проводя очередное сокращение продовольственных норм, он обрекает сотни тысяч людей на новые лишения и тяготы, Павлов жил все эти дни одной надеждой – на скорую весть о прорыве блокады.

Ложась спать тут же у себя в смольнинском кабинете, он верил, что его разбудит телефонный звонок с радостным известием. По утрам, направляясь с очередным докладом к Жданову, он еще с порога всматривался в его лицо, чтобы понять, не свершилось ли этой ночью великое событие.

Данные о наличии продовольствия в Ленинграде были государственной тайной, и только семь человек в городе, включая самого Павлова, получали соответствующую информацию.

Но кроме этих цифр были и другие, которые Павлов, оставаясь один у себя в кабинете, набрасывал на листке бумаги. Он хранил этот листок в сейфе отдельно от официальных документов и вынимал его, когда тяжесть, лежавшая на его душе, становилась нестерпимой. Там, на этом клочке бумаги, были расчеты тех новых, резко увеличенных продовольственных норм, которые можно было бы ввести в городе на следующий же день после прорыва блокады.

Они, эти цифры, оставались пока мечтой, за ними стояли не тысячи тонн муки, мяса, крупы, сахара, а всего лишь надежда…

Теперь она рухнула…

Павлов поднял голову и неуверенно проговорил:

– Но может быть… до захвата немцами Тихвина мы сумеем прорвать блокаду? Или положение на Синявинском направлении совсем безнадежно?

– Я уже ответил: там идут ожесточенные бои, – сказал Васнецов. – Мы будем продолжать попытки пробить «коридор». Но… – Он на секунду замолчал и договорил уже иначе, с явно ощутимой болью в голосе: – По приказу Ставки мы обязаны перекинуть в угрожаемый район четыре дивизии из состава нашего фронта.

Васнецов не прибавил к этим словам ничего. Но Павлов понял: отныне Ленфронту предстоит действовать в ослабленном составе, и, следовательно, шансов на прорыв блокады становится гораздо меньше.

– Так… – тихо сказал Павлов.

– Я предупредил тебя, Дмитрий Васильевич, что разговор у нас будет невеселый, – с горькой усмешкой продолжал Васнецов. – И он еще не окончен. Ты так и не ответил на мой вопрос: что будет, если немцы сумеют захватить Тихвин? По какому пути пойдет снабжение Ленинграда?

Павлов посмотрел на карту и пожал плечами:

– Мне трудно так сразу ответить на этот сложный вопрос. Я должен посоветоваться с начальником тыла. Без Лагунова предложить что-либо не решаюсь.

– Речь идет пока не о конкретных предложениях, а о соображениях общего порядка. Я хочу знать твое мнение: какие вообще имеются возможности?

– Ну, – неуверенно начал Павлов, снова глядя на карту, – полагаю, что, на самый худой конец, грузы из страны пришлось бы доставлять сначала, скажем, сюда, в район Заборья. – Он вытянул руку и дотронулся указательным пальцем до едва заметной надписи к северо-востоку от Тихвина. – А потом уже подвозить их к Ладоге…

– На чем? – резко спросил Васнецов. – Тебе известны эти места? Там, кроме проселочных дорог и лесных троп, ничего нет! А расстояние от этого Заборья до Новой Ладоги – более двухсот километров. А потом по озеру до Осиновца наберется еще более ста! Всего не менее трехсот километров! Ты представляешь себе, сколько нужно времени, чтобы этот груз попал к нам, даже если его не разбомбят или не потопят по дороге?

– Чего ты от меня требуешь, Сергей Афанасьевич? – тоскливо произнес Павлов.

– Да. Я понимаю… – сказал Васнецов. – И все же как мы станем перевозить грузы к Ладоге? На телегах? На санях? Сотни тонн на подводах по бездорожью? Нет. Это нелепость!

Он нервно зашагал по комнате.

– Сергей Афанасьевич, – проговорил Павлов, – но ведь Тихвин не взят, и, может быть, мы рано бьем тревогу.

– Рано?! – останавливаясь, воскликнул Васнецов со сдерживаемой яростью. – Довольно нам опаздывать. Довольно! Мы уже наопаздывались, хватит! Некоторым казалось, что и лужские укрепления строить рано: зачем, будет паника, враг еще в сотнях километрах от Ленинграда! А они нас в июле спасли, эти укрепления!

Он снова прошелся взад и вперед по кабинету и продолжал уже спокойнее:

– Будем надеяться на лучшее. И тем не менее прошу тебя обменяться в предварительном порядке мнениями с Лагуновым. И, разумеется, чтобы об этом не знала ни одна живая душа… – Помолчал и добавил: – А я ведь к тебе не только за этим пришел. Есть еще одно дело…

Он взял с письменного стола перекидной календарь, медленно перелистал испещренные заметками Павлова листки, поставил календарь на место и сказал:

– Сядь, пожалуйста, Дмитрий Васильевич, и постарайся на несколько минут забыть об этой карте.

Павлов, размышляя, о чем еще может пойти речь, вернулся к столу и сел, а Васнецов остался стоять, только облокотился о спинку кресла и, наклонясь к Павлову, заговорил каким-то неожиданно робким голосом:

– Хочу посоветоваться с тобой… Дело вот в чем… Скоро Октябрьская годовщина, меньше двух недель осталось… Верно?

– Да, – рассеянно кивнул Павлов, который в эти минуты меньше всего думал о предстоящей дате.

– Так вот, – продолжал Васнецов, – мучает меня одна мысль… Неужели мы ничем не сможем порадовать людей?

Павлов пожал плечами.

– Самой большой радостью было бы узнать, что… – сказал он, но Васнецов перебил:

– Перестань, Дмитрий Васильевич! Это я понимаю и без тебя! Может быть, придет к тому времени эта радость, а может быть, и нет… Но я о другом. Неужели у тебя нет никаких предложений?..

– Какие там предложения?! Ни о чем ни думать, ни говорить сейчас не могу.

– Да забудь ты об этих сволочах, о фашистах проклятых! – воскликнул Васнецов. – Хоть на две-три минуты забудь! Ну, дадим себе пару минут отдыха. Неужели мы его не заслужили?

Он сел напротив Павлова, почти касаясь его колен, и тихо спросил:

– Слушай, Васильевич, тебе в Октябрьские дни бывать у нас приходилось? Ну, на праздники?

– Бывал, конечно, – хмуро ответил Павлов.

– Значит, помнишь… Хорошо у нас праздновали, верно?..

Он как-то по-детски полураскрыл рот, на лице его появилась улыбка. Казалось, Васнецов в эту минуту и в самом деле забыл обо всем и полностью отдался воспоминаниям.

– Да, у нас хорошо праздновали, – повторил он. – На площади – военный парад… потом – демонстрация… впереди старые большевики идут, участники штурма Зимнего… за ними – путиловцы, обуховцы, невские машиностроители, «Севкабель»… Сама История шагает! А на Неве корабли… А вечером, – помнишь, Павлов, как вечером седьмого ноября наш город выглядел! Всюду огни, от Зимнего до Московского вокзала весь проспект – точно Млечный Путь… А народу, народу-то – не про» толкнешься! Витрины сверкают…

– Не трави душу, Сергей Афанасьевич…

Но Васнецов, казалось, не слышал Павлова. Светлая улыбка не сходила с его лица.

– На стенах – флаги красные полощутся… А в домах – песни, музыка, танцуют…

Васнецов умолк на мгновение и вдруг неожиданно резким движением положил руку Павлову на колено, сжал его и, весь подавшись вперед, проговорил:

– Слушай, Дмитрий, можем мы к празднику хоть чем-то порадовать людей? А? Можем? Ну хоть чем-нибудь! Ну пусть не всех, хоть детишек только, а?

Павлов молчал. Слушать Васнецова было для него пыткой. Наконец он отозвался чуть слышно:

– Это жестоко, Сергей Афанасьевич! Как ты можешь…

Не договорил и махнул рукой.

Вы читаете Блокада. Книга 4
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату