навыки утрачены. В рекордно короткий срок.
И тут его прошиб холодный пот. Девка! Не померла ли, пока он тут безответственно дрых?
Из «девкиной» комнаты не доносилось ни звука. Сигизмунд осторожно вошел. Девка не шевелилась. Пес обнаружился там же. Лежал, вытянувшись стрункой, морда между лап, виноватый взор
