родственникам куда-то перебрались, на Петроградскую. Пять сухарей оставили да кусок клея столярного. Ими эти четыре дня жил… А теперь – все. Конец. Не пришел бы ты – наверное, и глаз бы уже не открыл.
– Ну и хрен с тобой, помирай, коли такой квелый! – буркнул Королев и, встав с кровати, заходил по комнате, чувствуя, как трудно ему передвигать отяжелевшие ноги.
– На заводе-то как, Максимыч, а? – тихо спросил Губарев.
– На заводе? А тебе-то что?! Ты ведь на тот свет переезжать собрался! – сказал Королев. – Там, на том свете, во фрезеровщиках сильная нехватка ощущается, спеши давай!
– Я тебя спрашиваю: на заводе как? – настойчиво повторил Губарев.
– Танки ремонтируем, пушки, – ответил Королев, подходя к кровати. – Про семидесятишестимиллиметровую пушечку приходилось слышать?
– Издеваешься? – уже со злостью в голосе проговорил Губарев.
– Зачем издеваться? Ты спрашиваешь – я отвечаю. Хочешь – подробнее расскажу. С «салазками» опять дело не ладится. Глубокое сверление подводит.
– Портачат! – как бы про себя произнес Губарев.
– А кому работать? Мальчишки одни… Ведь расточить отверстия по тысяче двести миллиметров глубиной да с точностью до микрона не так просто… Товарищ Губарев, конечно, это умел. Да ведь нет его, товарища Губарева, он где-то у райских врат стоит, своей очереди на вход дожидается…
Губарев молчал. Но Королев понял, что задел верную струнку в душе этого обессилевшего человека, считавшегося непревзойденным мастером своего дела.
– Промашку мы дали, Иван Максимыч, – сказал Губарев, – что перед войной эти пушки недооценили.
Губарев был прав.
Незадолго до войны по настоянию ведавшего в Красной Армии вопросами артиллерии Кулика на ряде заводов, в том числе и на Кировском, прекратили выпуск некоторых артиллерийских систем как якобы несовременных, в том числе и 76-миллиметровых орудий.
После того как в начале июля ГКО принял решение вновь развернуть производство этих пушек, из заводских архивов были срочно извлечены чертежи и прочая техническая документация. Конструкторы стали вносить необходимые усовершенствования, Леонид Андреевич Монаков – ветеран артиллерийского дела на Кировском – с жаром взялся за восстановление нарушенного производственного процесса. Но драгоценное время было потеряно. Наладить серийное производство пушек можно было лишь на основе кооперации почти с сотней различных предприятий Ленинграда. С помощью горкома партии эта сложнейшая задача была решена. Однако возникла новая острая проблема – проблема кадров: ведь уже в первый месяц войны девять тысяч квалифицированных рабочих завода ушли на фронт или были эвакуированы в тыл…
– Ошибки подсчитывать после войны будем, – пробурчал Королев.
– Я-то уж не буду, – безнадежно вымолвил Губарев.
Королев просунул куда-то в глубь своих бесчисленных одежек руку, вытащил старинные карманные часы, взглянул на них и сухо сказал:
– Ладно, приступим к делу. Я к тебе по поручению парткома явился. У тебя партбилет при себе?
– Чего? – удивленно и вместе с тем встревоженно переспросил Губарев.
– Партбилет, говорю, где хранишь? – громче повторил Королев.
– При себе, где же еще?! – ответил Губарев, инстинктивно поднося руку к груди.
– Может, мне сдашь?
– Это еще чего? – угрожающе, внезапно окрепшим голосом проговорил Губарев.
– Ну чего-чего… Ты же на тот свет собрался, квартира пустая…
– Живой я еще, живой! – воскликнул Губарев. – Пока жив, никто права не имеет… – И повернулся спиной к Королеву, прижав ладони к груди.
– Да ты чего взбеленился-то, Маркелыч? – со спокойной усмешкой спросил Королев. – Что я, насильно, что ли, отбирать буду? Нет у меня таких прав. А вот удостовериться, что билет при тебе и насчет взносов – это мое право как члена парткома. Ну, давай покажи!
Губарев медленно перевернулся на спину и недоверчиво взглянул на Королева.
– …Ты чего задумал, Максимыч? – почти прошептал он.
– Ничего я не задумал. Проверю взносы и отдам, – твердо ответил Королев.
– Ну… – произнес Губарев, – ну… – И стал медленно расстегивать ватник.
Вытащил партбилет и нерешительно протянул Королеву. Потом приподнялся, спустил ноги с постели и сел, готовый в любой момент выхватить партбилет обратно.
Делая вид, что ничего не замечает, Королев отошел к столу, раскрыл партбилет и при свете коптилки медленно прочел вслух:
– «Губарев Василий Маркелович… год рождения тысяча восемьсот девяносто пятый. Время вступления в партию – тысяча девятьсот шестнадцатый…» Все верно.
Он перелистал странички партбилета, закрыл его и сказал:
– И со взносами более или менее в норме – по сентябрь включительно… Пора за октябрь – ноябрь платить.
– Давай сюда! – резко сказал Губарев и встал с постели. Пошатнулся, но устоял на ногах.
– Слушай, Маркелыч, а ты не помнишь, как старые партбилеты выглядели? – неожиданно спросил Королев. – Хочу вспомнить и не могу. Память стариковская. Ты помоложе…
– Какие старые? – не спуская настороженного взгляда с Королева, переспросил Губарев.
– Ну какие, какие! После Октябрьской членам партии новые выдали, в том числе и нам с тобой. А вот какие до этого были, ну, после Февральской?
– Не помнишь? – задумчиво проговорил Губарев. – А я помню. Красные такие. Четвертушка картона.
– А куда же марки-то клеили?
– Ты и впрямь постарел, Максимыч, – пожал плечами Губарев. – На обороте клеточки были… Там районный казначей и отмечал. А марки уж потом ввели, после обмена.
– Верно, – усмехнулся Королев. – Хорошая у тебя, выходит, память, Василий Маркелыч. Все, значит, помнишь. И как в партию вступал, и как Юденича бил, и как с продотрядами в Поволжье ездил, и как завод после разрухи восстанавливал… все помнишь, а?
– Ну, помню… – угрюмо произнес Губарев, все еще не понимая, куда клонит Королев.
– Значит, все помнишь… Но вот одно забыл. Что коммунисты во время войны не умирают в постелях. В бою, у станка – да! Но лежать и ждать смерти?!
Губарев молчал.
– Держи, – сказал Королев, возвращая ему партбилет.
Губарев взял его.
И тогда Королев, положив руку на плечо Губарева, тихо продолжил:
– Вася! Друг! Партия тебя зовет! На завод зовет! С партбилетом, если уж умирать, то на посту положено, так ведь нас учили? И мы молодых так учим! А у тебя что же получается? В постели?!
Губарев запрятал партбилет под ватник.
– Не дойду я, Ваня, – с сомнением проговорил он.
– Дойдешь! – убежденно сказал Королев. – Слушай, – неожиданно для самого себя добавил он, – я тебе сейчас сухой паек выдам. Вот, держи!
И, сунув руку в карман, вытащил один из сухарей, предназначенных жене.
– Ты… ты… – делая шаг назад, пробормотал Губарев, – это… как? От себя отрываешь?
– В благотворители не записывался, – нарочито грубо ответил Королев, – да и капиталами не располагаю. Это… тебе партком посылает. Ну, бери!
Губарев схватил сухарь и впился в него зубами. Откусил кусок, проглотил, почти не разжевывая, и вдруг опустил руку.
– Прости, Ваня, – сказал он виновато. – Как зверь на еду кидаюсь. Отощал.
