провел им по деснам — и замер. «Второй полеж», — севшим голосом сообщил он, а в глазах его были ужас и счастье. И Смел вскочил, и завопив, швырнул свою длинную палку в кусты, и пустился в пляс на пыльной дороге, равнодушной к их радости. Верен сидел и смеялся, а Сметлив тоже вскочил, топнул пару раз, но раздумал плясать, и заревел во всю глотку старую рыбацкую песню — ту, что мычал себе под нос по пути на эту полянку:
КУКЛЫ ЗЛОГО КОЛДУНА
Крючок никогда не брал с собой на пасеку сетку или дымокур: пчелы не кусали его, а если какая с разлету запутывалась в бороде — осторожно освобождал и пускал с пальца. Ему нравился его бревенчатый домик на отшибе, нравилось выпутывать из бороды пчел, нравилась вся эта тихая деревенская жизнь, тем более беззаботная, что местный лавочник Черпак охотно принимал мед на продажу. Если же иногда и хотелось Крючку наколдовать что-нибудь этакое… то не со зла. Просто, очень уж однообразно текли дни в Хлебах.
Вообще-то колдунов в Поречье не было. Нагаст Первый Основатель давным-давно извел их за смуту и непокорство своим известным указом, в котором велел испытать все черные книги огнем и запретил колдунам держать учеников. Книги постепенно пожгли, ученики остались недоучками и пошли в бродячие фокусники. Так что через поколение про злых колдунов никто уже и не вспоминал. Оставались, правда, норики, но их в счет не брали.
Что же касается Крючка, то он был нездешний. Кто его знает — или натворил что-то где-то, или сцепился с колдуном посильнее, только пришлось ему спасаться бегством, путать следы: в Поречье его привела кривая дорожка скитаний. Здесь беглецу захотелось пожить хоть немного спокойно, и он пошел на поклон к доминату. Нагаст Четвертый Примиритель не устоял перед камнем чистой воды с холодным огнем на гранях и разрешил колдуну поселиться в Хлебах — и не в самой столице, и под рукой, если что. При этом было поставлено строгое условие: не заниматься колдовством самому и не обучать других.
Пасеку Крючок завел в первый же год, когда обнаружил, что мед в Поречье — большая редкость, да и то только дикий. Жил он уединенно, колдовством, как и обещал, не занимался. Однако деревенские мужики разгадали новосела по вечно черной одежде и стали как бы невзначай заводить с ним разговоры о погоде. Сначала Крючок отмалчивался, а потом стал прикидывать малым колдовством, когда ждать дождя или сколько дней осталось до заморозков — решил, что большой беды от этого не будет.
Тогда же получил Крючок и нынешнее свое имя. Мальчишки сложили про него дразнилку:
Насчет бороды они, конечно, для складности придумали. Крючок был человек хотя и диковатый на вид, но аккуратный. Дразнилка постепенно забылась, а имя осталось: Крючок да Крючок.
На второй год такой приятной жизни пришла весть о кончине Нагаста Четвертого Примирителя, а у колдуна появился друг, сын деревенского гончара, подросток лет шестнадцати, прозванный Свистком за умение ловко лепить из глины свистульки на разные птичьи голоса. Как-то его послали к Крючку за медом, и они подружились. Свисток показывал колдуну новые свистульки и учил подманивать птиц, а Крючок рассказывал ему о таинственных дальних странах.
Их дружба продолжалась три года, Свисток охотно помогал колдуну на пасеке — правда, пчел побаивался. Неприятности начались как раз накануне ежегодней весенней ярмарки.
У Свистка, как и положено в этом возрасте, завелась подружка, яркая девица по имени Рядица с непрозрачными эмалево-голубыми глазами. Они гуляли по лесу, сопровождаемые целыми оравами соловьев, зарянок и других голосистых пичуг, которых подманивал непревзойденный в этом деле Свисток. Она говорила: «А ну, скажи, что я одна такая на свете!» Он послушно повторял: «Одна на свете», — и сам верил.
Однажды такую их беседу довелось нечаянно подслушать колдуну, который как раз отдыхал на пеньке в стороне от тропинки. Узнал он тогда, что в город на ярмарку Рядица собирается идти в новом платье — красный горох по белому, что в лавке у Черпака лежит красивый красный гребень, как раз к обнове, и что она купила бы гребень, будь при нем еще и красные бусы.
Крючок хмыкнул про себя и покачал головой: теперь ясно, почему Свисток стал заходить к нему так редко. Но что делать? С природой не поспоришь. Колдун поглядел вслед удаляющейся парочке, хмыкнул еще раз и зашагал домой, вспомнив, что обещал Черпаку принести кувшин свежего меда.
А лавочнику теперь было как раз-таки не до меда. Этот здоровенный детина с соломенными волосами, доживающий на свете третий десяток лет, первый раз в жизни влюбился. Первый раз лавке, безраздельно владеющей его сердцем, пришлось потесниться. Но предмет страсти был для лавочника — увы! — недосягаем, поскольку разгуливал по лесу с юнцом, только и умеющим, что дуть в свои свистульки. И теперь Черпак придумывал очередной план, как разделаться с ненавистным соперником. План получался хорош, как и все предыдущие («Тут он выходит, а я ему ка-ак дам по башке!»), но портила дело досадная помеха: лавочник боялся колдуна. Ах, если бы они поссорились!..
Тут на пороге появился Крючок. Он вошел, кренясь от тяжести большого кувшина, и эта картина неожиданно сдвинула в мозгу лавочника некие тайные колесики. Он подскочил к колдуну, помог ему донести мед и вежливо посочувствовал: ого, как тяжело! А где же тот мальчишка, который помогал Крючку раньше? Ах да, да… Такие нынче друзья. Из-за юбки все забыть готовы. Но если бы Черпак знал, что Крючку придется одному тащить такую тяжесть — он бы непременно. И ради кого! Девица-то — так себе, одни тряпки в голове да язык без привязи. Кстати, наверняка это она не пускает Свистка помогать лавочнику. Высказывалась тут недавно: что, мол, он — нанялся, что ли?..
Лавочник говорил, а сам суетился, разливал мед по горшочкам, тщательно отсчитывал монеты. Когда все было закончено, колдун уложил деньги в правый карман, глянул на Черпака жестко прищуренными черными глазами и вышел, не сказав ни слова.
А Черпак, чуть не прыгая от нетерпения, стал ждать, когда придет Рядица. И дождался. Как и все последние дни, она первым делом спросила, не появились ли бусы (лавочник ждал подвоза из города). Нет, — с выражением крайнего огорчения отвечал Черпак, — не появились. А жаль — они были бы ей так к
