какая-то религия владеет Абсолютной Истиной. Но догматическая религиозная вера – обратная сторона самодовольства. Вера, в которой я был воспитан, утверждала, что я – ее приверженец – лучше других.
Я «благословлен», а они «прокляты»; я – в царстве добра, а они – в царстве греха (И брат Махмуд попадет в царство греха). Деревенские мужики, которые мылись раз в месяц, претендовали на знание Абсолютной Истины. Они сверху вниз смотрели на людей, которые не пели с ними хвастливых гимнов о том, на какой мы короткой ноге с Господом, как он нас любит и какую устроит всем остальным взбучку в Судный День.
– Джабл, – перебила Джилл, – он не вникает!
– Извини… Мои родители хотели, чтобы я стал проповедником. Очевидно, они кое-чего добились.
– И немало.
– Не смейся. Из меня вышел бы неплохой проповедник, не заведи я вредную привычку читать книги. Если бы я имел чуть больше уверенности в себе и чуть меньше знаний – я стал бы выдающимся евангелистом. И балаган, в который нас пригласили, назывался бы молельней Архангела Джабла.
Джилл брезгливо поджала губы:
– Джабл, такие вещи нельзя говорить после завтрака!
– Я серьезно. Образованный человек понимает, когда лжет, и это ограничивает его возможности. А настоящий шаман должен верить в то, что вещает, тогда его возможности безграничны и вера заразительна. Мне не хватило веры в свою непогрешимость, я не дотянул до пророка, оставшись критиком. – Джабл нахмурился. – Фостериты искренни в своей вере, поэтому я их и боюсь. А Майк легко покупается на искренность.
– Как вы думаете, что они станут делать?
– Сначала обратят его в свою веру, а потом выманят деньги.
– Я думала, вы устроили все так, что никто не сможет отнять у Майка деньги.
– Против его воли – никто. И даже по своей воле он не откажется от состояния без разрешения правительства. Но если он захочет отдать деньги правительственной церкви – тут ему никто помешать не сможет.
– Почему?
– Милая моя, над церковью не властен никакой закон. Церкви дозволено то, что не дозволено никому другому. Церковь не платит налогов, ни перед кем не отчитывается, никем не контролируется. Церковь – это все то, что только можно назвать церковью. Когда-то делались попытки разграничить религии и культы, но это оказалось невозможным… Если Майк обратится в фостеритство, завещает имущество церкви, а сам как-нибудь на рассвете решит взойти на небеса, – все будет совершенно законно, как церковная служба в воскресенье.
– Боже мой! А я-то думала, что Майк наконец-то в безопасности!
– Дорогая моя, по эту сторону могилы безопасности не ищи.
– Что же вы будете делать, Джабл?
– Ничего. Злиться.
Майк запомнил их разговор, даже не стараясь в него вникнуть. Предмет разговора, такой простой на родном языке, на английском становился неуловимым. Даже брат Махмуд не понял его, когда он высказал простейшую формулу: «Ты есть Бог». Поэтому Майк решил подождать; скоро брат Джилл выучится его языку, и тогда он все ей объяснит. Они вникнут друг в друга, и она его поймет.
Сенатор Бун ждал их на лестничной площадке.
– Привет, народ! Благослови вас Господь! Рад вас видеть, мистер Смит!
И вас, доктор.
Он вынул изо рта сигарету и посмотрел на Джилл.
– Милая леди, кажется, я вас видел во Дворце?
– Да, сенатор. Меня зовут Джиллиан Бордмэн.
– Так я и думал. Вы верующая?
– Пожалуй, нет, сенатор.
– О, это никогда не поздно исправить. Мы будем рады, если вы посетите службу для новообращенных. Вас проводят, а мы с мистером Смитом и доком пойдем в святилище.
– Сенатор!
– Да, док?
– Если мисс Бордмэн нельзя в святилище, то мы тоже туда не пойдем, а отправимся на службу новообращенных. Мисс Бордмэн – сестра милосердия при мистере Смите.
– Мистер Смит нездоров? – встревожился Бун.
Джабл пожал плечами:
– Мистер Смит еще не вполне акклиматизировался на нашей планете. Я сопровождаю его в качестве врача и привык работать в паре с сестрой. Можем узнать мнение мистера Смита на этот счет. Майк, тебе нужна Джилл?
– Да, Джабл.
– Хорошо, мистер Смит.
Бун снова вынул изо рта сигарету, сунул туда два пальца и свистнул. Прибежал мальчик- подросток, одетый херувимом: лосины, детские сандалии, длинная широкая рубаха, а на спине – крылышки, как у голубка. У него были золотистые кудри и солнечная улыбка. «Сфотографировать бы его для рекламы ячменного пива», – подумала Джилл.
Бун приказал:
– Лети в офис и скажи дежурному, что мне нужен еще один значок пилигрима. Пароль – «Марс».
– Марс, – повторил мальчик и взлетел над толпой.
Джилл поняла, почему у него такая широкая рубаха: под ней спрятано устройство для передвижения прыжками.
– Приходится держать значки на строгом учете, – посетовал Бун. – Вы и не представляете, сколько грешников хотят вкусить Божью Благодать, не искупив своих грехов. Мы тут прокатимся да поглазеем, пока принесут третий значок.
Они протиснулись сквозь толпу и вошли в молельню – высокий просторный зал. Бун остановился.
– Заметьте, – сказал он, – торговля присутствует везде, даже в деяниях Господа. Всякий гость, посетил он службу для новообращенных или нет, приходит сюда. И что же он видит? – Бун показал на игровые автоматы. – Счастливый шанс. Бар и закусочная находятся в дальнем конце: редкий грешник дойдет туда, не попытав счастья. Но нельзя сказать, что мы берем у него деньги и ничего не даем взамен. Смотрите.
Бун протолкался к автомату, оттеснил игравшую на нем женщину:
– Дочь моя, позволь…
Она оглянулась и досада на ее лице сразу же уступила место радости:
– Прошу вас, епископ…
– Благослови тебя Господь. Видите, – Бун бросил в прорезь четверть доллара, – даже если грешник ничего не выигрывает, он получает в награду благословение и священный текст на память.
Автомат поурчал и остановился. В окошке показалось: «БОГВИДИТ – ТЕБЯ».
– А вот и сувенир. – Бун оторвал полоску бумаги, высунувшуюся из автомата. – Сохраните его, милая леди, и почаще думайте над ним.
Джилл сунула бумажку в кошелек, но сначала пробежала ее глазами. «Но брюхо грешника набито грязью. Н.О., XXII; 17», – значилось там.
– Обратите внимание, – продолжал Бун, – что выигрыш выдается не деньгами, а жетонами. Обменять их на деньги можно в казне за баром. Обычно грешники сдают жетоны на благословение и поучительные тексты. Очень многие наши прихожане вступили на путь веры именно в казне.
– Не сомневаюсь, – буркнул Джабл.
– Особенно здорово бывает, когда они срывают банк. Тогда в окошке появляются три Всевидящих
