Кайрик бросился вперед, снова натягивая лук.
— Стоять! — крикнул он, и добровольцы из толпы остановились. — Ну, кто умрет первым?
Однако Филанну не смутили угрозы Кайрика.
— Убейте его! — вопила она.
— Нет, — начал Адон, отходя от спасенной девочки, — это не тот человек, который лишал жизни ваших сограждан! Девочка погибла бы, убитая оборотнем, если бы не этот воин!
Миднайт встала рядом с Филанной.
— Жрец прав. Расходитесь. Он достаточно настрадался, — сказала чародейка и, помолчав, добавила: — Кроме того, тем, кто захочет причинить ему вред, сначала придется иметь дело с нами. А теперь расходитесь по домам.
Народ заколебался.
— Уходите! — закричала Миднайт, и люди, побросав булыжники, поспешно начали исчезать в переулках.
Келемвар все же успел заметить на их лицах крайнее отвращение, с которым они смотрели на него.
Филанна уставилась на Келемвара, наблюдая, как появляются проблески седины в его волосах и маленькие морщинки — на лице.
— Ты нечист! — изрекла она, пылая ненавистью, словно полуденное солнце. — Ты — проклят! Убирайся из Тилвертона. Твое присутствие оскверняет город.
Затем священнослужительница подошла к перепуганной девочке, которая могла бы стать «обедом» Торренса, если бы не Келемвар.
— Отправляйся к своему приятелю, — презрительно бросила она Адону, поднимая девочку на руки. — Вы здесь нежеланные гости.
Взгляд Келемвара на мгновение остановился на лице девочки, которую уносила Филанна. В детских глазах воин пытался обнаружить хотя бы малейший признак благодарности, но нашел лишь страх. И Келемвар снова прильнул к земле, уткнувшись лицом в лужу пролитой им крови. Он закрыл глаза, дожидаясь, когда последний из очевидцев происшествия покинет улицу.
— Он в порядке? — спросил Кайрик.
Келемвар смутился. Кто-то подошел к нему.
— Не знаю, — ответила Миднайт, склоняясь над воином и касаясь его плеча. — Кел…
Воин крепче зажмурил глаза. Он не перенесет страха и отвращения, написанных на лицах своих бывших друзей.
— Кел, посмотри на меня, — окликнула Миднайт. — Ты должен мне за свое спасение. Посмотри на меня.
В воздухе над Келемваром развернулась простыня, и он вздрогнул, почувствовав касание ткани. Подняв глаза, он увидел лицо Адона, расправляющего простыню. Закутавшись, воин сел.
Миднайт и Кайрик стояли рядом. Участие наполняло их глаза. И ничего более.
— Мои… доспехи и кольчуга остались наверху.
— Я принесу, — вызвался Кайрик. Он слишком долго держал лук, и боль в боку еще не стихла, поэтому вор двигался медленно.
Келемвар изучал лицо Миднайт.
— Ты не испытываешь… отвращения к тому, что увидела?
— Почему ты ничего не говорил нам? — коснулась лица воина Миднайт.
— Я никому и никогда не рассказывал об этом.
Вернулся Кайрик с вещами Келемвара. Вор положил их возле воина и подал знак Адону.
— Одевайся. Нас ждет долгая дорога, и лучше отправиться в путь, пока солнце стоит над головой, чем ждать, когда оно спустится к горизонту.
Адон расположился в дальнем конце переулка, а Кайрик вернулся назад, к лошадям. Келемвар склонил колову, и Миднайт ласково провела рукой по шевелюре воина.
— Ариэль… — тихо сказал он.
— Я здесь, — отозвалась Миднайт.
Она крепко сжимала воина в объятиях, пока тот говорил. Начав свой рассказ, Келемвар почувствовал, что не сможет остановиться, пока сполна не вернет чародейке долг доверия.
В роду Лайонсбейнов проклятие передавалось из поколения в поколение. Кайл Лайонсбейн был первым и единственным представителем семейства, кто принял кару заслуженно, остальным же проклятие передавалось при рождении. О Кайле ходила худая слава: он считал, что бесплатных услуг не бывает. Предок Келемвара взимал дань даже с вдов и сирот, со всех, имевших хоть что-нибудь, на что можно было наложить лапу.
Алчная природа Кайла проявила себя и в одной из великих битв, когда ему пришлось делать выбор: защищать поверженную волшебницу или продолжать прорубаться сквозь ряды врагов к замку, в котором хранились несметные сокровища.
С помощью Кайла волшебница могла бы собрать свои силы, однако наемник знал, что ее богатства сильно истощились, и не видел смысла помогать ей. Он бросил ее на погибель, оставив в руках врага. Но последними словами волшебницы стали слова проклятия, которое с тех пор должно было вечно преследовать род Кайла.
Когда Кайл добрался до вражеского замка и попытался захватить вожделенное золото, внезапная слабость охватила наемника. Он насилу дотащился до уединенных покоев, где и превратился в рычащего, обезумевшего леопарда. Внутренним чутьем животное понимало, что должно убраться подальше. Выбравшись из замка, на лесной дороге зверь убил ни в чем не повинного путника и лишь тогда, выстрадав жуткие муки превращения, вновь принял облик человека.
С тех пор, берясь за какое-нибудь выгодное дельце, Кайл Лайонсбейн каждый раз превращался в животное. Лишь самоотверженные, героические подвиги сохраняли ему человеческое обличье, но даже сама мысль об этом была невыносима, и Кайл поклялся, что никогда не посвятит свою жизнь подобному делу. Ему пришлось отказаться от самого дорогого — от дела наемника — и жить тем, что удалось скопить в предыдущих походах и военных предприятиях. Когда закончилось золото и Кайлу Лайонсбейну светила только жизнь из милости у тестя, бывший наемник наложил на себя руки, предпочитая смерть унизительной бедности и добрым делам.
Перед смертью Кайл открыл наследнику свою тайну. Удивительно, но когда проклятие проявилось в сыне наемника, действие его оказалось полностью противоположным. Без какого-либо вознаграждения сын Кайла не мог совершить ни одного поступка, если только дело не шло о защите собственной жизни. Если он не получал за свои деяния награды или совершал благородный поступок, не прося ничего взамен, он тут же превращался в черного леопарда. Следуя примеру отца, наследник Кайла также покончил счеты с жизнью.
Согласно предположению одного странствующего волшебника, проклятие, изначально являвшееся наказанием за злобу и алчность, переходило на потомков Лайонсбейна — невинных младенцев, появившихся на свет, — и, не найдя в них ни злобы, ни алчности, изменялось, становясь наказанием за чистоту и доброту.
Проклятие волшебницы действовало, и на свет появились поколения наемников со столь же кровавой судьбой, как и у их предка. Лакиан, внук Кайла, обнаружил еще одну угрозу, которую несло проклятие, — его отец, одряхлевший старик, уже не мог вспомнить, получал он за свои труды вознаграждение или нет. Поэтому старик превращался в зверя без всякого повода, представляя опасность для всех близких. И тогда на старших сыновей рода Лайонсбейнов легла тяжкая обязанность: убивать отцов, достигших пятидесятилетнего возраста.
Род сохранялся на протяжении многих поколений, однако необходимость в убийстве отца возникала не всегда: проклятие поражало не каждое поколение. Например, на отца и дядю Келемвара проклятие не подействовало, и они вольны были прожить свою жизнь так, как хотели. Но сыновьям Кендрела Лайонсбейна не повезло.
Келемвар принадлежал к седьмому поколению рода и всю жизнь пытался снять с себя родовое
