— В том-то и дело… Примета у медников есть: плюнешь на работу свою — считай, пропала… Непременно трещину даст.
— Хо! Так пушка-то на виду, на площади стоит. Нет на ней никаких трещин.
— Э, не говори так. Трещинка — она и внутри быть может. У человека тоже не всякая хворь снаружи видна…
— Но проверяли же пушку? По эльмаранам, вон, палили…
— То давно было.
Смел задумался. Интересная получается с этой пушкой история. И начало у нее смутное, и конец случиться может удивительный. Вот посмотреть бы… Но тут толпа вдруг зашевелилась, задвигалась, причем, в одном направлении, к одной неведомой Смелу точке. Он огляделся и обнаружил, что Мусорщик куда-то пропал, а вокруг творится непонятное. Смел поймал за рубаху проходящего мужика:
— Эй, а куда это все?
— Чё, заснул? Записываться!
— Куда?
— Куда, куда… — мужик вырвался. — В полк доброхотный. Ухом слушать надо!
Смел еще раз огляделся. Видимо, желающих в доброхотный полк было много: к столам, установленным близ помоста, уже выстраивались очереди. С чего бы это? Странно… Впрочем, все объяснилось просто: как раз мимо Смела один парень тащил к столам другого, убеждая по пути:
— Да Смут с ней, с войной! Может, ее и не будет еще… А сто монет на дороге не валяются!
Сто монет? Хо, это неплохо. Тем более, что он так и не придумал, где взять деньги. Ай, была не была. В конце концов, сбежать всегда можно. И Смел, не раздумывая более, пристроился в одну из очередей.
Прошло немало времени, пока он оказался перед столом, покрытым тонкой серой мешковиной. Писарь с длинным тоскливым носом и большими ушами, одетый в коричневую накидку, дописал предыдущего и поднял на Смела глаза:
— Имя?
— Смел.
— По отцу имя носишь?
— Нет.
— А сам откуда?
— Из Рыбаков.
— Так и запишем: «Сме-ел из Ры-ы… ба-а… ко-ов». Где живешь?
— В Рыбаках, — удивился его непонятливости Смел.
— Здесь где живешь, где искать тебя?
— А… У Грымзы Молотка.
— Так… «Постоялый двор Гр. Молотка»… Каким оружием владеешь?
— Да я…
— Ясно. Запишем: «Латник». Сбор завтра в полдень на дворцовой площади. Следующий!
Смел отошел, чувствуя легкое обалдение. Сам не зная, как, в латниках оказался. Ну, дела!
А вечером, когда он рассказал, что сделал, Верен и Сметлив закатили ему жестокий скандал. Собственно, Верен как всегда молчал, только сопел над своей сетью и без конца путал нитку, ругаясь сквозь зубы. Зато Сметлив, припомнив уроки жены, расхаживал по комнате с видом государственного обвинителя, потрясал руками и нудно выражал возмущение по поводу поступка Смела. Он говорил так, будто Смела в комнате не было:
— Ему, видите ли, стало неудобно. Он, видите ли, не знал, где взять деньги. А о друзьях он подумал? Нет, о друзьях он не подумал. А если в этой дурацкой свалке ему прошибут, не угодно ли, его дурацкую голову? Что им потом — вдвоем тащиться? Да если даже не прошибут — ждать его, что ли, целый месяц? Он, видите ли, не подумал… Просто удивительно, как легко относятся некоторые к общим делам. Или некоторым уже расхотелось идти? Тогда надо так прямо и сказать, а не морочить голову с этой дурацкой войной!..
И снова, и снова, и еще, и опять.
Смел не отвечал, сидел, сокрушенно опустив голову, и лишь изредка поглядывал виновато — но не на Сметлива, а почему-то на Верена, который молча сопел над своей сетью.
Наконец Сметливу надоело обращать речи в пустоту. Он безнадежно махнул рукой, взял веренову сеть из конского волоса и сказал, что поставит на ночь — присмотрел местечко, чтобы завтра доставить рыбу на кухню.
Когда дверь за ним захлопнулась, Смел сказал:
— Верен, ты не думай, я не надолго. Если увижу, что дело затягивается — сбегу. Видит Вод — сбегу.
Верен придержал слегка руку, вздохнул — и снова запустил игличку в нитяные петли.
Последыш, одолев очередной взлет, остановился. Гребень, на который он поднялся, уходил в обе стороны извилистым рубежом, четко отделяя лес от Волчьих увалов. Подальше, за длинным пологим спуском, начиналось беспорядочное нагромождение бугров, пригорков, холмов, затянутых мхом и чахлым хвощаником; там и сям разбросаны были лоснящиеся валуны и редкие обглоданные лиственницы; по ложбинкам, впадинам и промоинам полз и колыхался белый туман; вечная сизая пелена висела над увалами — и размывала все очертания, и глушила цвета, оставляя лишь два: серо-сиреневый и серо- зеленый.
Это было опасное место, царство волчьих стай беспощадных. Лишь самые отчаянные головы, сорванцы городские посягали на его окраины в поисках серпоколов — да и то всегда кучками по четыре — пять человек. Дело-то даже и не в серпоколах, а в том, что не было выше шика среди пацанов белостенских, чем сказать небрежно: «Вчера на увалы ходили…»
А и серпокол — штука занятная. Камешек такой круглый, серенький, на нем кругами прожилки темные. Если взять его да обстучать осторожно, найдешь слабую точку, с которой серпокол начинает «разматываться»: с поверхности его скалываются тонкие полукольца, крепкие и по внутреннему краю как бритва острые. Мальчишки помладше вырезают ими узоры на веточках, стругают свои кораблики. А те, что постарше — озорничают: как подложат серпик в ступицу колеса — мигом ось перетрется. Сколько мужиков до дома из-за них не доехало, сколько старух охало над завалившимися вдруг колесами прялок! Найдет мать в поясном кармане забытый серпокол — трепка обеспечена. Да разве мальчишек отвадишь?
Последыш и раньше бывал на увалах два раза, но с приятелями — не было страха такого. А теперь пришлось идти одному, потому что требовала того секретность. И это бы ладно, но нужен был Последышу крупный серпокол, каких на окраинах давным-давно уже не попадалось. А попадались они, по слухам, в глубинке, куда никто не ходит. Об этом Последыш старался не думать, а то впору прямо отсюда назад заворачивать. Он набрал побольше воздуха и быстро зашагал вниз по щебнистому склону к страшным Волчьим увалам.
Среди первых бугров Последыш стал внимательно оглядываться по сторонам, но замечал лишь никчемные серпоколики величиной с вишню. Все было выбрано дочиста. Тропинка под ногами раздробилась и истаяла — здесь добытчики расходились по сторонам, идти хоть чуточку дальше в глубь мало у кого хватало духу. Последыш пошел. С каждым шагом он двигался все медленнее, глядел вокруг все пристальнее, надеясь, что вот сейчас покажет из земли свой круглый полосатый бок желанная добыча — и скорее бежать отсюда, покуда силы хватит. Ан нет… Серпоколы, правда, стали попадаться покрупнее, со сливу — они в городе у малышни ценятся. Но Последышу нужен был не такой. Да случилась вдруг находка, которой лучше бы не было: разбросанные на склоне холма чисто обглоданные кости. Храбрости у Последыша не прибавилось. Он взял в сторону, стал подниматься по крутой ложбинке. Тут серпоколов было больше, некоторые величиной с яблоко. Такие считались крайне редкой находкой. Последыш подобрал парочку, но прикинул с сожалением, что и эти маловаты.
И наконец попалось то, что нужно: под сухим колючим кустом из земли торчал бок очень большого, как определил его на взгляд Последыш, серпокола. И он не ошибся, в чем убедился, когда выковырнул
