моментальной переменой в поведении человека.
– Восьмой пошел, – глядя на лед, ответил проводник.
– А… родители есть? – продолжал расспрашивать Соколов, теперь уже главным образом для того, чтобы как-то скоротать время до прихода Брука.
– Ро-дители! – с сарказмом повторил старик. – Родитель ее в ополчение ушел с Ижорского, и с тех пор ни слуху ни духу.
– А мать?
– На Ижорском заместо мужа вкалывает. А девочка день-деньской одна. С моей рыбы только и живет. Наловлю, заморожу – и с оказией в Питер. Есть еще добрые люди, доставляют, не сожрав по дороге… – Старик помолчал и невпопад выпалил: – За то время, что с вами по льду гуляю, я знаешь сколько рыбы наловил бы!
Эта последняя его фраза вновь пробудила у Соколова чувство безотчетной неприязни к проводнику.
– Нытик ты, дед, – сказал он, поморщившись, и отвернулся, услышав издали громкий голос комиссара.
– Что случилось, Леонид Николаевич? – кричал тот.
Соколов выждал, пока Брук приблизится, и ответил совсем тихо:
– Не видишь, что ли? Вода.
Брук хотел что-то сказать, но тут раздался гул, похожий на раскат далекого грома. Все растерянно переглянулись, стараясь определить источник этого пугающего гула, постепенно переходящего в скрежет, точно огромные жернова давили и крошили что-то.
– В сторону, в сторону давайте! – услышали все повелительный голос проводника и увидели, как он, до сих пор стоявший в стороне, подобрав полы тулупа, устремился к Соколову и Бруку.
Через мгновение там, где только что стоял проводник, возникла извилистая, зигзагообразная трещина. Она начиналась у самого края полыньи и, уходя на запад, скрывалась где-то в тумане.
– Кушелев! – крикнул Соколов. – Бегом к Дмитриеву! Передай приказание: всем взять в руки веревку и двигаться, держась за нее.
А гул и треск уже прекратились. Очевидно, подвижка льда, сокрушившая несколько торосов, окончилась. Снова стало тихо.
Некоторое время все молчали, устремив взгляды на майну. Наконец заговорил старший политрук:
– Вода, о которой рассказывал Дмитриев, была ближе к берегу. Мы то место уже прошли. Значит, замерзла. Может, и эта майна скоро закроется?
– Предлагаешь сидеть тут и ждать? – с недоброй усмешкой спросил его Соколов. – Лагерем расположиться и ждать?.. А сколько? Сутки? Двое? Неделю?!
– Раньше января не замерзнет вся Ладога, – неожиданно вступил в разговор рыбак.
– Погоди, отец, тебя потом спрошу, – сказал Соколов. – Первое слово – комиссару.
– Напрашивается только одно решение, – задумчиво промолвил Брук, – попытаться обойти эту воду…
Прибежал запыхавшийся Кушелев, доложил звонким своим мальчишеским голоском:
– Ваше приказание выполнено, товарищ воентехник второго ранга!
– Получай новое, – сказал в ответ Соколов. – Возвращайся опять к Дмитриеву, скажи, чтобы приостановил движение. – И, снова поворачиваясь к Бруку, пояснил ему: – Не хочу, чтобы люди эту чертову воду видели, пока мы с тобой не примем окончательного решения… К северу я уже ходил – там полынья.
– Значит, к югу надо идти, – рассудил Брук.
– Да вы что, товарищи командиры! – вторично вмешался в разговор проводник. – Карты с собой носите, компаса в такое говорите! Там же немец!
Никто ему не ответил. И Соколов и Брук отлично знали, что примерно в десяти километрах от того места, где они сейчас стояли, находился занятый немцами Шлиссельбург. Правда, вблизи Шлиссельбурга лед охраняют пограничники. Но где они сейчас, эти пограничники? И насколько плотна их оборона? Может ли она воспрепятствовать проникновению на лед разведывательных групп противника?..
– Если к северу майна шире, ее надо обходить с юга, – упрямо продолжал Брук. – Рискованно? Да, риск есть. А попробовать надо… – И так как Соколов сосредоточенно молчал, добавил: – Если хочешь, вернемся к людям и поставим вопрос на голосование. Лично я за исход ручаюсь.
– В армии не голосуют, – усмехнулся Соколов.
– Знаю. И все же есть случаи, когда можно проголосовать. Иного не придумаешь, если командира одолевают сомнения и он затрудняется принять решение.
– С чего ты взял, старший политрук, что я сомневаюсь? – обиделся Соколов. – Я, если хочешь знать, решение еще до твоего прихода принял. Только вот твое, комиссарское мнение узнать хотел.
– Теперь знаешь?
– Теперь знаю. И действовать будем так: я, Смирнов и Кушелев идем в обход майны с юга…
– Ты забыл про меня, – напомнил Брук.
– Нет, не забыл. Ты, комиссар, остаешься с экспедицией и будешь ждать нашего возвращения.
– Не выйдет!
– Выйдет, – твердо сказал Соколов. – Приказывать тебе права не имею, но прошу. Прошу остаться с людьми, – еще более настойчиво повторил он. – Нельзя оставлять экспедицию без командира и комиссара. Здесь всякое может случиться. То подвижка льда, то самолеты… А деда отпустим: ему на берег не терпится. – И, не дожидаясь ответа комиссара, обратился к проводнику: – Все, отец. Можешь быть свободным. Спасибо, что проводил.
Рыбак ожег его недобрым взглядом из-под мохнатых, опушенных инеем бровей.
– Я, командир, военной шинели не ношу. Списан вчистую еще в тридцатом.
– Вам же сказано, что можете быть свободным! – раздраженно повторил Соколов. – И нечего про шинель напоминать.
– Я про шинель напомнил к тому, что приказы твои мне не обязательны. Я человек вольный.
– Слушайте, вы, вольный человек! – вспылил Соколов. – Мы в вас больше не нуждаемся. Можете идти на все четыре стороны.
– А я желаю идти только в одну, – возвысил голос рыбак.
– Это как же понимать?
– А понимай, командир, так, что на юг я иду с тобой вместе. Разумеешь?.. Ну, тогда пошли давай. Не ночевать же здесь, на майне.
Он повернулся, ударил пешней о лед и зашагал вдоль полыньи направо.
Соколов и Брук переглянулись.
– Чудной старик! – сказал Соколов. – Ладно, ночевать здесь действительно несподручно. Смирнов, Кушелев, пошли! Счастливо оставаться, старший политрук.
– Сейчас счастье тебе нужнее, – тихо сказал Брук. – Желаю скорого возвращения и с хорошими вестями.
– Постараюсь. А ты прикажи за воздухом в оба глядеть. Эти «хейнкели» здесь, видать, постоянно на бреющем ходят. За маскировкой следи. Вешки и все прочее, что на санях лежит, укройте маскхалатами, чтобы не чернело на льду. Все! Бывай…
Соколов кивнул и пошел следом за удаляющимся рыбаком. Смирнов и Кушелев поправили за спинами свои вещмешки, вскинули на плечи винтовки и двинулись за Соколовым.
Рыбак шел неспешным, но спорым шагом. Его широкая спина и поднятый воротник шубы маячили уже отдаленно. Чуть слышно было постукивание пешни о лед.
Впереди, у самого горизонта, вспыхнула и погасла зеленая ракета. «Кто это и кому сигналит? – подумал Соколов. – Немцы? Или наши пограничники? Или?..»
Он вспомнил почти невероятную историю, рассказанную Якубовским. Еще восьмого сентября
