белые, на загорелом лице очень заметные. И сразу увиделось в нем юноше нечто, от чего он насторожился и весь подобрался.
— Что стоишь столбом? Плати! — сказал Горжа нарочито дерзким тоном. Человек показал на ладони медный обол:
— Назовись, фигляр, так, пожалуй, и заплачу.
Горжа поставил горшок с монетами себе на темечко, убрал руки, шагнул влево, шагнул вправо, тряхнул головой и ловко подхватил падающий горшок. Ни одной монеты не уронил.
Разговоры на площади постепенно смолкали. Стоявшие поблизости от Горжи тихой сапой расступались, так что вскоре вокруг юноши и его собеседника образовалась тревожащая пустота.
— Лекарь? Какие же болезни ты лечишь, лекарь?
— Я собакам кровь пускаю, ставлю коровам банки, козам — припарки, коням — пиявки, курам — микстуру, кошкам — тинктуру, а ослам — яйца отрезаю, если меня очень попросить. Хочешь, я и тебя вылечу?
Человек засмеялся:
— Да я и не болен вовсе.
— Позволь мне тебя полечить, враз чем-нибудь заболеешь. Чего изволишь? У меня в котомке всякого на выбор: и трясовица, и огневица, и прочая иная лихоманка. — Юноша снова выкатил глаза, пустив изо рта пену. — Нет, не хочу быть лекарем! — вскричал он миг спустя и снова сделал нормальное лицо. — Лучше купи у меня что-нибудь. Я теперь торговец.
— Рожу утри, торговец.
— Благодарю, господин. — Горжа утерся.
— Чем торгуешь, торговец?
Глядя на обол на ладони незнакомца, паренек пояснил:
— Зимой дождем, летом пылью, а осенью всякой-разной гнилью.
— Ох, верно наш бондарь Аурилья говорит: с баском не торгуйся, проторгуешься.
— А я не баск, я каталонец. Да только какая разница, коли мы с тобой близкая родня, господин мой. Желтоволосый слегка сдвинул светлые брови:
— Это с какой еще стороны, голодранец?
— Со стороны Адама и Евы. А наследство наше поделили не поровну.
— Эдак я по миру пойду, если всем таким родичам выделю часть моего наследства! За кого ты принимаешь меня, полупочтенный?
Горжа поклонился, взмахнув немытыми черными патлами.
— Вижу я, ты не граф Тулузский и не король Французский! — молвил он, бодрясь (господин пока что не гневался).
— Я Саварик де Маллеон, — заключил, рассеивая последние сомнения, желтоволосый.
Паренек выпрямился, прижал к груди горшок с монетами и не выдержал — оглянулся на своих товарищей. Те молча выжидали, чем окончится разговор.
Саварик подбросил грошик в воздух:
— Что, фигляр, никак струсил?
Словив монетку на лету, Горжа учтиво ответил:
— Струсить не струсил, господин мой, но осторожность поимел.
И вдруг чрезвычайно похоже заревел ослом.
Глава вторая
Добрый сеньор де Маллеон, прозванный также Саварик Нечестивец, фигляров разного рода ценил весьма высоко, привечал их у себя во владениях и щедро вознаграждал. Если же он видел человека, не обделенного песенным либо поэтическим даром, то стремился оказать тому как можно больше благодеяний. Это было у него в обычае.
Поэтому эн Саварик и пригласил товарищей Горжи к себе в гости — на праздник.
Разумеется, такое предложение было принято немедленно и с радостью.
Как раз в это время эн Саварик спасся от одной беды, а в другую попасть еще не успел. По этой ли, по какой иной причине, только затеял он праздник и пригласил к себе в Шателайон множество рыцарей и дам. Почти все они с радостью откликнулись на приглашение эн Саварика и прислали скорых гонцов сообщить о своем непременном прибытии.
Фиглярам же чудилось, будто попали они вдруг в подобие земного рая. После тряских пыльных дорог, после ночлега в телеге либо в дешевом трактире на соломе с клопами, дивной мнилась им постель, накрытая мягкими шкурами, большая медная чаша для умывания — всегда со свежей водой, обильная трапеза, щедрая на мясо, шелковистые охотничьи псы, всюду ступающие по каменному полу галерей с легким стуком когтей. Да и сами галереи с их чередованием солнечных пятен и черных теней от колонн, и комнаты — верхние с бойницами, нижние — с широкими витражными окнами, и большой сад с колодцем и скамьями, — все это не слишком разнилось с тем понятием о рае, которое было усвоено Каталаном еще с детских лет.
Телегу и фиглярскую клячонку эн Саварик сразу препоручил прислуге. Скотину завели в стойло, телегу оттащили на задний двор, и больше у Тюки с Агульоном голова о них не болела.
Из заезжих потешников эн Саварику больше всех глянулся парнишка каталонец. С ним и захотел беседовать, когда явился на второй день их гостевания в ту комнату, что отвели всем четверым.
Каталонец Горжа, едва завидев Саварика, сразу вскочил на ноги и отвесил низкий поклон. Саварик позвал его в сад. Уселся на скамью. Горжа перед ним на траву плюхнулся, ноги скрестив, лицо поднял — внимать приготовился.
Для начала спросил его эн Саварик об имени:
— Как звать тебя, каталонец? Что, так и кликать перед всеми гостями — Горжей?
Паренек подумал немного.
— А разве плохо — Горжа? Вообще меня Арнаутом крестили, а по ту сторону гор говорят — Арно. Еще можно сказать — Арнольд, только мне это совсем не нравится. Лучше уж зовите меня просто Каталаном, коли «Горжа» неблагозвучно.
После того Саварик рассказал, какой он замыслил праздник, для каких гостей хочет дать представление, в чем смысл и какова изюминка пьесы и многое другое, что было необходимо обсудить, а под конец обещал заплатить всей труппе очень хорошие деньги.
Все это Каталан выслушал чрезвычайно внимательно, а про себя решил во что бы то ни стало угодить такому богатому и щедрому сеньору. А Саварик тоже был Каталаном доволен. Паренек пока что не обманывал ожиданий. Стихи ловил на лету; если что и забывал, не терялся, присочинял сам, и, что
