Было ветрено. Вокруг шумела листва невидимых в темноте деревьев. Откуда-то издалека доносился крик совы.
Несколько десятков метров отделяли помещение, в котором жил Гальдер, от «зоны безопасности № I», где находился бункер фюрера. Начальник генштаба по многу раз в день проделывал этот путь и сейчас уверенно ориентировался в темноте.
Чем ближе подходил он к «зоне», окруженной несколькими рядами колючей проволоки, которая в ночное время находилась под током высокого напряжения, тем чаще освещали его лучи фонариков.
Десятки эсэсовцев охраняли подходы к бункеру, туда не существовало постоянных пропусков, – почти ежедневно менялись их цвет, форма и шифр. Любой генерал, даже самого высокого ранга, незнакомый охране в лицо, подвергался перед «зоной» обыску. Все, кто шел туда, обязаны были сдать оружие.
Гальдера охрана хорошо знала, поэтому фонарики, вспыхивая на мгновение, тут же гасли, и в темноте раздавалось лишь щелканье каблуков.
Лишь у самого входа в «зону» генералу пришлось на несколько минут задержаться. Начальник пропускного пункта, рослый штурмбанфюрер, привыкший к тому, что в столь позднее время только доктор Морель или Гейнц Линге посещают Гитлера, приблизившись к Гальдеру, спросил:
– Это вы, мой генерал? Не ожидал увидеть вас в столь поздний час.
Он произнес эти слова почтительно и вместе с тем высокомерно-иронически, тем тоном, каким сотрудники личной охраны Гитлера обращались обычно ко всем, кто не принадлежал к высшему руководству СС, СД или гестапо.
– Меня вызвал фюрер, – сухо ответил Гальдер.
– К сожалению, наш фюрер не щадит себя даже ночью, – с наигранной печалью в голосе произнес эсэсовец. – И вы, мой генерал, лишаетесь заслуженного отдыха, – добавил он уже почти фамильярно.
Гальдер промолчал. Он понимал, что в этот момент один из невидимых в темноте эсэсовцев, склонившись над железным шкафом, в котором был установлен телефон, справляется у охранников, дежурящих в бункере Гитлера, действительно ли начальник генштаба вызван к фюреру в столь необычное время.
За спиной штурмбанфюрера возник кто-то. Гальдер не слышал, что именно шепнул он на ухо эсэсовцу, шепнул и тотчас же исчез.
– Почему же вы медлите, мой генерал? – подчеркнуто удивленно спросил штурмбанфюрер. – Проходите, пожалуйста, прошу вас!
Он сделал шаг в сторону, вытянулся, щелкнул каблуками и, выкинув вперед правую руку, вполголоса произнес:
– Хайль Гитлер!
Когда Гальдер вошел в кабинет Гитлера, тот сидел за письменным столом в нижней рубашке и кителе, накинутом на плечи, и что-то читал. Дверь из кабинета в спальню была открыта, на тумбочке у постели горела лампочка. В ее свете поблескивали лежащие на блюдечке осколки стеклянной ампулы.
– Входите, Гальдер, – сказал, не поднимая головы, Гитлер остановившемуся у порога генералу.
Тот сделал несколько шагов к столу.
– Садитесь! – нетерпеливо приказал Гитлер и откинулся на спинку кресла. По лицу его пробежал едва заметный нервный тик. – Вечером Варлимонт представил мне свои соображения относительно Петербурга. Читайте! – И он резким движением придвинул к краю стола раскрытую папку.
Опустившись на стул, Гальдер начал читать текст, отпечатанный на специально для фюрера изготовленной машинке с крупным шрифтом.
– Не тратьте времени, читайте отчеркнутое! Там – вся суть, – нетерпеливо проговорил Гитлер.
Гальдер поспешно перелистал страницы. В самом конце черным жирным карандашом были отчеркнуты следующие строки:
«Для начала мы блокируем Петербург герметически и разрушим город, если возможно, артиллерией и воздушными силами. Когда террор и голод сделают в городе свое дело, мы можем открыть любые ворота и разрешить невооруженным людям уйти. Остальная часть „крепостного гарнизона“ может оставаться там на зиму. Весной мы войдем в город (не следует возражать, если финны сделают это раньше нас), вышлем всех, кто выжил, в глубину России или возьмем их в плен, сотрем Петербург с лица земли и передадим район севернее Невы финнам».
– Прочли? – нервно спросил Гитлер. – Ваше мнение? Мне надо знать его немедленно.
Какое-то время Гальдер молчал. Он пытался сообразить, принадлежит ли эта новая идея, означавшая отказ от намерения захватить Петербург штурмом, самому Варлимонту, или он лишь изложил новую позицию фюрера.
С одной стороны, трудно было себе представить, что Варлимонт мог сунуться к Гитлеру с докладом, не зная его точки зрения на столь важный вопрос. Во всяком случае, будучи заместителем Йодля, он не посмел бы сделать это без согласия своего шефа, который был фактически начальником личного штаба фюрера. Сам же Йодль…
– Я жду! – требовательно произнес Гитлер.
Медленно, стараясь выиграть еще хоть немного времени, Гальдер закрыл папку и положил ее на стол. Потом тихо сказал:
– Мой фюрер! Если сегодня рассматривать положение под Петербургом с чисто военной точки зрения, то после того, как фон Лееб лишится части своих сил, трудно ожидать, что он сумеет…
– У него останется еще достаточно сил, – прервал Гальдера Гитлер. – Мы просто забираем у него то, что он вымолил в июле, когда топтался на Лужской линии!
«Чего же он все-таки хочет, какое решение уже принял?» – растерянно думал Гальдер, вглядываясь в нервно подергивающееся лицо Гитлера.
– Вы правы, мой фюрер, – произнес он наконец. – Конечно, у фон Лееба останутся еще значительные силы, если не намного превосходящие, то, во всяком случае, не уступающие по численности и вооружению силам противника. Кроме того, возможность систематически вести артиллерийский огонь по городу…
– Прекратите вилять, Гальдер! – с угрозой в голосе проговорил Гитлер. – Мне нужен ваш ясный ответ: можем мы овладеть Петербургом немедленно? Да или нет?
Гальдер понял, что продолжать игру опасно. И, решив, что самое правильное сделать ставку на «солдатскую прямоту», сказал твердо и вместе с тем проникновенно:
– Мой фюрер! Я знаю, что от своих верных солдат вы всегда требуете только правды. Полагаю, что фон Лееб не способен справиться с поставленной перед ним задачей. Он стар и, как оказалось, слаб…
Гитлер молча глядел на него немигающими глазами-буравчиками.
«Я продаю фон Лееба, – подумал Гальдер и тут же оправдал себя: – Что ж, судьба Лееба все равно решена. Гитлер никогда не простит ему провала под Петербургом».
Да, фон Лееб действительно был обречен, командовать ему оставалось недолго. Но конечно же не поэтому предавал его сейчас Гальдер. Фельдмаршал был одним из тех, кто вместе с Гальдером некогда составлял тайную оппозицию Гитлеру. И если в хранящихся за семью замками папках Гейдриха от всего этого остался какой-то след, то почему лишний раз не подчеркнуть, что его, Гальдера, и фон Лееба уже давно ничто не связывает?..
– …потому мне кажется, – продолжал Гальдер уже более решительно, – что с предложением, изложенным полковником Варлимонтом, надо согласиться…
Он умолк, остановленный внезапной мыслью о том, что слова его могут вызвать непредвиденную реакцию, побудив Гитлера немедленно отозвать фон Лееба. Фюрер, никогда не упускавший возможности стравить своих генералов, может передать фон Леебу мнение о нем начальника генштаба. И кто знает, что ответит в порядке самозащиты фельдмаршал…
– …И все-таки, – поспешно добавил Гальдер, – я не вижу необходимости заменять фон Лееба. Любой новый командующий начнет с просьбы вернуть назад те части, которые вы, мой фюрер, уже распорядились передать фон Боку. Все это осложнит задачу концентрации основных сил на Московском направлении. К тому же со стабильной блокадой, предлагаемой Варлимонтом, справится и фон Лееб.
