Джамелией, и хорошо, если не с Калсидой в придачу. И уж точно не избежать междоусобной грызни старинных семейств с «новыми купчиками».
— А Три Корабля, как обычно, окажутся между двух огней, — хмуро прокомментировала Экки. — Что ж, чему быть, того не миновать. Строчи свою записку, сударыня, и я ее живой ногой отнесу. Такие новости вправду надо распространять поскорее, а не в секрете держать!
— Ты зришь в корень и судишь верно, — кивнула Роника. Заново обмакнула перо и склонилась над сероватым листом. Но, уже выводя первые буквы, думала она совсем не о том, как бы поскорее увидеть перед собой Грэйга. Сколько препятствий придется преодолеть, выковывая в Удачном по-настоящему прочное согласие! Все оказывалось гораздо труднее, чем она себе представляла когда-то.
Перо брызгало и царапало, спеша по неровной грубой бумаге.
ГЛАВА 11
ТЕЛА И ДУШИ
РАССВЕТНОЕ СОЛНЦЕ слишком ярко играло на воде, раня глаза. Матросские штаны Уинтроу были сшиты из довольно грубой материи, и каждое движение раздражало нежную больную кожу. Что до рубашки, то ее он вынести не мог совершенно — так и ходил голым по пояс. «Ходил» — громко сказано. Вернее, ему пока удавалось стоять и немного передвигаться без посторонней помощи, вот и все. Малейшее усилие — и он готов был свалиться в изнеможении. Даже теперь он едва дохромал до носовой палубы, а сердце уже колотилось, будто он принял неведомо какие труды.
Пока Уинтроу совершал свое долгое и тягостное путешествие вдоль корабля, занятые делами матросы на время оставляли работу, чтобы поглазеть на него, а потом с преувеличенной сердечностью поздравляли с выздоровлением. «Ну и видок у меня, — думал Уинтроу. — До чего я дошел: аж пираты шарахаются…»
Впрочем, преувеличенная сердечность была тем не менее искренней и ничуть не наигранной. Матросы в самом деле желали ему скорейшей поправки. Теперь он в самом деле был одним из них. Своим в доску.
Он одолел короткий трап, ведший на бак, вполне по-стариковски: ставил на каждую ступеньку сперва одну ногу, потом другую и подолгу отдыхал. Не только потому, что ему было тяжко физически. Мысль о том, что вот сейчас он увидит серое безжизненное изваяние, наполняла его таким потусторонним ужасом, что ноги вконец отказывались идти.
Но вот, оказавшись у поручней, он посмотрел вниз и увидел сверкающие жизнью цвета.
— Проказница! — окликнул он радостно.
Она не спеша обернулась. Грива черных волос прозмеилась по обнаженным плечам. Она улыбнулась ему. Кроваво-красные губы, острые зубы. И мерцающее золото драконьих глаз.
Уинтроу в ужасе уставился на нее. Вот так, наверное, чувствует себя человек, обнаруживший, что в любимую вселился отвратительный демон.
— Что ты с ней сделала? — спросил он затем. — Где она? Его голос сорвался. Он так вцепился в фальшборт, словно собирался силой выжать из драконицы правдивый ответ.
— Она — это кто? — невозмутимо осведомилась носовая фигура. Потом неторопливо моргнула. При этом цвет ее глаз успел измениться. Став из золотого зеленым — и опять золотым. Неужели на него какое-то мгновение смотрела Проказница? Уинтроу до боли вглядывался в знакомые-незнакомые черты. Глаза продолжали мерцать, медленно, насмешливо. Алые губы кривились в дразнящей улыбке.
Уинтроу перевел дух и заставил себя говорить спокойно, ровным голосом.
— Проказница, — повторил он упрямо. — Ее звали Проказница. Где она теперь? Ты что, заключила ее внутри себя и не выпускаешь наружу? Или совсем уничтожила?
— Ах, Уинтроу. Глупенький мальчик. Бедный маленький недоумок, — как бы жалеючи вздохнула она. И снова уставилась вдаль, на играющую воду под солнцем. — Да ее вовсе никогда не было, Проказницы твоей. Неужели так трудно уразуметь? Она была пустой оболочкой, путаницей беспорядочных воспоминаний, которые твои предки попытались мне навязать. Она не была настоящей. Ее нет и никогда не было. Я не заточала ее в себе и тем паче не уничтожала. Еще не хватало! Она была чем-то вроде сна, снившегося мне некоторое время. Да, пожалуй, ее можно назвать частью меня — в том смысле, в каком сновидения составляют часть спящего. Теперь я проснулась, и ее больше нет. А все, что принадлежало ей, отныне мое. Включая, между прочим, тебя! — Она ничуть не попыталась смягчить эту последнюю фразу. Однако потом улыбнулась и добавила теплоты в голос, продолжив: — Впрочем, оставим пустопорожнюю болтовню. Расскажи лучше, как ты сегодня себя чувствуешь? Выглядишь ты, во всяком случае, просто молодцом! Правда, поначалу вид у тебя был — краше в гроб кладут.
Уинтроу и не спорил. Он уже видел себя в зеркале, перед которым обычно брился Кеннит. Никто не узнал бы в нем теперь розовощекого мальчика, собиравшегося стать жрецом Са. Вот уж правда святая — он достойно завершил дело, начатое отцом, если иметь в виду отрезанный палец и рабскую татуировку. Теперь его лицо, руки и торс были сплошной мозаикой багровых, белых и розовых пятен. Кое-что со временем заживет, покроется загаром и будет выглядеть почти как прежде. Но на кисти, на щеке, на лбу у края волос так, по-видимому, и останутся мертвенно-белые полосы. Уинтроу уже поразмыслил об этом и твердо решил, что ни под каким видом не позволит себе переживать по поводу своей внешности.
Если уж на то пошло, у него была масса гораздо более важных забот!
Драконица-изваяние между тем вновь отвернулась, рассматривая цепочку островов впереди. Скоро должны были начаться скалистые отмели и отвесные рифы, делавшие столь опасным пролив между Последним островом и его соседом, называвшимся Щит.
— Между прочим, я могла бы тебе объяснить, как избавиться от этих рубцов. У тебя есть это знание, но оно слишком глубоко погребено и запрятано — самому тебе не добраться. Ах, бедняжка, куда тебе, с твоей коротенькой памятью всего-то пятнадцати лет… Давай соприкоснись со мной разумом. Я тебя научу.
— Нет, — ответил Уинтроу.
— Ясно, — расхохоталась она. — Таким образом ты хочешь засвидетельствовать свою верность этой… как ее… Проказнице. Не хочешь иметь со мной ничего общего! Хиленький, прямо скажем, букетик на ее несуществующую могилку… но ничего лучшего тебе, право, не изобразить. Кстати, я с легкостью могу принудить тебя, если захочу. Потому что я знаю тебя так, как ты сам-то не знаешь.
Уинтроу на миг замер от ужаса: он явственно ощутил ее разум, вплетенный в его собственный. Нет, она не тянулась к нему; скорее показывала, что она УЖЕ здесь и может сотворить, что пожелает. Однако она тут же сузила свое восприятие и отпустила его.
— Что ж, — сказала она, — если тебе так уж охота жить дальше уродцем — неволить не буду.
Искушение было жестоким. Он ведь отлично помнил то яростное наслаждение, с которым он сознательно управлял своим телом, заставляя его исцеляться, пока его разум спал в объятиях драконицы. А теперь он снова был жив и в полном сознании — и больше не мог погрузиться в недра собственной души столь глубоко, как требовалось для подобного управления. Могла ли она научить его делать это по собственной воле? Уинтроу жадно тянулся к новому знанию, и вовсе не ради избавления от боли и шрамов — ради самого знания. Может, она научит его и тому, как изгнать из-под кожи краску невольничьей татуировки? А там и отрезанный палец заново отрастить? И сможет ли он передать освоенную таким образом науку другим? Какая дивная тайна приоткроется роду людскому! Уинтроу всю жизнь нравилось постигать новое.
Лучшей приманки для него драконица при всем желании подобрать не могла.
— Только представь, каким целителем ты мог бы стать, — сказала она. — Подумай об этом. И уж я убедила бы Кеннита тебя отпустить. Ты смог бы вернуться в свой монастырь и предаться простой и бесхитростной службе своему Са. Ты вернул бы себе прежнюю жизнь, которую считаешь утраченной. Вообрази, как ты вновь служишь своему Богу, да притом с чистой совестью! И правда, что тебе делать здесь теперь, когда Проказница отсюда ушла?
Он почти проглотил наживку. Почти. Крылья мечты успели вознести его весьма высоко, но эти
