Ох, а ведь и впрямь спешить нужно! Послушание же…
— В город, — коротко отрезала и резко скомандовала Ваалу: — Место!
Кусик нехотя полез в карман.
— Ты вот чего, дедуля. Я тебя, так и быть, не выдам. Но лучше бы тебе уйти отсюда. Люди тут ходят, да и вообще… Святое место все-таки!
— Ну-ну, — скривил губастый рот леший. — Что ж, прощевай, дочка. Спасибо на добром слове. Прими и мое напоследок. Берегись блестящих камешков да темных дворов. А пуще всего злого бабьего ока остерегайся.
Не дослушав, девушка нетерпеливо махнула рукой и зашагала прочь.
— Ну-ну, — вновь повторил рыжий, печально глядя ей вослед. — Тучки черные над головонькой твоей, дева. Грозовые. Зловещие. — И озабоченно добавил: — А с охранным полем чей-то решать надо. Надо ж так проколоться. И с чего бы? Не Дивий же Ключ, в самом деле?..
Как объяснила ей Кезия, место, где должна была произойти встреча, находилось на площади Птолемея Пятнадцатого и Клеопатры Седьмой, в Северной стороне Сераписа.
Да уж, нечего сказать, местечко еще то. Словно кто специально поиздевался, назвав одну из самых неказистых площадей, расположенную на окраине города, в бедняцком районе, в честь великих основателей Империи. Впрочем, вполне может быть, что шесть столетий назад здесь все было совсем по- другому. Город-гигант разросся, словно флюс, в южном направлении. И эта площадь, скорее всего, находилась в тогдашнем центре. Вон какие многоэтажки высятся вокруг. Хоть и старые, обветшалые, но еще хранят следы былого величия. А возле них стоит даже парочка вполне приличных патрицианских особняков.
С замирающим сердцем девушка обошла колоссальный монумент, воздвигнутый в честь царственной четы. Огромные, локтей в двадцать, мраморные Октавиан и Клеопатра стояли, взявшись за руки, а над ними, положив руки на плечи божественных супругов, высилась улыбающаяся мать Исида.
Красивый памятник. Сейчас таких уже не возводят. Дорого. Да и умение со временем подрастеряли. Этот, наверное, делали мастера в самом Египте, а уж затем по морю да по реке статуи привезли сюда и установили. Матушка Сибилла рассказывала, что прежние августы частенько поступали таким образом, чтобы поднять в провинциях свою популярность. Многие из подобных памятников впоследствии были разрушены либо отправлены на свалку.
Но этот не тронули. Память о первом Августе Октавиане, перенесшем столицу из старого Рима в Александрию и взявшем после женитьбы на вдове своего друга-врага Марка Антония, царице Клеопатре, имя Птолемея Пятнадцатого, в Империи чтили свято. Не случайно даже месяц календаря назван в его честь. И каждые пять лет в октавиане проводятся Октавиановы игры, ставшие заменой древним Олимпийским…
— Красавица, а красавица! — отвлек ее от разглядывания памятника вкрадчивый голос. — Купи билетик.
— А? — непонимающе захлопала глазами. — Какой билетик?
Вихрастый мальчишка-подросток, сверкая озорными глазами, сунул ей под нос разрисованный кусочек папируса.
— Городская лотерея Сераписа! Бери, не пожалеешь! Всего три сестерция, а можешь выиграть миллион!
— Уйди от греха подальше! — насупилась. — Соблазн один!
— Ой, перестань! — досадливо отмахнулся юноша. — Какой соблазн? Розыгрыш послезавтра. Купи. Этот точно счастливый. Голову даю на отсечение!
— Не клянись напрасно, — погрозила ему пальчиком.
— Вот зануда. Тебе что, трех сестерциев жалко?
— Да нет у меня таких денег, — растерянно развела руками Орланда.
— Ой-ой-ой, так я тебе и поверил.
Приставала смерил ее с головы до ног подозрительным взглядом.
— С такими нарядами и нет трех жалких монет? Или ты это платье украла? Что это у тебя там, в кармане? Не кошелек ли?
Послушница уже начала закипать. И чего прилип, спрашивается?
Демонстративно повернулась к нахалу спиной и тут же увидела нужное ей заведение. Не обращая внимания на шпильки, посылаемые ей в спину пареньком, спустилась по ступенькам, толкнула дверь «Буйного кабана» и вошла внутрь трактира.
В нос тут же ударила дикая смесь пота, жареного мяса и специй.
Стараясь не смотреть по сторонам, прошмыгнула в самый дальний угол, слева у стойки, и устроилась за столиком. Заказала у подошедшего служки кружечку какао и порцию медовых пирожков. Есть после недавнего бесовского угощения не хотелось, но таков уж порядок. Занял место — будь добр чего- нибудь заказать. А то попросят освободить помещение.
С явным пренебрежением парень сгреб три асса — единственное, что ей выдала мать- настоятельница, — но заказ выполнил быстро. А когда выставлял его на стол, то, посмотрев в лицо послушнице, отчего-то негромко вскрикнул и побледнел. Скосил глаза в противоположный угол и мелко перекрестился.
Надо же, единоверец. И что он такого увидел у нее на лице? Второй нос там вырос, что ли?
Пробормотав нечто невнятное, юноша умчался к стойке и принялся шептать на ухо толстяку- хозяину. Тот хмуро повертел головой, вперив тупой бычий взор сначала в послушницу, а затем все в тот же противоположный угол, куда перед тем глазел и половой. Потом вдруг отвесил помощнику увесистую оплеуху и разразился бурной тирадой.
— Не нашего ума дело!.. — донесся до нее обрывок трактирщицкого нравоучения.
На Орланду поначалу косились и посетители. Видимо, прилично одетые девушки сюда забредали нечасто (да и что им тут делать, в этом гнезде пьянства и порока?). Но, насмотревшись, вернулись к поглощению напитков и блюд.
— Ух! Ну и вырядилась же ты, Орлашка!
Орланда с недоумением уставилась на обратившуюся к ней женщину лет под сорок, в платье, какое обычно носили горожанки среднего достатка.
— Ну что, не узнаешь, что ли? — добродушно похлопала незнакомка послушницу по плечу. — Я Помпония, портниха, твоей матушке платье шила. Запамятовала?
— Да, припоминаю… — торопливо закивала Орланда, подавляя желание бежать прочь из трактира.
Кезия и в самом деле иногда позволяла себе носить светские одеяния, но вот эту женщину она среди гостей настоятельницы не помнила.
— Ну вот! А вообще, занятно выглядишь. Зачем пришла-то?
— А… дела… Вот, встретиться надо… — невпопад пролепетала Орланда.
— Дела-а… — понимающе протянула портниха. — Оно конечно! Сама молодой была! Ладно, не буду отвлекать.
Удалилась, вихляя пышными бедрами, к столику, где уже сидели двое мужчин и женщина. Все примерно такого же возраста, что и Помпония. Шлепнувшись на табурет, портниха махом опрокинула стакан, а затем наклонилась к приятелям и стала что-то оживленно им рассказывать. По тому, как она то и дело тыкала большим пальцем себе за спину, и по двусмысленным взглядам, которыми ее одарили мужчины, Орланда поняла, что речь идет о ней.
Сразу стало как-то неуютно. Чего это они в ней нашли смешного? Наверняка зубоскалят по поводу того, что скромница-монашка напялила светское платье и завалилась в кабак.
Ну и ладно. Ну и пусть. Это часть ее послушания. Перетерпеть стыд и унижения, чтобы загладить провинность.
Мысли незаметно перескочили на ее разговор с лешим.
Что за странные и непонятные вещи он говорил? Какие-то заклятия, наговоры. Откуда им взяться
