— Не знаю.
— Но ведь это было перед вашими окнами!
— Совершенно верно. Но я находилась в другой части дома. Я вообще не видела улицы, живая изгородь ее заслоняет.
Борковская с минуту смотрела на меня, словно проверяя мою правдивость.
— А другие?.. Не может быть, чтобы никто ничего не видел!
— Ну, все не так плохо, — утешила я ее и рассказала про соседку с ее туей и про машину с блондинкой.
Борковская внимательно слушала, хмуря брови и не спуская с меня глаз.
Я тоже присматривалась к ней. До чего же хороша! Яркая, эффектная, выразительное лицо, но лучше всего роскошные медно-рыжие волосы! Под нее можно подделаться, напялив такой парик.
Вопрос вырвался у меня сам собой:
— А кем она для вас была, эта моя покойница из-под ивы? Этот ваш двойник?
— Понятия не имею, — мрачно ответила Борковская. — Я лично никогда с ней не сталкивалась, только слышала о ее выходках. Еще я видела ее на фото и, может быть, разговаривала с ней по телефону. Наверное, полиция уже знает больше.
— Даже я знаю больше, — легкомысленно призналась я, — хотя мои сведения весьма односторонние и главным образом опираются на акустические впечатления. Минутку. Что же это мы так сидим! Кофе, чай, вино, пиво — чем вас угостить?
— Я за рулем. Если можно, кофе.
Наконец-то стол между нами обрел какой-то смысл. Пересказывая Борковской все известные мне сведения, я подумала, что делаю огромную глупость: она выслушает, скажет спасибо и уйдет себе, а я ничего не узнаю. На фиг мне сдалось такое следствие! Уж она-то обо всей истории узнала гораздо раньше, чем я, и волей-неволей должна была составить себе хоть какое-то мнение обо всем этом безобразии. Пусть и она, черт побери, что-нибудь расскажет!
— Есть три возможности. По крайней мере, я вижу три возможности, — попыталась я ее разговорить. — Первая — ее убила я, чтобы избавиться от назойливой журналистки. Вторая — ее убили вы, чтобы положить конец мерзкой травле. Третья — ее убил некто, кто полагал, что убивает вас, или надеялся, что на вас падет подозрение. Меня, слава богу, исключили в самом начале…
— Когда, почему и каким образом вас исключили? — перебила она.
— Провели следственный эксперимент на месте преступления. Направление выстрела — мне пришлось бы выскочить на самую середину улицы, пропустить жертву вперед и только потом выстрелить. В общем, изрядно попотеть. Причем на глазах водителя той самой пропавшей машины.
Жертва ведь не торчала бы как пень посреди улицы и не ждала бы, пока автомобиль уедет.
Дорога здесь прямая, в обе стороны видно далеко.
К тому же собака сообщила, что меня посреди улицы очень давно не было. Чистая правда: я из дому только на машине выезжаю Показания собаки окончательно решили вопрос в мою пользу.
Да и огнестрельного оружия, ни длинноствольного, ни короткоствольного, у меня не было и нет.
Будь у меня длинноствольное огнестрельное оружие, жертва уже давно нюхала бы цветочки со стороны корней, потому что я влепила бы ей хороший заряд в окно в стародавние времена…
Борковская кивнула и подхватила:
— Я тоже отпадаю, по причине алиби, но я могла кого-нибудь нанять, я сейчас подробнее расскажу, голому что здесь и кроется моя проблема. Но у нас есть третья возможность — одураченный убийца, который, вероятно, слышал, как жертва разговаривала с вами по телефону. Он приехал пораньше, подождал в укрытии, а потом выстрелил. Тут много укромных местечек, где легко спрятаться. Но этой версии противоречит то, что вы уже сказали. Что с водителем машины?
Если бы она пришла пешком, одна…
— Насчет «пешком» можете выбросить из головы окончательно и бесповоротно, — перебила я. — По воздуху она летать не умела, а собака была категорична, и я ей верю.
— Я тоже. Но, простите, мы с вами говорим сплошные глупости. Если ее сюда привезли на машине, а именно в этом я хотела убедиться, то на роль убийцы годится лишь один человек — водитель этой машины. И больше никто…
Мысли у меня в голове так и замельтешили.
Невинный случайный свидетель давно бы уже объявился. Впрочем, нет, ничего подобного, он сидел бы тише воды, ниже травы из страха, что убийство пришьют ему. Чепуха, он отреагировал бы уже в первый момент, машинально. Пассажирка вышла из машины, раздался звук выстрела, баба падает на землю, а он что? Спокойно уезжает? Да черт с ним, с выстрелом, пусть ничего не было слышно, но женщина-то упала! А если это сердечный приступ или эпилепсия?! Нет, не мог человек просто так уехать…
— Остается вопрос, кто этот водитель, — продолжала Борковская. — Убийца, которого наняла я, или тот самый таинственный некто, о котором мы ничего не знаем. Покойница, если принять во внимание ее активность, могла сидеть в печенках не только у меня…
— Хотя бы у соседей, — подсказала я. — Но соседи убили бы эту гадюку поздней весной или летом, а не осенью, когда все окна закрыты.
Люди не настолько злопамятны и трудолюбивы, чтобы выслеживать ее все лето.
— Поэтому я очень хочу знать, кто сидел за рулем. Если этот вопрос не решится, на мне до конца дней моих будет висеть подозрение в убийстве.
— Блондинка… — вслух рассуждала я. — Анекдоты анекдотами, но ведь невозможно, чтобы даже самая глупая блондинка в мире… Да что я говорю, это наверняка был мужик в парике!
Хотя нет, глупость: если жертва с ним вместе ехала, то они что, договорились, что он будет изображать блондинку? Кому это нужно?
— Изучить, что делала жертва до момента убийства, с кем она села в машину, — задача полиции, — сердито сказала Борковская. — Но у меня лично есть кое-какие подозрения, которые кажутся мне настолько бессмысленными, что я даже не знаю, что с ними делать. Я себя чувствую полной дурой, даже когда пытаюсь облечь их в слова. Это просто невозможно!
— Ничего страшного, высказывайтесь. Если в ваших подозрениях действительно нет смысла, я буду молчать как камень.
Борковская колебалась.
— Понимаете, я могу быть предвзятой…
Человек, сидевший за рулем, знал, кого везет. Он видел эту женщину вблизи, разговаривал с ней лицом к лицу. Но если он охотился за мной, то должен был понять, что она — не я.
— А так как он отлично знал, что она — не вы, то специально укокошил ее, чтобы подозрение пало на вас, — резюмировала я. — Достойный финал всей это травле. Что скажете?
Борковская досадливо отмахнулась:
— Да согласна я! Убийца мог бросить на меня подозрение, а мог наплевать на меня и просто избавиться от той. А может, решил убить одним выстрелом двух зайцев. Но кто он?!
— Или ваш враг, или ее.
— Но она ведь не села бы в машину к своему врагу? Значит, враг мой…
— А у вас есть враг? — оживилась я. — Кого вы подозреваете?
Борковская молчала.
— Мне казалось, что у меня был враг, но это уже в прошлом, — наконец неохотно призналась она. — Мне мерещится что-то уж совершенно необъяснимое… Надо все обдумать. Давайте вернемся к нашему разговору. Вы уже три раза сказали нечто странное: о вашем «акустическом» знакомстве с убитой, о соседях и о том, что готовы были выстрелить ей в окно. Что это значит? Я не поняла.
— Я раньше жила в одном дворе с убитой, и мои окна были ровно напротив ее окон. Ночами она обожала на всю громкость включать то, что некоторые считают музыкой.
Борковская продолжала вопросительно смотреть на меня, и я поведала ей о собственных муках и страданиях, о терзаниях соседей, о наших подозрениях, что молодая дама завела ухажера в местном отделении полиции, который предупреждал ее о приближении патрульной машины, чтобы она успела
