Чужой в стране чужих

Джубал не вмешивался до тех пор, пока репортеры не узнали куда больше, чем им хотелось, о вдовьей части наследства и наследстве вдовца, единокровии и единоутробии, наследовании одним наследником и несколькими. Наконец Джубал сказал:

– Хватит, Майк.

Тот удивлено поглядел на него.

– Там есть еще.

– Потом. Есть ли у кого-нибудь вопросы на другую тему?

Репортер из «Лондон Санди» выскочил с интимным вопросом.

– Мистер Смит, как мы понимаем, вам нравятся девушки. Вы когда-нибудь целовали девушку?

– Да.

– Вам понравилось?

– Да.

– Почему вам это понравилось?

Майк чуть поколебался.

– Целовать девушек полезно, – объяснил он. – Это отбивает интерес к азартным играм.

Аплодисменты напугали его, но он почувствовал, что Джил и Доркас не испугались. Сами они сдерживали это новое шумное выражение удовольствия. Поэтому он успокоился и стал ждать.

Он был спасен от дальнейших вопросов и пожалован великой радостью: в боковой двери он увидел знакомую фигуру.

– Мой брат доктор Махмуд! – воскликнул он и в сверхъестественном возбуждении заговорил по- марсиански.

Семантик «Победителя» помахал рукой, улыбнулся и поспешил к Майку, говоря что-то на том же режущем ухо языке. Они продолжали свой разговор на неземном языке, Майк – нетерпеливо и стремительно, Махмуд – помедленнее. Все это звучало так, словно носорог пытался опрокинуть железный гараж.

Репортеры некоторое время терпели это. Те, кто пользовался магнитофонами, записывали разговор для марсианского колорита. Наконец один из них вмешался:

– Доктор Махмуд! О чем вы разговариваете?

Махмуд ответил с акцентом, выдавшем в нем бывшего студента Оксфорда:

– По большей части я говорил: «Потише, мальчик… пожалуйста».

– А что он говорил?

– Остальное – личное и не представляет для вас никакого интереса. Приветствия, знаете ли. Старые друзья, – он опять перешел на марсианский.

Майк рассказывал брату все, что с ним произошло с тех пор, как они расстались, чтобы они смогли грокнуть ближе, но соображения Майка о том, что надо рассказать, были марсианскими по своей сути, они касались в первую очередь новых водных братьев и их достоинств… мягкая вода, которой была Джил, глубина Энн… странный, не полностью еще грокнутый факт, что Джубал казался то яйцом, то Старшим, но не был ни тем, ни другим… не поддающаяся никакому грокингу глубина океана…

Махмуд говорил меньше, потому что по марсианским меркам с ним почти ничего не случилось за это время – одно излишнее возлияние, чем он никак не мог гордиться, один долгий день, который он провел, лежа вниз лицом в мечети Сулеймана в Вашингтоне. Ни одного нового водного брата.

Вскоре он остановил Майка и протянул руку Джубалу.

– Вы доктор Харшоу. Валентайн Майкл считает, что представил меня, но сделал это по своим правилам.

Пока они пожимали друг другу руки, Харшоу оглядел его с ног до головы. Парень выглядел, как охотник-стрелок, спортсмен-британец, от дорогого твидового костюма до подстриженных русых усов… однако кожа его была смуглой, а гены для его носа выковывались где-то в районе Ливана. Харшоу не любил подделок и предпочитал холодную кукурузную лепешку самому роскошному синтетическому филе.

Но Майк вел себя с ним как с другом, значит, он и был другом, пока нет свидетельств противного.

Для Махмуда Харшоу выглядел выставочным экспонатом под названием «янки» – вульгарный, одетый не по случаю, громогласный, по всей видимости невежа и почти наверняка провинциал. К тому же, что еще хуже, человек, имеющий профессию. А по мнению Махмуда, все американцы были узколобыми недоучками-технарями, и не более того. Он старался держаться поодаль от всего американского. Их невероятная помесь политики с религией, их кухня – кухня! – их манеры, их упадочная архитектура и на ладан дышащие искусства – и их слепая высокомерная вера в собственное превосходство, хотя их солнышко давно уже закатилось. Их женщины. Их женщины – особенно: напористые, нескромные с тощими, словно от долгой голодовки, телами, но чем-то беспокойно напоминающие гурий. Четверо из них окружили Валентайна Майкла… и это на конференции, где пристало бы находиться одним мужчинам…

Но Валентайн Майкл представил всех этих людей – включая и вездесущих женщин – представил гордо и настойчиво как своих водных братьев, возлагая тем самым на Махмуда обязательства более крепкие, чем связывают сыновей одного отца, поскольку Махмуд хорошо понимал марсианский термин для таких тесных отношений благодаря наблюдениям за марсианами и не нуждался в таких неадекватных переводах, как «последовательное соединение» или «величины, равные другой величине, равны между собой». Он видел марсиан у них дома; он знал их бедность (по земным меркам), он окунулся в их культурное богатство и грокнул величайшее значение, которое марсиане придавали отношениям между собой.

Что ж, делать было нечего: он разделил воду с Валентайном Майклом и должен был теперь оправдать веру его друзей в него. Он надеялся, что эти янки менее развязны, чем кажутся. Поэтому он тепло улыбнулся.

– Да. Валентайн Майкл объяснил мне – с большой гордостью, – что вы все в (Махмуд употребил марсианское слово) с ним.

– Как?

– Водное братство. Понимаете?

– Грокаю.

Махмуд не поверил, но мягко продолжил:

– Поскольку мы с ним в тех же отношениях, я должен просить, чтобы меня приняли в семью. Я знаю вас, доктор, и я полагаю, что это должен быть мистер Кэкстон, – я видел портрет над вашей колонкой, мистер Кэкстон – но давайте поглядим, правильно ли я понял насчет молодых леди. Это, должно быть, Энн.

– Да, но она в мантии.

– Да, конечно. Я засвидетельствую ей свое почтение позднее.

Харшоу представил его остальным… и Джил изумила его, обратившись к нему с правильно, построенным выражением почтительности к водному брату, произнося фразу на три октавы выше любого марсианина, но с царапающей горло чистотой. Это была дюжина слов, которые она могла произносить, из сотни, которую понимала – но эту дюжину она произнесла как надо, потому что она слышала и употребляла эти слова много раз на дню.

Глаза доктора Махмуда расширились. Возможно, эти люди и не такие уж закоренелые варвары… а молодой их брат видит глубоко. Махмуд мгновенно ответил Джил почтительной фразой и склонился к ее руке.

Джил видела, что Майк пришел в восторг; она попробовала прокаркать кратчайшую из девяти форм ответа водному брату – хотя еще не грокнула ее и вряд ли стала бы предлагать (на английском) ближайший биологический эквивалент… тем более человеку, которого видела впервые.

Махмуд, который это понял, взял символическое значение, а не буквальное (невозможное с человеческой точки зрения), и произнес нужный ответ. Джил исчерпала свои возможности: она не поняла его слов и не ответила даже на английском.

Но на нее снизошло вдохновение. По периметру стола стояли графины с водой, окруженные бокалами. Она взяла графин, наполнила бокал, взглянула Махмуду в глаза и искренне произнесла: