Рахиль умерла через пять дней, и это явилось еще одним страшным ударом для кагана Обадии, только что похоронившего сына. Жучин почти возненавидел скифа, давшего такой страшный совет. Ибо Обадия не был настолько глуп, чтобы не понять, кому он обязан обретением свободы от брачных уз.
– Все бесполезно, Ицхак, – сказал каган, глядя на дядьку остановившимися глазами. – Сегодня я видел ее.
– Кого ее? – испуганно переспросил Ицхак.
– Не знаю, – покачал головой Обадия. – Возможно, это была Ярина, а возможно, Рахиль.
– Тебе показалось, каган, – мягко сказал Жучин.
– Показалось не только мне, Ицхак. Мой телохранитель Тарлан умер от разрыва сердца. А старый Сухраб, мой слуга, лишился разума.
Жучин был сбит с толку, тем более что призрака, как вскоре выяснилось, видели многие люди из ближнего окружения кагана, и среди них рабби Иегуда, человек трезвомыслящий и не склонный впадать в панику по пустякам. Вчера он засиделся у кагана, к которому пришел выразить соболезнование по случаю смерти своей племянницы Рахили.
– Но ведь это невозможно, уважаемый рабби, – попробовал возразить ему Жучин.
– Я и сам знаю, Ицхак, что это бред больного воображения, но вся беда в том, что в отличие от тебя я видел этот бред собственными глазами. Это производит впечатление. Большего ужаса я никогда в своей долгой жизни не испытывал.
– Как он выглядел, этот призрак?
– Это была женщина в белом платье с распущенными белыми, как снег, волосами. Я шел по коридору, а она двигалась мне навстречу. Точнее плыла, не касаясь босыми ногами пола. У нее были страшные глаза, Ицхак. И она смотрела этими глазами на меня, словно звала куда-то. Но, видимо, я слишком стар, чтобы бегать за женщинами. У меня подкосились ноги, и я рухнул в беспамятстве. В чувство меня привел каган. Он тоже ее видел и посчитал посланницей Навьего мира.
– Бред! – Ицхак едва не выругался в лицо уважаемому рабби.
– Но ведь старый Сухраб сошел с ума, каган-бек, а Тарлан умер от разрыва сердца. И он не первый в этой череде смертей. Один из телохранителей кагана выпрыгнул из окна, другой свернул себе шею на лестнице.
– Значит, призрак не в первый раз навещает кагана?
– Нет, Ицхак, не в первый. Я расспрашивал слуг. В первый раз он появился на второй день после смерти той женщины.
– Ты имеешь в виду ганшу Ярину?
– Да. Потом он пришел за день до гибели Манасии. Потом за день до гибели Езекии. Он или, точнее, она вслух произнесла его имя. Мне об этом сказал сам каган. Потом она пришла накануне смерти Рахили и тоже произнесла ее имя. А теперь сумасшедший Сухраб повторяет новое имя, произнесенное ею в этот раз.
– Что это за имя?
– Обадия.
Жучин не верил в призраков, но не верить рабби Иегуде он просто не мог. Ну не мог этот старый выжига выдумать такую странную и загадочную историю. Воображения у старого рабби не хватило бы. Об этом Ицхак сказал потрясенному Карочею. Скиф был человеком суеверным, Жучин это хорошо знал. Но при столь существенном недостатке Карочей все-таки обладал достаточно трезвым умом, способным оценивать ситуацию со стороны не только мистической.
– Нет, это не Велесовы волхвы, и это не Черный Ворон.
– Почему? – удивился Жучин.
– О том, что Обадия тяжело переживает смерть Ярины, могли знать только очень близкие к нему люди.
Скиф попал в самую точку. Ицхак даже с облегчением перевел дух. Этот мир действительно переполнен чудесами, но только до тех пор, когда за дело не возьмутся трезвомыслящие люди.
– Но если мы имеем дело не с призраком, то откуда этот человек мог знать о смерти Манасии, Езекии и Рахили?
– Заметь, Ицхак, имя Манасии «призрак» не произносил. Что же касается смерти Езекии, то ее могли без всякого чародейства предсказать два человека – это Варлав и Бахтиар.
– Кто такой Бахтиар?
– Ган воров, работающий на боготура Осташа. У него свой зуб на кагана, который истребил почти всех его дружков.
– Ты хочешь сказать, что у гана воров есть в кремнике свои люди? Да ты в своем уме, Карочей? Всех слуг и телохранителей кагана я лично перепроверял много раз. Нет вблизи Обадии случайных людей, все они служат ему уже многие годы.
– Значит, ган воров действует не один, – сделал вывод скиф. – Скажи, Ицхак, это ты дал яд Рахили?
– Нет, – вскинул брови Жучин, – но я полагал, что это сделал ты.
– Я не успел найти нужного человека, Ицхак, да и не слишком торопился. Надо же было дать Обадии время, чтобы прийти в себя после смерти сына.
– Ты очень добрый и чуткий человек, Карочей, – криво усмехнулся Жучин.
– Ты тоже, уважаемый каган-бек. Одно из двух: либо кто-то думал сходно с нами, либо Рахиль тоже видела призрак и опознала его или ее. Сколь я знаю, жена кагана Обадии была трезвомыслящей женщиной, не склонной к суевериям.
– Ты считаешь, что кагану грозит опасность?
– Если мы не вмешаемся, то его убьют сегодня ночью, – спокойно сказал Карочей.
– Но это же невозможно! – воскликнул Жучин.
– Ты хочешь сказать, что каганы бессмертны?
Удар был нанесен в самое уязвимое место. Впрочем, Карочей тоже принимал деятельное участие в устранении кагана Тургана и вместе с Ицхаком нес полную ответственность за содеянное если не перед людьми, то перед Богом. Теперь им предстояло не убить, а спасти кагана, носившего, правда, другое имя.
– Призрак является не в первый раз, – развил Карочей свою мысль, – но о предыдущих его появлениях знал только узкий круг лиц. Теперь об этом говорит весь город. Кому понадобилось распространять эти слухи? Разумеется, убийце. Если каган Обадия скончается завтра, то это не вызовет ни удивления, ни возмущения суеверных людей.
– Но если убийца все это время находился рядом с каганом, то почему не устранил его раньше?
– Потому что был жив Езекия. И никто не сомневался, что он наследует своему отцу. Но для некоторых людей Езекия был еще страшнее Обадии, ибо мальчик обладал непреклонным нравом и не прощал обид даже близким людям. Ты знаешь, Ицхак, кого я имею в виду.
– Старая сволочь, – процедил сквозь зубы Жучин.
– Надо заняться сумасшедшим Сухрабом. Раб ведь, кажется, принадлежал Рахили, а до этого долго жил в ее семье?
Каган встретил бека Карочея на редкость нелюбезно, но и не выставил за порог, что могло считаться прощением за несуществующую вину. Впрочем, Обадии сейчас было явно не до скифа. Карочей уже несколько месяцев не видел кагана и ужаснулся произошедшим в нем переменам. Из цветущего сильного мужчины каган стремительно превращался в полную развалину с трясущимися руками. Конечно, горе не красит человека, и трудно было ждать от отца, потерявшего двух любимых сыновей в течение нескольких месяцев, бодрости духа. Но это вовсе не значит, что мужчина, едва достигший сорокалетнего рубежа, должен выглядеть как ходячее подтверждение грозных пророчеств, высказанных по его адресу.
– По-моему, кагану что-то подсыпают в питье, – тихо сказал Карочей Жучину.
– Что ты имеешь в виду?
– Дурман-траву. Приняв ее, человек вполне способен увидеть не только женщину в белом, но и самого бога Велеса. Я однажды попробовал ее в одном из итильских притонов, а потому знаю, что говорю.
Оставив кагана наедине с мыслями, его одолевавшими, беки отправились на поиски сумасшедшего пророка, которого никто даже не попытался изолировать. Впрочем, в этом и не было никакой необходимости, ибо, по словам слуг и телохранителей, Сухраб вел себя тихо и только выкрикивал время от времени одну страшную фразу: «Обадия, Обадия, я жду тебя». Беки довольно долго наблюдали за безумным стариком, но пока трогать его не стали. Карочей пришел к выводу, что этот раб, невысокого роста, но крепкого телосложения, еще очень силен и вполне способен, подкравшись из-за угла, убить человека.
– Ты думаешь, это он свернул шею одному телохранителю, а другого выбросил из окна? – спросил Жучин.
– Очень даже может быть, – кивнул Карочей. – А вот великан Тарлан был ему явно не по силам, именно поэтому он дал ему яд, бесцветный и безвкусный, который мы наверняка найдем в его вещах.
– Почему ты так уверен?
– Потому что именно этим ядом он сегодня попытается отравить Обадию.
Карочей остановил служанку и попросил показать комнату помешанного Сухраба. Служанка удивилась столь странной просьбе уважаемых беков, но перечить им не посмела. В маленькой комнатушке ничего не оказалось, кроме сундука и деревянного топчана. Карочей брезгливо двумя пальчиками встряхнул одеяло. Небольшой серебряный кувшинчик едва не слетел на пол, но расторопный бек успел его поймать. Кувшинчик был тщательно закупорен деревянной пробкой, но Карочей все-таки сумел уловить знакомый запах.
– Я же говорил – дурман-трава, – торжествующе воскликнул скиф. – Многие настолько привыкают к ней, что отца родного готовы продать, дабы насладиться ее запахом. А стоит она немалых денег.
– Загляни в сундук, – попросил Ицхак.
В сундуке лежало белое платье и парик. Карочей не побоялся напялить парик себе на голову, чем вызвал улыбку у Ицхака Жучина. А на самом дне сундука скиф обнаружил золотую чашу для питья и небольшой тщательно закупоренный флакончик. В этом флакончике была смерть Обадии.
– Сухраб имеет доступ к питью и еде кагана, – задумчиво проговорил Жучин. – Он помогает поварам на кухне. Быть может, он уже влил в вино кагану яд?
– Это вряд ли, – покачал головой Карочей. – Слишком опасно. Судя по тому, как тщательно закупорен этот флакончик, яд обладает сильным запахом. А в кухне всегда много народу. Кроме того, повара обладают очень тонким нюхом. Нет, Сухраб не станет так подставляться. Сегодня он сам понесет питье кагану. Нацепит на лысую голову парик, наденет белое платье и предстанет перед Обадией призраком. Его ведь должны заметить другие. Которые подтвердят всем, что призрак был, а следовательно, в смерти кагана виноват Навий мир.
– И каган сам выпьет яд? – усомнился Жучин.
– Выпьет, – вздохнул Карочей. – Даже у самых сильных людей, Ицхак, бывают минуты слабости.
