– Все правильно, – согласился Джубал. – Майк кроток. Если кого-то запирают, это причиняет ему боль. Я согласен с ним.
Бен покачал головой.
– Майк не так уж кроток, Джубал. Он не колеблется, убивая людей. Но он совершеннейший анархист: запереть человека – это неправильность. Свобода личности – и полная ответственность личности за поступки. Ты есть Бог.
– И где же вы тут видите противоречие, сэр? Убийство человека может быть необходимым. Но тюремное заключение – это преступление против личности данного человека… и твоей собственной.
Бен взглянул на него.
– Майк прав: вы грокаете в полноте… в его стиле. Я далек от совершенства… Я еще только учусь. – Он обернулся к Доун. – И как они это восприняли?
Она тихонько прыснула.
– В осиное гнездо сунули палку. Мэр кипит. Он запросил подмогу у штата и Федерации… и получил ее. Мы видели приземление крупных сил полиции. Но стоило им выбраться из машин, как Майк лишил их всей амуниции, включая ботинки.
– Я грокаю, – сказал Бен, – он останется в трансе, пока они не пойдут на попятный. Чтобы работать с такой массой деталей, он должен растягивать время до бесконечности.
– Не думаю. – Доун покачала головой. – Я не обошлась бы без транса, доведись мне делать десятую часть того, что делает Майк. Но я грокаю, что Майкл мог бы делать это, даже раскатывая на велосипеде вниз головой.
– Хм… Не знаю, я пока еще делаю песочные куличики. – Он поднялся.
– У меня от ваших чудес иной раз голова кругом, идет, золотко. Пойду-ка посмотрю стерео. – Он задержался, чтобы поцеловать ее. – А ты развлекай старого Папу Джубала. Он любит маленьких девочек. – Кэкстон пошел к двери, и пачка сигарет, догнав его, нырнула ему в карман.
Джубал спросил:
– Это вы сделали? Или Бен?
– Бен. Он всегда забывает свои сигареты. Они летают за ним по всему Гнезду.
– Хм… Неплохие песочные куличики удаются нашему Бену.
– Бен преуспевает больше, чем сам признается. Он очень святой человек.
– Хм… Доун, ведь вы та Доун Ардент, которую я встречал в Храме Фостера, да?
– О, так вы помните! – Она расцвела, как девочка, получившая долгожданный леденец.
– Конечно. Но вы изменились. Вы кажетесь еще прекраснее.
– Это потому, что так оно и есть, – просто сказала она. – Вы по ошибке приняли меня за Джил. Она тоже стала красивее, чем была.
– А где это прелестное дитя? Мне бы хотелось увидеть ее.
– Она работает. – Доун помолчала. – Но я сказала ей, и она сейчас придет. – Она снова помолчала. – Я сменю ее. Если вы позволите.
– Конечно-конечно.
Она поднялась и ушла, и тут же рядом с Джубалом оказался доктор Махмуд.
Джубал сурово поглядел на него.
– Вообще-то тебе следовало бы проявить учтивость и дать мне знать, что вы прибыли, а то вместо этого я вдруг обнаруживаю свою крестную дочь, за которой присматривает змея.
– Ну, Джубал, вы всегда страшно торопитесь.
– Сэр, когда человеку столько лет… – Он остановился, потому что две ладошки легли ему на глаза, и знакомый голос потребовал: – Угадайте, кто?
– Вельзевул?
– Нет.
– Леди Макбет?
– Теплее. Последняя попытка.
– Джиллиан, прекрати и сядь рядышком.
– Да, отец.
– И прекрати называть меня отцом вне стен моего дома. Сэр, как я говорил, когда человеку столько лет, сколько мне, он поневоле должен спешить делать некоторые вещи. Каждый восход солнца – драгоценнейший камень… ибо однажды можно не дождаться его заката.
Махмуд улыбнулся.
– Джубал, вы полагаете, что стоит вам перестать чудить, и мир остановится?
– Точно так, сэр… с моей точки зрения. – Мириам подошла и молча села рядом с Харшоу. Он положил руку ей на плечо. – Поскольку я не слишком жаждал узреть твою противную физиономию… и несколько более приятное личико моей бывшей секретарши…
Мириам прошептала ему в ухо:
– Босс, вам так не терпится получить пинок в живот? Я исключительно прекрасна. И это мнение крупнейшего специалиста.
– Помолчи. Новые крестные дочери – совсем иное дело. Из-за того, что ты не удосужилась черкнуть мне открытку, я чуть было не упустил шанс увидеть Фатиму Мишель. В таком случае моя тень стала бы являться тебе по ночам со словами упрека.
– В таком случае, – парировала Мириам, – и одновременно с этим вы могли бы видеть Микки… размазывающую по волосам тертую морковь. Отвратительное зрелище.
– Я говорил фигурально.
– А я – нет. Она чрезвычайно неряшливо ест.
– Почему, – мягко вмешалась Джил, – вы говорили фигурально, босс?
– Привидение – это концепция, к которой я обращаюсь разве что как к фигуре речи.
– Но это больше, чем просто фигура речи.
– Возможно, возможно. Но я предпочитаю встречать девушек, когда они во плоти. Равно как и я сам.
– Но это как раз то, что я вам говорил, Джубал, – сказал доктор Махмуд. – Ваша смерть еще не близка. Майк грокнул вас. Он говорит, что у вас впереди еще много лет.
Джубал покачал головой.
– Еще давным-давно я установил себе пределом три цифры.
– Какие три цифры, босс? – с невинным видом осведомилась Мириам. – Вы имеете в виду мафусаилов век?
Он пожал плечами.
– Не говори непристойностей.
– Стинки считает, что женщина может говорить, что угодно, лишь бы не настаивала на том, чтобы ее словам следовали.
– Твой муж прав. В тот день, когда мой календарь впервые покажет три цифры, я рассоединюсь. Может, в марсианском стиле, а может, своими собственными грубыми методами. Уж в этом-то вы мне не помешаете. Уйти к тем, кто поставил весь этот спектакль – вот лучшая часть игры.
– Я грокаю, вы говорите верно, Джубал, – медленно проговорила Джил, – насчет того, что это лучшая часть игры. Но не считайте, что это должно произойти так уж скоро. На той неделе Элли составляла ваш гороскоп.
– Гороскоп? Бог ты мой! Кто эта Элли? Как это мило с ее стороны! Покажите мне ее! Уж я уговорю ее перейти работать в Бюро Всеобщего Благоденствия.
– Боюсь, что не уговорите, Джубал, – вмешался доктор Махмуд. – Она работает над нашим словарем. Что же до того, кто она такая, то это мадам Александра Везант.
Джубал просветлел.
– Беки? Она что, тоже в этом сумасшедшем доме?
– Да, это Беки. Мы зовем ее Элли, потому что Беки у нас уже есть. И не смейтесь над ее гороскопами, Джубал. Она имеет Знак.
– Не говорите глупостей, Стинки. Астрология – чушь собачья, и вы это прекрасно знаете.
