Кандидаты поднялись, чтобы войти в Эдем.
Вернувшаяся Патти тронула Бена за плечо.
– Бен… Идем, милый.
Бену больше хотелось остаться и чего-нибудь выпить, не отрывая взгляда от блистательной Джил… Но ему хотелось и присоединиться к процессии. Он поднялся и пошел к выходу. Оглянувшись, он увидел, как Майк возложил руки на плечи женщины, шедшей первой… и пошел вслед за Пат, не увидев того, как пропала мантия женщины, едва Майк поцеловал ее. И того, как Джил поцеловала шедшего первым мужчину… и как исчезла его мантия.
– Мы обойдем кругом, – сказала Патти, – чтобы дать им время войти в Храм. Конечно, мы могли бы пройти напрямик, но тогда Майку потребовалось бы время, чтобы снова ввести их в настроение, а ему сегодня и так пришлось здорово поработать.
– Куда мы сейчас?
– Заберем Лапушку. Потом обратно в Гнездо. Если только ты не захочешь принять участие в посвящении. Но ты пока не знаешь марсианского и ничего не поймешь.
– Ну… я бы не прочь видеться с Джил.
– Ах, да. Она просила передать, что сейчас поднимется. Сюда, Бен. Открылась дверь, и Бен оказался в райском саду. Змея подняла голову.
– Ну-ну, дорогуша, – заворковала Патриция. – Ты всегда была самой хорошей мамочкиной дочкой.
Она сняла удава с ветвей и опустила в корзину.
– Сюда ее принес Дюк, но мне надо было устроить ее на дереве и сказать, чтобы она никуда не убегала. Тебе повезло, Бен, переход на английский бывает очень редко.
Бен тащил Лапушку и потихоньку осознавал, что четырнадцатифутовая змея – нелегкая ноша: у корзины были стальные скрепы. Когда они оказались наверху, Патриция сказала:
– Поставь ее сюда, Бен. – Она сняла гофрированный воротник, отдала его Бену и положила змею себе на плечи. – Это награда Лапушке за то, что она была хорошей девочкой. Она ждет маму, чтобы обнять ее. Мне скоро идти в класс, поэтому я поношу ее, пока не надо будет бежать. Нет ничего хорошего в том, чтобы обманывать змею. Они, как дети, они не могут грокать в полноте.
Они прошли ярдов пятьдесят и оказались перед входом в Гнездо. Бен снял с Патриции сандалии и носки после того, как разулся сам. Они прошли внутрь, и Пат подождала, пока Бен раздевался до трусов. Бен чувствовал себя крайне неловко и никак не мог набраться храбрости, чтобы избавиться от последней одежки. Сейчас он был полностью уверен, что одежда в Гнезде была так же не к месту, как шипованные башмаки в танцзале. Предупреждение на выходе, отсутствие окон, уют Гнезда, отсутствие платья у Патриции и ее уверенность, что он поведет себя соответственно – все это говорило в пользу наготы.
Поведение Патриции он не брал в расчет, исходя из предположения, что татуированная леди может иметь не совсем обычные представления относительно одежды, но, войдя в одну из комнат, они прошли мимо мужчины, который шел к ванным и «маленьким гнездам». На нем было одежды даже меньше, чем у Патриции – на одну змею и кучу картинок. Он поприветствовал их фразой: «Вы есть Бог», и прошел дальше. В комнате было еще одно доказательство: фигура, растянувшаяся на кушетке (женщина).
Кэкстон знал, что во многих семьях принято ходить дома нагишом, а это и была семья: семья водных братьев. Но все равно он разрывался между стремлением показать свою воспитанность (снять этот символический фиговый лист) и уверенностью в том, что, если он это сделает и войдет какой-нибудь одетый незнакомец, он будет чувствовать себя крайне глупо. Проклятье, он может даже покраснеть!
– Что бы сделали
Харшоу поднял бровь.
– Ты думаешь, что я был бы шокирован? Человеческое тело иногда приятно, чаще некрасиво, но никогда не имеет значения per se
– Черт возьми, Джубал, сохранять олимпийское спокойствие легко. Но я никогда не видал, чтобы
– Тебя я тоже не видал. Но я грокнул, что у тебя мотивом была не скромность. Ты страдал от отвратительного страха показаться посмешищем. Невроз с длинным псевдогреческим названием.
– Чепуха! Я просто не был уверен, что в данном случае прилично!
– Нет уж, сами городите чепуху, сэр! Ты
– Да. Джил говорила мне.
Бен стоял в прихожей, спиной к комнате, держась за трусы, и уговаривал себя не дрейфить, когда сзади на него легли чьи-то руки.
– Бен, милый! Как
Вслед за этим Джил оказалась в его объятиях, а ее губы, теплые и жадные – у его губ. И Бен был страшно рад, что не успел раздеться полностью. Она не была больше праматерью Евой, на ней была мантия проповедницы. И все же он был счастлив, что держит в руках подвижную, теплую, слегка отбивающуюся девушку.
– Ну и ну! – воскликнула она, оторвавшись от его губ. – Сто лет тебя не видела, старый развратник. Ты есть Бог.
– Ты есть Бог, – отозвался он. – Джил, ты стала еще красивее, чем раньше.
– Да, – согласилась она. – Результат налицо. Слушай, я прямо задрожала, когда встретилась с твоим взглядом на выпуске!
– На выпуске?
– Джил имеет в виду, – вмешалась Патриция, – конец службы, где она представляет Mater Deum Magna. Дети, я побежала.
– Никогда не голодай, Патти-пышка.
– Пора бежать, поэтому не надо торопиться. Бен, я должна положить Лапушку в кроватку и спуститься в свой класс. Поцелуй меня на прощанье.
Бен подумал, что никогда еще ему не доводилось целовать женщину, одетую в одну лишь гигантскую змею. Он постарался не обращать внимания на Лапушку и обойтись с Пат, как она того заслуживает.
Затем Пат поцеловала Джил.
– Спокойной ночи, милые мои, – сказала Пат и неспешно ушла.
– Бен, ну разве она не кисочка?
– Да. Хотя она меня и смутила сперва.
– Я грокаю. Патти смущает всех, потому что она не знает сомнений. Она автоматически делает верный выбор. Она очень похожа на Майка, и она преуспела больше нас всех. Она должна бы стать верховной жрицей, но не соглашается, потому что ее татуировка затруднит ход некоторых служб… будет отвлекать… а она не хочет их убирать.
– Как можно убрать такую обширную татуировку? Скальпелем? Это убьет ее.
– Вовсе нет, Бен. Майк может убрать их, не оставив ни следа и не делая при этом больно. Но она не думает о них как о собственности. Она просто их хранительница. Садись. Доун принесет ужин. Я должна поесть сейчас, иначе у меня не будет времени до завтрашнего дня. Скажи, что ты обо всем этом думаешь? Доун сказала, что ты видел службу для гостей.
– Да.
– Ну и?..
