Звягинцев отдернул рукав полушубка и посмотрел на часы. Эти часы на черном лакированном, покрытом паутинкой трещин ремешке подарил ему все тот же ефрейтор Холопов. Часы были трофейными – ефрейтор подобрал их на поле боя. «Брось эту гадость!» – приказал Звягинцев, когда Холопов протянул их ему. Но тот резонно возразил: «Я ведь вижу, как вы без часов маетесь. Командиру без часов воевать нельзя. Берите, товарищ майор, законная вещь».
С тех пор как Звягинцев разбил в бою свои отечественные часы, он и в самом деле испытывал большое неудобство. В военторге часами не торговали. Да и военторга-то еще не было в расположении дивизии, которая перешла из состава одной армии в другую.
Звягинцев взял часы с ладони Холопова и, не сказав «спасибо», сунул их в брючный карман; надеть на руку не позволило чувство брезгливости. Однако в боевой обстановке заворачивать полу полушубка, когда надо узнать время, оказалось делом неудобным, и Звягинцев через несколько дней все же надел часы на руку, убедив себя, что выбросит их сразу же, как только представится случай добыть другие, свои…
…Стрелка на продолговатом черном циферблате показывала четверть десятого. «Застану ли я комдива? Не умчался ли в какой-нибудь из полков?» – с тревогой подумал Звягинцев, подходя к блиндажу Замировского.
– Полковник на месте? – спросил он автоматчика, прохаживающегося у входа.
Часовой остановился, вытянулся и ответил с явной укоризной:
– Товарищ генерал у себя. Чай пьют.
«Фу ты черт!» – мысленно выругал себя Звягинцев. О том, что командиру дивизии присвоили звание генерал-майора и что Федюнинский лично привез ему петлицы со звездочками и нарукавные генеральские нашивки, знали в каждой роте. Известно было это и Звягинцеву. Полковником он назвал комдива по привычке.
– Спасибо, друг, что напомнил! – поблагодарил Звягинцев часового и стал спускаться по ступенькам в блиндаж.
В тесном закутке, именуемом в просторечии «предбанником», адъютанта не оказалось, и Звягинцев, слегка отодвинув край брезента, отделявшего этот закуток от основного помещения, громко спросил:
– Разрешите?
– Кто это там? – раздался в ответ голос Замировского.
– Майор Звягинцев.
– А-а, комполка! – добродушно встретил его Замировский я, вроде спохватившись, добавил: – Кажись, я тебя не вызывал?
– Не вызывали, товарищ генерал, – ответил Звягинцев, – явился сам, без вызова.
– Являются привидения, – нарочито строго повторил Замировский привычную армейскую шутку.
На какой-то миг Звягинцев вспомнил, как впервые побывал в этом сотрясаемом артиллерийскими разрывами блиндаже, как безнадежно и тревожно вызывал тогда какую-то «Фиалку» сидевший на нарах телефонист, как отчетливо слышалась здесь ружейная и пулеметная стрельба, с потолка текли струйки песка, а под ними, почти касаясь головой наката, невозмутимо стоял большой, грузный человек, оказавшийся командиром дивизии. Теперь здесь было тихо, спокойно и жарко. На аккуратно застеленных нарах лежала подушка в белой наволочке, а рядом – гимнастерка с генеральскими ромбообразными петлицами и армейский ремень.
Поставив стакан на стол и поправив на себе чистую нательную рубаху, Замировский спросил:
– Зачем же пожаловал, раз я не вызывал?
– Поздравить вас с присвоением очередного звания, – неожиданно для самого себя соврал Звягинцев, поднимая руку к ушанке.
– За поздравление спасибо, – ответил Замировский, – а за самовольную отлучку из полка и пустую трату времени полагается вкатить тебе выговор.
– Я отлучился не самовольно, товарищ генерал, – сказал обрадованно Звягинцев, полагая, что, если командиру дивизии неизвестна причина его появления здесь, значит, и сам вызов в штаб армии никаких серьезных последствий иметь не может.
Подойдя к столу, за которым сидел Замировский, он вынул из кармана полушубка командировочное предписание и, положив его перед генералом, сказал только одно слово:
– Вот…
Комдив взглянул на документ мельком и недовольно буркнул:
– Ну и что?
– Товарищ генерал, – несколько растерянный от явного противоречия между первыми и последними словами Замировского, произнес Звягинцев, – я хотел бы… разрешите узнать, зачем меня вызывают?
– А вот об этом мне из штаба армии не доложили, – уже явно рассерженно ответил Замировский. – Приказано прибыть – значит, отправляйся.
…Замировский и в самом деле не знал ничего, кроме того, что было сказано в переданном по телеграфу из штаба армии распоряжении. А там не содержалось никаких мотивировок: командируйте – и все! Прочитав телеграмму, Замировский хотел было связаться с Федюнинским, но в последний момент воздержался. Ведь, собственно говоря, официального согласия командующего на переход Звягинцева из штаба армии в дивизию он не получал. Разговор о нем состоялся в тот момент, когда бой шел фактически в расположении КП дивизии. Федюнинский спросил: почему не возвращается в штаб армии делегат связи? Замировский доложил, что майор принял на себя командование батальоном, и попросил командующего оставить Звягинцева в дивизии. Не умолчал и о своем намерении назначить майора командиром полка. Федюнинский не ответил ни «да», ни «нет». Просто буркнул вполголоса: «Ладно, после с этим майором решим. А пока гони немца дальше!»
Потом Замировский своею властью допустил Звягинцева к исполнению обязанностей командира полка и написал соответствующее представление. Ответа до сих пор не последовало. Возможно, там о майоре просто забыли – забот хватало и без него. В расположении армии находился сам командующий фронтом, и все внимание Федюнинского было сосредоточено на подготовке удара по волховской группировке немцев. Напомнишь в такой момент о Звягинцеве и легко можешь нарваться на категорический приказ: «Вернуть». А Замировскому этот решительный майор пришелся очень по нраву.
Вызов же сам по себе ни о чем еще не говорит. В последние дни в штаб армии часто приглашали выборочно на совещания не только командиров частей, а и командиров подразделений. Словом, Замировский дипломатично решил, что лучший способ сохранить майора в дивизии – помолчать о нем до поры до времени.
– Чего ты меня глазами сверлишь? – обратился генерал к Звягинцеву уже запросто. – Думаешь, скрываю что? Темнить не привык. А ехать надо. Приказ есть приказ. Уверен, дня через два вернешься.
Замировский хотел сказать «надеюсь», но в последнюю секунду, угадав душевное состояние Звягинцева, заменил это слово другим, покрепче: «Уверен».
Звягинцев отвел взгляд в сторону и случайно остановил его на нарах, где лежала генеральская гимнастерка и ремень.
– Что, мой ремень изучаешь? – пошутил генерал. – Небось слышал, что меня «Полтора обхвата» зовут? А я не обижаюсь. И что ремень для меня из двух шьют, тоже верно. Вот, убедись.
С этими словами он перегнулся к нарам, взял ремень и положил его во всю длину на стол. На ремне действительно был поперечный шов, – очевидно, на вещевом складе не оказалось ремня достаточной длины, чтобы опоясать мощный торс комдива.
Звягинцев невольно улыбнулся.
– Ну, прощай, – сказал Замировский, вставая, – впрочем, какого черта, до свидания, а не прощай. Вернешься – доложись. Ну…
Он протянул Звягинцеву руку. Тот пожал его широкую, твердую, точно лопата, ладонь и вышел из блиндажа.
