Парнишка в белой рубашке с закатанными рукавами катал на велосипеде девчушку.
«Как здесь все рано!» – подумал Илья. Парнишка сделал возле Ильи круг, притормозил.
– Слезай, – сказал он девчушке, – на сегодня хватит. – Он повернул к Илье глазастое смуглое лицо, улыбнулся и смущенно объяснил: – Я с третьей смены пришел. А она ждет: покатай на велосипеде. Мотоцикла боится – он газует сильно, а велик любит. Вот я ее по утрам и катаю, а если в первую иду – то вечером.
– Сестра?
– Племянница, – ответил парень и снова улыбнулся.
«Какая хорошая улыбка! – подумал Илья. – Искренняя, добрая. Совсем мальчишка, а уже в шахте».
– Вы уже в шахте работаете? – спросил Илья.
– Да, а почему уже? – также улыбаясь, спросил парень.
– Мне кажется, вам очень мало лет.
– Я пришел из армии…
– Сдаюсь! – засмеялся Илья. – Значит, я очень старый.
– Нет, вы не первый! – сказал парнишка. – Я действительно на свои годы не выгляжу. Такой уж уродился… – Он засмеялся.
Из соседнего двора вышла Мокеевна.
– Здравствуйте, бабушка! – крикнул ей паренек.
– Ленка из-за тебя недосыпает, все ждет… – ответила старуха.
– Ждет! Ладно, сегодня последний день в ночную. С понедельника буду в первую…
– Ты мне в сарае свет починишь? То ли лампочка сгорела, или что с выключателем…
– Давайте я! – кинулся к ней Илья. – Он ведь после работы. Пусть отдыхает.
– Да я могу! – сказал Славка.
– Нет, нет, зачем же? – убеждал Илья и уже направился к старухе, но остановился: она смотрела на него холодно и неприветливо.
– Я не знаю, как ты умеешь, пусть Славка.
Слава виновато посмотрел на Илью и снова улыбнулся: ты, мол, не обращай внимания, она старенькая и ко мне привыкла, ты уж ее прости… И эту улыбку поняла старуха и тоже подобрела, отогрелась, посмотрела на растерянного Илью и сказала:
– Если тебе делать нечего, приходи чуток попозже яблоки поснимать. Я посылку своим девчатам в Тюмень собираю, мне яблоко хорошее надо, прямо с дерева.
– Когда прийти? – обрадовался Илья.
– Ну после завтрака! – И она ушла со Славкой, но тот успел, закрывая за собой калитку, улыбнуться Илье. «Вот видишь, она не вредная, – будто говорил он. – А яблоки собирать – это даже интересней, чем свет чинить».
Илья подумал, что когда-нибудь он попросит Славку покатать на велосипеде Наташку. Вот будет радости. А может, испугается?
К дому, покачиваясь от тяжести корзин, уже шли Полина и Тамара.
– Гость наш уже встал, – проворковала Полина. – Значит, будем завтракать.
– Добрый день, – тихо сказала Тамара. Она раскраснелась от тяжести, от жары, и такая ничуть не была похожа на Жанну Самари.
– Боялась, простудитесь вы от ночного купания. – Полина внимательно посмотрела на Илью. – Обошлось?
– Спал как Бог! – сказал он. Хотел извиниться за беспорядок, но из двора Мокеевны вышел Славка.
– Все в порядке. Лампочка, – сказал он. – Я Мокеевне свет чинил, – пояснил он Полине и Тамаре.
– А! – ответила Полина. – Свет – это она не может. Ну пошли, дочка, накрывать на стол…
– Как вас зовут? – спросил Славка. – Меня Мокеевна спрашивала, а я не знаю.
– Илья, – сказал Илья.
– Да? – удивился Славка. – Старое имя. Ни одного молодого не знаю с таким именем.
– Дядя Слава! Дядя Слава! – бежала девчушка. – Бабушка тебя завтракать зовет!
– Иду! – сказал Славка. – Вы надолго к нам?
– Еще не знаю, – сказал вдруг Илья.
– Завтра воскресенье, познакомимся поближе. Идет? – спросил Славка. – Я после завтрака на боковую.
– Идет! – обрадовался Илья. – Иди ешь!
И Славка пошел, и снова Илья удивился, каким пацаном он кажется и со спины. Узкоплечий, локти острые и чуть в стороны. Прошел пять шагов, обернулся и махнул Илье рукой, будто поясняя: я от тебя ушел, но помню о тебе. Ты это знай! «Никогда у меня так сразу не возникало к человеку столько симпатии, – подумал Илья. – Обаятельный парнишка».
– Мама уже накрыла… – Это Тамара незаметно подошла к Илье.
– Какой симпатичный паренек, – сказал ей Илья.
– Славка? – Тамара равнодушно пожала плечами. – Все они до поры до времени симпатичные…
– Ну за что вы нас так? – И Илья, испытывая с самого рассвета чувство умиротворения и оптимизма, слегка тронул ее за плечо. Она повернулась к нему резко, низенькая в своих домашних тапках, широкобедрая от сарафана, красная от жары, гнева и еще каких-то Илье непонятных чувств.
– Ну, не трожь! – прошипела она. – Видали таких!
– Что вы, Тамара! – растерялся Илья.
Тамара напоследок просверлила его глазами и так же быстро, как разгневалась, затихла. Когда они усаживались за стол, напротив Ильи опять сидела безжизненная Жанна Самари. Подперев щеку ладонью, она ничего не ждала, ничему не радовалась, ничего не хотела, просто жевала картошку. Есть-то надо!
А Мокеевна уже вынесла из дома плетеную корзину. Пока Полинин гость завтракает, она решила присмотреть яблоки. Она ходила по саду с поднятой головой, минуя взглядом тяжелые, нависшие к земле ветки. Эти пусть. Девчатам надо сорвать сверху, те, что к солнцу ближе, от пыли, земли подальше. Лестница, правда, у нее неважная, хлипкая, надо будет починить, а может, этот парень ее наладит? Хотя вряд ли, он невдалый. И она сама взяла молоток, гвозди, стала крепить перекладины, а он как очумелый – ну что за чудной парень! – перемахнул через забор и отнял у удивленной Мокеевны молоток.
– Чего скачешь? Ворота есть, – сказала старуха, а Илья крутился возле лестницы, соображая, как все сделать лучше.
Мокеевна стояла рядом, подбирала в ящичке равные гвоздочки, иногда их пальцы вместе копались в этом нехитром плотницком хозяйстве, и Илья видел ее широкие крепкие кисти. Отец говорил: «А вот руки у тебя не наши. Мужицкие. Удивительная штука – наследственность. Где-то, значит, был в роду ген широкой кисти». И он крутил тонкими пальцами широкую ладонь Ильи, а тот, поигрывая крепкими коротковатыми пальцами, смеялся: «Хороши держалочки. Больше поместится». И Наташка родилась с широкими красноватыми ладошками. «Не барышня-крестьянка», – сказала Алена.
Потом Илья осторожно снимал с ветки яблоки, складывал их в корзину, одно к одному, и думал о том, как когда-нибудь приедет сюда с Наташкой.
– Ну, спасибо, – сказала Мокеевна. – Хватит. Возьмешь яблок? Выбирай тогда из корзины которые помягче. Все ведь все равно не отослать.
Илья грыз яблоко, присев на маленькой скамеечке возле старухи.
– Хорошо как у вас! – сказал он.
– Ты не вспомнил, где жил до войны? – спросила Мокеевна. – Я все думала, не было у нас такой фамилии.
– Мама говорила, вроде Константиновка.
«Как же дальше вести разговор?» – растерялся Илья.
– А! – удовлетворенно ответила Мокеевна. – Здесь я всех знаю… Они, родители, у тебя кто?
– Учителя, – сказал Илья.
– Кто ж у нас из Константиновки? – продолжала о своем Мокеевна. – Что-то не соображу… А! Верка. Она там медицинское училище кончала. Может, она о твоих слышала…
– Да ладно! – забеспокоился Илья.
– А мне показалось, что ты что-то узнать про родителей хочешь?
– Да… то есть почему? – удивился Илья. – Почему вы так решили?
– Мало ли что… Может, документ какой нужен. Я знаю, как начнут люди справки для пенсии собирать… а с метриками не разберутся. В старое время все начинали работать раньше, годы себе прибавляли, а теперь концы с концами не сходятся…
– Да нет, – сказал Илья. – Я не за этим… Я просто… посмотреть…
Старуха вынесла с веранды ящичек с круглыми дырками.
– Давайте я, – предложил Илья.
– Нет, нет, – запротестовала старуха. – Тут надо умеючи.
– Расскажите мне о ваших дочерях, – попросил Илья. – Все-таки я им яблок нарвал…
– А чего о них рассказывать? – удивилась старуха. – Они у меня бобылки. Старшая – директорша в школе. А вторая на фабрике работает. В институт не поступила, заикается.
– Отчего? – спросил Илья, вдруг ощущая великую жалость к незнакомой заикающейся женщине.
– С войны. Она мальчоночку, который у меня погиб, очень любила. Все с ним возилась. Анна, старшая, больше с Ленкой, младшей, а Валя все с ним… Думала, я ее не выхожу, она так вся нервная и осталась… От этого и заикается…
«Вот как бывает, – думал Илья, – можно прожить жизнь, и так и не знать, кому ты принес больше всего несчастья». А старуха вынесла из дома фотографию.
– Как Анне уезжать, мы все снялись. В сорок девятом.
Мокеевна была на фотографии без платка, но Илья подумал, что уже тогда ей это было непривычно. Она смущалась своей непокрытой головы и смотрела на фотографа даже чуть сердито: зачем велел снять платок? Он ведь так и лежал у нее на коленях, крепко схваченный пальцами, яркий, в горошек платочек… У
