– Борис Михайлович, – продиктовал Жданов, – мы просим, чтобы те самолеты, которые вылетят к нам, были загружены дополнительным продовольствием…
Жданов понимал, что эта его просьба тоже чрезмерна. Москва и без того уже два дня подряд посылала в Ленинград специальные самолеты с высококалорийными продуктами – концентратами пшенной каши и супов, колбасой, маслом, порошковым молоком. Всего для этой цели было выделено 24 транспортных самолета, и они уже доставили 200 тонн таких грузов.
Жданов помолчал и дрогнувшим голосом добавил:
– Нам очень, очень трудно.
Снова поползла лента, и Жданов прочел:
«Не отходите от аппарата».
Прошла минута. Две. Три…
Наконец аппарат стал короткими частыми толчками выбрасывать из-под валика ленту со словами «там ли», «там ли»… «Жданов у аппарата», – отстучала в ответ ленинградская телеграфистка.
«Здесь Шапошников, – сообщила Москва. – С вами хотел переговорить товарищ Сталин. Но он сейчас беседует по ВЧ. Просил передать глубокую благодарность ленинградцам».
Жданов намеревался повторить свое обещание сделать все возможное, чтобы выполнить просьбу Ставки, но вместо этого, помимо своей воли, спросил Шапошникова:
– Каково положение под Москвой?
Ответ поступил немедленно:
«Очень тяжелое. После нашего разговора с товарищем Васнецовым ситуация ухудшилась. Тем не менее Ленинград в беде не оставим. Ставка дала указание Мерецкову форсировать наступление на Тихвин. Хозин об этом извещен. У нас все. Шапошников».
Аппарат смолк. Девушка отстукала «расписку» – подтверждение, что разговор окончен.
Но Жданов не уходил. Он недвижимо стоял, устремив взор на замерший аппарат, будто все еще ожидая чего-то. В другое время весть о наступлении на Тихвин обрадовала бы Жданова. А теперь все заслонили два слова: «ситуация ухудшилась». Это значило, что Москва в опасности. И хотя рядом продолжали стрекотать десятки других телеграфных аппаратов, Жданову показалось, что после того, как смолк московский, в помещении наступила гробовая тишина. Мыслями своими Жданов был в Кремле, старался угадать, о чем и с кем говорит сейчас по ВЧ Сталин.
И вдруг он услышал тихий девичий голос:
– Товарищ член Военного совета… Андрей Александрович… Как, скоро?..
На него с мольбой глядели полные слез глаза телеграфистки.
– О чем вы, Лена? – не понял Жданов.
– Как там… на Ладоге? – чуть громче произнесла девушка, и голос ее достиг слуха дежурного.
– Старший сержант! – прикрикнул дежурный. – Отставить разговоры! – И уже другим тоном обратился к Жданову: – Простите, товарищ член Военного совета. Отец у нее при смерти.
– Да, да, – как-то невпопад откликнулся Жданов. – Трасса через Ладогу должна открыться со дня на день.
Он пошел к двери, но неожиданно повернулся к следовавшему за ним старшему лейтенанту и сказал на ходу, вполголоса:
– Обеспечьте выдачу ей ста граммов сухарей. Единовременно. Я распоряжусь…
Поднимаясь по узкой лестнице, а потом по другой, широкой, которая вела на второй этаж Смольного, Жданов прикидывал, что надо предпринять немедленно для удовлетворения нужд Москвы. Прежде всего следовало связаться с Кировским и Ижорским заводами, а также с фабрикой «Скороход», которая теперь помимо обуви выпускала и артиллерийские снаряды. В блокированном Ленинграде все работали на войну. Даже парфюмерная фабрика, по-прежнему носившая безобидное название «Грим», производила теперь не губную помаду, а противопехотные мины, корпуса которых походили на баночку для вазелина. А кустарная артель «Примус» три месяца назад освоила выпуск автоматов…
Погруженный в свои раздумья, Жданов открыл дверь в приемную и тут же услышал обрадованный возглас своего помощника – Кузнецова:
– Вышли!.. Вышли на лед, Андрей Александрович! Лагунов на проводе, ждет вас!
Жданов почувствовал, как у него заколотилось сердце.
– Наконец-то! – воскликнул он и устремился в кабинет.
Все, кого Жданов оставил там, сейчас столпились вокруг письменного стола, на котором лежала снятая с одного из телефонов трубка. Они расступились, когда вернулся, почти вбежал Жданов.
Не обходя стола, он схватил телефонную трубку.
– Жданов слушает!
– Здравствуйте, Андрей Александрович! – прозвучал в ответ далекий голос. – Докладывает Лагунов. Сегодня, в пять пятнадцать, как было намечено, исследовательская партия вышла на лед с заданием добраться до Кобоны и разметить будущую трассу вешками.
– Спасибо! – не сумев сдержать своего волнения, крикнул Жданов и снова повторил: – Спасибо!
Несколько секунд он молча дослушивал доклад Лагунова. Тишину, воцарившуюся в кабинете, нарушало лишь частое и шумное дыхание Жданова. Потом он посмотрел на часы и бросил в трубку с укоризной:
– Сейчас уже десятый час! Почему не сообщили раньше? Почему столько времени держали нас в напряжении?
– Не решался, Андрей Александрович, – раздалось в ответ. – Я только что все объяснил товарищу Васнецову. Вы же знаете, что разведка выходила на лед многократно, но каждый раз возвращалась ни с чем. На восьмом километре путь преграждала вода. Боялся, что и сегодня повторится то же самое. Но поскольку прошло более четырех часов и они не вернулись, значит, удалось обойти воду или она за эти сутки уже покрылась льдом.
– Понял вас, – уже обычным своим, спокойным голосом сказал Жданов. – Еще раз спасибо. Будем ждать дальнейших ваших сообщений… От этого зависит… – Тут голос его чуть дрогнул. – Словом, вы сами все понимаете. До свидания!..
Повесив трубку, Жданов окинул взглядом участников прерванного заседания. Как изменились их лица! Когда он уходил на узел связи, они были мрачны, понуры, и казалось, что на них никогда уже не появится улыбка. А сейчас улыбались все. Даже Павлов!
– Ждать от Лагунова новых сообщений придется долго, – с сожалением заметил Васнецов. – До Кобоны при самых лучших условиях идти не меньше шести часов. А сейчас потребуется минимум девять- десять часов. Значит, – он посмотрел на часы, – еще пять-шесть часов надо ждать!
– Да, не менее пяти часов, – подтвердил Жданов, – если только, – он понизил голос, – им вообще удастся дойти…
В этот момент он ощутил, что все еще сжимает в кулаке клубочек бумажной ленты. Нахмурившись, Жданов строго сказал:
– Просто сидеть и ждать отрадных вестей – занятие не для нас. Впереди много неотложных дел. Есть поручение Ставки. Рассаживайтесь, товарищи…
И первым пошел к длинному столу, покрытому зеленым сукном.
7
Командир роты, воентехник второго ранга Соколов получил приказание: явиться к восьми часам утра в штаб своего мостостроительного батальона. Отправляясь туда, он не предполагал, что ему поручат дело, от исхода которого во многом будет зависеть жизнь или смерть двух с половиной миллионов ленинградцев. Все, что происходило в то морозное утро на западном берегу Ладожского озера, точнее, широкого залива, именуемого Шлиссельбургской губой, лишено было внешней многозначительности…
Батальон располагался в районе деревеньки Коккорево, и почти до середины ноября главной его
