Только тут я понял суть всего этого спектакля, несомненно поставленного для меня Форстером, любителем подобных «живых картин». По его замыслу, я должен был вне себя от бешенства наброситься на карлика, прежде чем тот успеет утыкать меня своими синими стрелами, а толпа итальянцев, увидев, что бьют «ребенка», конечно же отреагировала бы соответственно. И в этой суматохе Карло незаметно сунул бы нож мне под ребра.
Я с достоинством повернулся и пошел прочь. Люди Форстера следовали за мной, впереди всех Янсен. Я прибавил шагу, размышляя о том, на какое расстояние действует пневматическая трубка.
Я попытался оторваться от погони среди бесконечных улиц, каналов и мостов, но моя же собственная тень в свете уличных фонарей выдавала каждый мой маневр. Я тащил ее за собой как хвост. Я пробежал по мосту, нырнул в какой-то переулок и очутился в Гетто Веккьо, напротив маленькой синагоги. Конечно же, я заблудился! Однако, свернув за угол, я увидел, что это и есть Виале ди Сан-Ладзаро. Я не очень-то удивился. Трудно быстро найти нужное место в путанице венецианских улиц; но, в общем-то, и по-настоящему заблудиться здесь не менее трудно.
Номер 32 оказался в самом конце улицы, возле канала. Он прятался за высокой каменной стеной, весь верх которой был утыкан битым стеклом. В стене виднелась тяжелая железная калитка; она была заперта. Я потряс ее, услышал, как отодвинули засов, и калитка распахнулась. Чей-то голос произнес: «Быстро!»
Я прошел в калитку, в полной темноте сделал несколько шагов вслепую, наткнулся на что-то и упал. Поднявшись на ноги, я обнаружил, что это был каменный купидон.
Калитка закрылась, лязгнул засов. Возле меня стоял Кариновский, поддерживая меня под локоть.
– Най! – произнес он. – Дорогой мой, вы что-то припозднились. Я уж стал опасаться, что вы и вовсе не придете.
– Меня несколько задержали, – услышал я собственный легкомысленно-веселый ответ. – Но вам бы следовало знать: я ни за что не пропущу столь увлекательное приключение!
Моими устами говорило тщеславие – то самое свойство человеческое, которое может порой отлично заменить мужество и стать практически неотличимым от него.
Глава 15
Стеной был огорожен вытоптанный маленький садик, а за садиком стоял дом. Кариновский провел меня внутрь, усадил в кресло и предложил выпить.
– Честно говоря, сливовицу я вам не рекомендую, – заметил он. – Гуэски, вероятно, пошутил, прислав ее сюда. А вот «Слезы Христовы», несмотря на свое название, – вино вполне приличное.
Я взял бокал и внимательно посмотрел на человека, которого должен был спасать. Левая рука Кариновского висела на перевязи из черного шелка. Если не считать этого, он выглядел таким же, как всегда – собранным и компетентным. Я уже успел подзабыть, что разрез глаз у него слегка монгольский, а волосы украшает благородная седина. Вид у него был чуть отрешенный, лицо иронично-веселое – такие лица бывают у людей, переживших резкие перемены судьбы, например, у южноамериканских президентов. Я был рад, что добрался сюда, и надеялся, что смогу ему помочь.
– Как ваша рука? – спросил я.
– Более или менее действует, – отвечал он. – К счастью, рана оказалась не слишком глубокой. Так, всего на полдюйма…
– Этого вполне достаточно, чтобы перерезать горло.
– Именно это он и хотел сделать, только я ему не позволил – прикрылся рукой, как щитом. Жаль, конечно, что у меня не было настоящего щита…
– А потом?
– А потом я решил, что этот малый слишком боек для такого старика, как я, – Кариновский развел руками, словно извиняясь, – вот я его слегка и успокоил, с помощью простейшего приема сломав ему шею.
Я кивнул. Я готов был ему аплодировать, но воздержался, поборов свою извечную склонность к красивым жестам.
– Однако у вас тоже как будто были неприятности? – спросил Кариновский, глядя на искромсанный левый бок моего пиджака.
– Пустяки, – уверенно заявил я. – Царапина. Я имел несчастье повстречаться с человеком в ботинках с исключительно острыми носами.
– В Венеции и не такое можно встретить, – заметил Кариновский, неторопливо усаживаясь и принимая величественную позу. Тоже, значит, имеет склонность к красивым жестам, – подумал я. Но в данном случае подобные величавые манеры были излишни, ибо успех данной мизансцены зависел от того, насколько убедительно я сыграю роль перепуганного простака, обычного партнера любого комика.
Черт возьми! Да не стану я такое изображать! Я достал сигареты и предложил Кариновскому, закурив и сам.
Некоторое время мы молча курили, выпуская клубы синего дыма. Потом в саду послышались шаги, но Кариновский как ни в чем не бывало налил мне еще бокал вина, и я решил все-таки сыграть роль простака.
– Ну, хорошо, – сказал я. – А теперь что вы предлагаете делать?
– Я предлагаю вам начинать спасать меня.
– И как, по-вашему, мне это сделать?
Кариновский стряхнул пепел с сигареты.
– Зная ваши неограниченные возможности, друг мой, ваши разносторонние таланты и богатый опыт, я не сомневаюсь: вы несомненно найдете выход из создавшегося положения. Если, конечно, не пожелаете следовать несколько сомнительному, на мой взгляд, плану Гуэски.
– Сомнительному?
– Возможно, я несколько несправедлив, – согласился Кариновский. – На самом деле план Гуэски совершенно гениален. Может быть, даже слишком. Вы меня понимаете?
– Нет. Я даже не знаю, в чем, собственно, этот план заключается.
– О, это весьма забавно! Его план основан, естественно, на использовании ваших разнообразных талантов.
Я внутренне содрогнулся, по спине поползли мурашки. Что этот Гуэски там навыдумывал? И какое отношение его план имеет к талантам агента Икс? Я попытался припомнить, какие мне приписываются подвиги и свершения, но ничего так и не вспомнил. И решил, что настало время прояснить ситуацию.
– Кариновский, – сказал я, – что касается моих талантов…
– Да-да? – переспросил он радостно.
– Боюсь, слишком многое преувеличено при пересказе…
– Ерунда, быть такого не может! – сказал он.
– Нет, так и есть. Сказать по правде, я вообще не слишком богат талантами.
Кариновский рассмеялся.
– Все ясно! Вам свойственны внезапные приступы скромности, – сказал он. – Хроническая болезнь англосаксов, а также – особенность их менталитета. Теперь еще скажите, что вы вообще никакой не секретный агент!
Я сумел изобразить болезненную улыбку и неуверенно промямлил:
– Ну, это уж чересчур, пожалуй…
– Вот именно! – воскликнул Кариновский. – Ладно, перестаньте, друг мой! Хватит благородных жестов. Между нами это совершенно лишнее.
– Вы правы, – сказал я. Видимо, я выбрал неподходящий момент для выяснения истинного статуса агента Икс. – Но помните: я… ну, может быть, несколько… утратил хватку… заржавел, что ли…
– Ладно, согласен. Еще вина?
– Нет, благодарю. Пора перейти к делу. Дом, по всей вероятности, уже окружен.
– В плане Гуэски предусмотрена такая вероятность.
– А в нем не предусмотрено, что мы выйдем отсюда, переодевшись разносчиками овощей?
– Ну зачем же так грубо!
– А какой же способ предполагается для нас?
– Давайте рассмотрим эту проблему в комплексе, – сказал Кариновский с беспечностью, вызвавшей у меня приступ бессильной ярости. – Как вы относитесь к полету над крышами?
– Форстер, по-моему, вполне к этому готов.
– Я тоже так думаю. Тогда, может, по воде? Как вы считаете, можем мы бежать на лодке?
Я покачал головой.
– Уж это-то Форстер предусмотрел наверняка. Каналы Венеции – это первое, что приходит на ум.
– Хорошо, – спокойно продолжал Кариновский. – Итак, будем считать, что очевидные пути побега блокированы. Следовательно, пользуясь логикой Гуэски, мы должны рассмотреть те, что лежат не на поверхности. Иными словами, искать то, что на первый взгляд представляется абсолютно иррациональным и неразумным. И чего Форстер никак не ожидает. Более того, ему это и в голову приходить не должно. Мы…
Полет фантазии и красноречия Кариновского был прерван звоном разбившегося оконного стекла где-то наверху. На мгновенье стало тихо, затем мы услышали, как что-то с грохотом упало на пол.
– Тактика коммандос! – презрительно заметил Кариновский и преспокойно закурил еще одну сигарету. Мне жутко хотелось затолкать ее прямо в его болтливую актерскую глотку.
Было слышно, как наверху в темноте кто-то пробирается на ощупь, возможно даже несколько человек. Затем в саду загремела железная калитка: кто-то пытался ее открыть. Что-то взвизгнуло, точно электродрель, и калитка заскрипела, открываясь.
– Видимо, – заметил Кариновский, – нам все-таки пора уходить. – Он встал, вытащил левую руку из перевязи, глянул на часы, еще раз как следует затянулся сигаретой, бросил ее прямо на ковер и тут же затоптал. Затем, исчерпав весь свой арсенал красивых жестов, решительно повел меня из комнаты по темному коридору.
Мы остановились возле тяжелой дубовой двери. Возле нее висел ручной фонарик. Кариновский взял его и отворил дверь. Мы вошли, и он задвинул на двери тяжелые засовы.
Потом мы спустились по пологой лестнице в пустой зал, каменные стены которого были пропитаны водой и ароматами седой древности – то есть, вокруг
