— Гена! — укоризненно сказала тетя Аня. — Что ты несешь?
Даже покраснела, бедная.
— Да нет, тетя Аня, я по делу, на минутку. У меня дома обед.
Сказал — и сразу осекся. Тетя Аня вздохнула (она тяжело переживала семейную неудачу Сигизмунда — видать, попрекала прежде сына-балбеса: мол, кузен-то женился, семью завел, а ты…)
— Давно пора, Гошенька, — сказала она.
— Что пора?
— Мужчина должен быть женатым, — сказала тетя Аня.
— Нет, это я сам готовлю, — неискусно соврал Сигизмунд.
— Дело твое. — И проницательная тетя Аня уплыла на кухню.
— Пошли, пока она снова не завелась, — заговорщически прошептал Генка. Потащил Сигизмунда к себе в комнату.
Берлога Генки представляла собой длинный, очень темный и исключительно захламленный пенал. Преимущественно хранились здесь разные мелкие предметы, необходимые для бизнеса на студенчестве: какие-то курсовые, старые учебники, видеоматериалы, в углу неприютно приткнулся старенький компьютер, «троечка», на полу сиротливо громоздился магнитофон «Юпитер», еще бобинный. Под самым носом у продавленной тахты, на которой только Генка и мог лежать
— у остальных сразу начинал ныть позвоночник — стоял телевизор. Тоже советский. Все это было густо припорошено пылью.
— Мать рвется тут все прибрать, — похвалился Генка, — а я не даю. Удерживаю, как царь Леонид Фермопилы.
Одна стена и шкаф отражали давнее увлечение Генки художественной фотографией. Были залеплены наглухо. Генка полагал, что чем крупнее фотография, тем она художественнее. Несколько штук — с детьми. Дети собирали цветочки или беседовали с кошечками. Имелись пейзажи. Тоже в ограниченном количестве. Березка во поле, клен, роняющий листья. Речка и мостик. Пейзажи только деревенские. Генка ездил их снимать в Белоостров.
Больше всего Генка фотографировал баб. Были здесь девицы одетые и раздетые, одевающиеся и раздевающиеся. У всех очень большие, многозначительные, сильно накрашенные глаза. И волосы распущенные. И все чрезвычайно серьезны. Не любил Генка легкомысленного хихиканья в объектив.
— Слышь, балбес, дело есть, — начал Сигизмунд, осторожно присаживаясь на тахту, прикрытую старым колючим ковром.
— И чем же может помочь блистательному гендиру бедный родственник? — развязно осведомился Генка.
— Не комплексуй. Это тебя не красит, — обрезал Сигизмунд. — У тебя видеокамера на ходу?
Генка насторожился.
— А что?
— Одолжи на пару дней.
— Чего?
— Видеокамеру, говорю, на пару дней одолжи.
— Кобеля своего увековечить решил, что ли?
Во время одного из визитов Генки к Сигизмунду кобель проел генкины штаны.
— Ярополка. К родителям поеду…
— Ладно, — нехотя сказал Генка. — Что ты как последний жлоб, в самом деле…
Вытащил ящик письменного стола — большого, добротного, сталинских времен. Извлек камеру.
— Пользоваться умеешь? Да ладно, гляди. Она для дураков сделана. Сюда гляди, тут жми…
— Да знаю я, знаю…
Генкины объяснения вдруг напомнили Сигизмунду его собственные — когда он девку обучал пользованию «поляроидом».
— Футляр от нее есть?
Генка порылся в ящике. Вывалил на стол кучу проводков, каких-то разъемов, адаптеров…
— Что-то не вижу… Да так бери, без футляра… Не найду сейчас. Только ты подзаряди ее прежде, чем снимать. Аккумуляторы не забудь…
— Платок хоть дай, заверну…
Генка принес из коридора ветхий шелковый платочек.
— У матери спер, — похвалился он.
Сигизмунд обернул камеру.
— Слушай, еще одно дело. Ты ведь на высшей школе бизнес паразитируешь…
— Не всем же тараканов травить.
Сигизмунд пропустил наглую генкину реплику мимо ушей.
— Достань мне видеокурс для обучения русскому языку.
— О, блин! — восхитился Генка. — Порнуху бы попросил «импровизэ» — понял бы. А русский-то тебе зачем?
— Хочу одну чукчу оттрахать, а она не понимает, — сострил Сигизмунд.
— А че тут понимать, — заржал Генка. — Я тебя научу, как надо делать…
— Геннадий, достань видеокурс. Деньгами заплачу.
— Стоха, — быстро сказал Генка.
— Задница ты.
— Стоха, — повторил Генка. — За меньшее рисковать не буду.
— А что, рисково? В окно надо влезать по водосточной трубе?
— Сказано тебе…
— Ну все, ладно. Товар — деньги.
— Тебе для каких?
— Что — «для каких»?
— Для испаноязычных? Франкоязычных?
— Для самых диких.
— Для чукчей нету.
— Для папуасов каких-нибудь, понимаешь? И поуниверсальнее.
Генка помолчал. Поглядел на Сигизмунда пристально. Сигизмунд сделал каменное лицо.
— Ты это… — сказал Генка. — Ты того?
— Да тебе-то что? Деньгами плачу.
— Родственник все-таки… Передачи тебе в дурку носить придется.
— Это уж не твоя забота. А тебе в дурке появляться и вовсе опасно. Заграбастают.
— Гоша! — крикнула из кухни тетя Аня. — Иди чай пить.
— Да я уж поеду, тетя Аня.
— Ну как это так?
Пришлось потратить час на чаепития с тетей Аней. Она все расспрашивала, каково быть генеральным директором. Вас, мол, так и отстреливают, так и отстреливают, такая уж опасная работа… кругом бандиты, мафия, по телевизору показывают… Ну все равно, хорошо, что хоть кто-то из нашего рода в люди вышел, а то на Генку своего как посмотрю — так душа слезьми обливается… Ну в кого он такой балбес? В отца, не иначе!
И махала в сторону генкиной комнаты рукой. Генка благоразумно не показывался.
Весь вечер Сигизмунд ходил за Лантхильдой и снимал ее на видео. Та очень быстро привыкла к тому, что махта-харья мается дурью, и не обращала на это внимания. Перемывала посуду, замачивала на завтра окаменевшую фасоль, обнаруженную ею в анналах буфета и вовлеченную в процессы жизнедеятельности. Бранила кобеля. Рисовала. Разговаривала по озо, двигая мышкой. Сегодня ей было все позволено. Лантхильда пользовалась свободой на всю катушку. Книги смотрела. Случайно набрела на порножурнал, давным-давно затесавшийся между корешков и прочно забытый. Сперва раскрыла, потом…
