не черная, а рыжая.
— Пускай мужья и злы, и столь упрямы, быть грубой недостойно дамы! — вскричала куртуазная Ильдегонда.
Замирая после каждого шага, она решительно приблизилась к Лантсе и после резкого размаха рукавами демонстративно обняла его. А затем отступила и той же подпрыгивающей походкой удалилась.
— Итак, я вернулся! — выкрикнул ободренный Лантса. — Воистину, наконец-то я дома! И теперь, впервые за долгие годы, без страха быть убитым, стану я есть и пить и справлять естественную нужду, чего я столь долго был лишен!
Лантса исполнил танец, не забывая трясти тем, чем был славен и о чем Горжа оповестил публику еще в прологе, после чего убежал за телегу.
Боссен спросил жену:
— Зачем вы его обняли?
— Как же мне было не обнять его, коли он — ваш брат и вернулся из Святой Земли?
Оба супруга стояли плечом к плечу, лицом к публике. Крестьяне, увлеченные представлением, подходили все ближе к фиглярам. Задние напирали, передние лезли вперед. Перепалка между супругами делалась все громче.
— Для какой же причины, жена, вам его обнимать?
— Для такой, чтобы выказать вам уважение.
— К чему столь долгий обходной путь? Могли бы уважить, обняв просто меня. Один из зрителей крикнул:
— А ей с тобой неинтересно!
— Почему же? — возразила Ильдегонда и подергала Боссена за вот такенный хрен. Хрен остался у нее в руках. Помахав им в воздухе, дама добавила: — Очень даже интересно!
Боссен отобрал у нее принадлежность и пристегнул ее обратно.
— Ваш брат Лантса храбро бился с сарацинами! — Ильдегонда вернулась к прежней теме.
— Мало ли кто с кем бился. Я тоже вчера с эн Савариком храбро бился, чуть головы не лишился, так он меня отделал.
— Ах, господин мой Боссен, сколь мало в вас куртуазности… — И, неожиданно изменив тон, Ильдегонда заорала на зрителей: — Эй, ты! Ты мне уж совсем на платье налез! Еще на голову сядьте! Расступитесь, расступитесь!
Расталкивая наседающих зрителей, Ильдегонда и Горжа быстро двинулись вперед, освобождая пространство для игры.
— Давай, давай!.. — ворчал Горжа, отпихивая крестьян. Те нехотя подавались назад.
— Некуртуазность ваша, муж мой, весьма печалит меня! — как ни в чем не бывало продолжала Ильдегонда, отходя на прежнее место.
— А, пошла ты в задницу со своей куртуазностью! — заревел разъяренный Боссен.
Ильдегонда запрокинула голову и патетически вскричала:
— Скотам людьми не стать,
У них иная стать,
Зато скотину видеть в муже
Намного хуже!
— Ой, ой! — завопил Горжа и, схватив пустой горшок, оставленный Ригелем на окне для просушки, нахлобучил себе на голову. — Ой, сейчас подерутся! Ой, ой! Сейчас камни полетят! Берегите хрупкие предметы!
Боссен снова замахал кулаками:
— Жена! Вы должны были выбранить его за то, что он посмел коснуться вас.
— Ни за что!
— А я говорю: порядочная женщина должна была дать ему по морде!
— Фи, господин мой! Дать крестоносцу по морде!
Боссен внезапно замолчал. Скрестил на груди волосатые руки, показывая, что не желает продолжать спор. А затем медленным движением вытащил из-за пазухи мешочек. Потряс им, показывая сперва тем, кто глазел на представление справа, а после тем, кто находился слева.
Горжа запустил в мешочек пальцы, взял оттуда щепоть воздуха, вложил в рот и громко зачавкал. Для наглядности еще рыгнул пару раз. И замер как громом пораженный.
Зрители затаили дыхание, предчувствуя, что вот-вот станут свидетелями чего-то поистине ужасного.
И точно! Глаза у Горжи выпучились, сделавшись почти совершенно белыми. Казалось, они сейчас вывалятся из орбит и покатятся по пыли. Изо рта у него пошла настоящая пена. Поскольку губы у Горжи были заблаговременно намазаны, то пена окрасилась розовым.
Захрипев, Горжа повалился набок, как сноп, забился в судорогах, задергался и наконец затих.
— Да! В этом мешочке я храню страшный яд! — закричал Боссен, когда Горжа перестал корчиться и пускать пену. — Я не намерен больше спорить ни с женой, ни с братом моим, ибо они оба злоумышляют против меня! Жена моя кому хошь голову задурит! Я ей не верю более! Нет, не желаю я дознаваться, виновны они или нет! Я просто отравлю обоих, вот что я сделаю!
— По прошествии совсем недолгого времени, — поведал простертый на земле мертвый Горжа, — благородный Боссен устроил большое пиршество в честь возвращения своего брата. И на этом пиру он действительно подсыпал яду обоим, хотя те нисколько не были перед ним виноваты.
— Эй, ты же мертв! — крикнули Горже из толпы.
— Я говорю из могильной тьмы! — ответствовал Горжа с завыванием, которое сделало бы честь осиротевшему шакалу.
Затем он встал, показывая, что представление окончено. Все четверо поклонились публике. Горжа снял с головы горшок. Публика загомонила, засвистела.
— Поглазели, посмеялись, подивились, насладились — пора вам деньгу гнать! — завопил Горжа, потрясая горшком. — Эй, платите за наше представление, за ваше удивление!
Но крестьянам не хотелось отпускать фигляров так скоро. Самый бойкий из них, бондарь по прозванию Аурилья, незамедлительно вступил с Горжей в перебранку:
— Ну и за что же это мы должны тебе платить? Смех в котел не положишь, из побасенки каши не сваришь, с песенок сыт не будешь.
— Зато здоровья наберешься, ведь мы лекари, — охотно ответил юноша.
— Какие еще лекари? Вы же фигляры!
— А такие! Хорошая побасенка удваивает жизнь! Это ясно описано в писаниях высоконаучного Аверроэса, которого изучают во всех университетах и в самом городе Монпелье! Наша же история и смешна и поучительна, и жизнь ваша станет втрое длиннее против того, что вы заслуживаете.
— Врешь ты что-то, — сказал Аурилья. — Правду говорят: с басками торговаться хуже, чем с жидами. Ой, ой! Пропали наши денежки!
Горжа тряхнул черными волосами, обтер ладонью лицо, размазывая краску по подбородку.
— Есть среди нас гасконцы, есть каталонцы, есть тут и баски, и все мы не ведали в жизни ласки, зато живем без ничьей указки. Платите нам деньги за представление!
Он начал обходить зрителей, толкая горшком в живот то одного, то другого. Крестьяне смеялись, когда он гримасничал, вымогая монетку достоинством побольше. Грошики так и сыпались. Скоро уже в горшке собралась приятная компания: шесть медных мелов, восемь рэмонденов, пять тулузских солидов, отданных, как оговаривалось особо, за девять зрителей, три мельгориена, пятнадцать оболов, а также четыре монеты неопределенной ценности и не имеющие названия.
Паренек так увлекся созерцанием этой отрадной картины, что и глаз от нее не отрывал, все глядел-любовался, как грошик летит навстречу собратьям, увеличивая их число.
И вот поток прервался. Досадуя, Горжа вскинул голову — поглядеть, кому это платить неохота.
А человек, что перед ним стоял, не богато, не бедно одетый, оказался лет сорока с небольшим, волосы имел соломенного цвета, нос и щеки усыпанные веснушками, глаза светлые, ресницы и брови
