Лазарус решил действовать в двух направлениях, причем пианиссимо, а именно: посещал церковь, куда ходило его семейство – кроме деда, – и забегаловку, где этот самый дед отдыхал от домашних.
Что касается церкви, Лазарус был уверен, что увидит там кого-нибудь из своих. И предчувствия его подтвердились в первое же воскресенье; впрочем, увиденное расстроило его куда больше, чем преждевременное – на три года до срока – появление здесь.
Он увидел мать и на миг принял ее за одну из своих сестер-близнецов, но тут же сообразил, в чем дело: ведь Морин Джонсон Смит фактически была не только его матерью, но и матерью этих девчонок. Он был потрясен и, чтобы успокоиться, сделал вид, что слушает службу. Он старался не смотреть на мать, а только исподтишка разглядывал своих братьев и сестер.
С тех пор он дважды встречал мать в церкви и уже смотрел на нее спокойно; он даже понимал, каким образом облик этой хорошенькой молодой матроны совмещается с его поблекшим воспоминанием. Однако он вряд ли узнал бы ее, если бы Ляпис Лазулия и Лорелея Ли не были так на нее похожи. Он рассчитывал увидеть пожилую женщину, какой была мать, когда он оставил дом. Но совместное посещение церкви еще не означало, что они знакомы достаточно коротко, несмотря на то что пастор представил Лазаруса прихожанам. И он продолжал ездить в церковь на автомобиле, ожидая дня, когда можно будет подвезти мать с отпрысками домой, через шесть кварталов отсюда на бульвар Бентон; весной часто идут дожди.
Относительно забегаловки же он не был уверен. Да, дедуся ходил сюда – десять или двенадцать лет спустя, – но было неясно, посещал ли он это заведение, когда Вуди Смиту еще не исполнилось пяти.
Лазарус осмотрел 'Немецкую пивную', заметил, что ее название в одночасье переменилось на 'Швейцарский сад', и вернулся в игорный дом. Все столы были заняты; Лазарус пошел в другой зал, где стояли карточный стол, бильярд и столы для шахмат или шашек. Главная игра началась без него – однако можно было поиграть во что-нибудь другое, делая вид, что ничего не смыслишь в игре.
Дедуся! Его дед в одиночестве сидел за шахматным столиком. Лазарус узнал его сразу и направился к стойке с киями. Поравнявшись с шахматным столиком, он остановился. Айра Джонсон поднял голову – и как будто узнал Лазаруса: хотел что-то сказать, но передумал.
– Простите меня, – начал Лазарус, – я не хотел мешать вам.
– Ничего страшного, – проговорил старик. (Сколько же ему лет? Лазарусу он казался сразу и старше, и моложе, чем ему следовало быть. И еще – меньше ростом. Когда же он родился? За десять лет до Гражданской войны.) – Корплю над шахматной задачей.
– Во сколько ходов?
– Вы играете?
– Немного.
Лазарус помолчал и добавил:
– Дедушка научил. Но давно не приходилось играть.
– Может быть, сыграем?
– Если вам не жаль тратить время на неумелого игрока.
Айра Джонсон взял черную и белую пешки и спрятал руки за спину, а потом выставил вперед кулаки. Лазарусу достались черные.
Дедуся начал расставлять фигуры.
– Моя фамилия Джонсон.
– А я Тед Бронсон, сэр.
Они обменялись рукопожатием. Айра Джонсон двинул королевскую пешку на четвертое поле, Лазарус сделал ответный ход.
Они играли молча. На шестом ходу Лазарус заподозрил, что дед играет одну из партий Стейница; к девятому ходу он в этом уже не сомневался. Воспользоваться ли комбинацией, которую обнаружила Дора? Нет, это нечестно: конечно же, компьютер играет лучше, чем человек. Лазарус сосредоточился, пытаясь по возможности не прибегать к тонким разработкам Доры. И получил мат на двадцать девятом ходу белых, и ему показалось, что партия при этом в точности соответствовала той, которую Вильгельм Стейниц выиграл у какого-то русского. Как там его звали?.. Надо спросить у Доры.
Он махнул маркеру и хотел расплатиться, но дед отодвинул его монету и сказал, что сам заплатит, после чего обратился к маркеру:
– Сынок, принеси нам две сарсапариллы. Вы не против, мистер Бронсон? Можно послать мальчишку к Гансу за пивом.
– Сарсапарилла подойдет, спасибо, – Хотите реванш?
– Надо перевести дух. А вы крепкий игрок, мистер Джонсон.
– Мррмф! А вы говорили, что играть не умеете.
– Дед учил меня, когда я еще был очень мал, но потом много лет играл со мной каждый день.
– Можете не рассказывать, у меня у самого есть внук, с которым я играю. Он еще не ходит в школу, и я жертвую ему коня.
– Быть может, он сыграл бы со мной?
– Мррмф! Если вы пожертвуете ему слона. – Мистер Джонсон заплатил за выпивку и дал мальчишке на чай никель. – А чем вы занимаетесь, мистер Бронсон? Если я вправе поинтересоваться.
– Конечно. У меня собственное дело. Покупаю и продаю. Немного заработаю – немного и потеряю.
– Ах вот как. И когда же вы собираетесь продать мне Бруклинский мост?
– Извините, сэр, его я отгрузил на той неделе. Могу предложить 'испанских узников'.
Мистер Джонсон кисло улыбнулся.
– Мистер Джонсон, если я признаюсь, что являюсь завсегдатаем игорного дома, вы позволите мне сыграть в шахматы с вашим внуком?
– Может быть, и позволю. Ну что, расставляем? Теперь ваша очередь играть белыми.
С первого хода перехватив инициативу, Лазарус медленно, но осторожно копил силы. Дед играл столь же осмотрительно, не оставляя дыр в своей обороне. Они не уступали друг другу, и Лазарусу пришлось потратить сорок один ход и изрядно попотеть, чтобы превратить преимущество первого хода в мат.
– Будем отыгрываться?
Айра Джонсон покачал головой.
– Более чем на две партии за вечер я не способен. Это мой предел. Благодарю вас, сэр; вы прекрасно играете в шахматы... для неумелого-то игрока. – Он отодвинул назад кресло. – Пора мне возвращаться в стойло.
– Идет дождь.
– Я видел. Постою на обочине – может, подбросит кто до тридцать первой.
– У меня автомобиль. Почту за честь довезти вас до дому.
– Не стоит. Вообще-то я живу в квартале отсюда, а если чуточку промокну – не беда.
(Не в квартале, а в шести, и насквозь вымокнешь, дедуся.) – Мистер Джонсон, я тоже собирался домой. Я могу подбросить вас куда угодно; я люблю ездить. Короче, через три минуты я подъеду к входу и просигналю. Если вы выйдете – хорошо, если нет – значит, вы предпочитаете не ездить с незнакомцами, я не обижусь.
– Не нужно таких церемоний. Где ваш автомобиль? Я пойду с вами.
– Прошу вас, оставайтесь здесь. Зачем нам обоим выходить под дождь? Я выйду сбоку, в переулок, и буду у бордюра раньше, чем вы дойдете до двери. (Лазарус решил проявить упрямство: дедуся чуял мышь лучше любого кота. Теперь он будет гадать, зачем этому Теду Бронсону здесь гараж, если он утверждает, что живет далеко. Плохо. Что же делать, бабуся? Придется насвистеть деду полные уши, иначе не попадешь к нему в дом – это к себе-то домой! И не встретишься с остальными членами своего семейства. А ведь сложная ложь ненадежна – дедуся сам тебя этому учил. Но и правда бесполезна, а молчать тоже незачем. Как собираешься решать эту проблему? Ведь дедуся так же подозрителен, как и ты сам, и едва ли не вдвое проницательнее.) Айра Джонсон поднялся.
– Спасибо вам, мистер Бронсон; я буду ждать вас у двери.
Когда Лазарус завел свой форд-ландо, он уже успел наметить тактические ходы и долгосрочную
