– Ну что ж, пойдем поговорим с Сухрабом?
– Нет, Ицхак, мы должны разоблачить этого собачьего сына на глазах у Обадии, иначе, боюсь, каган просто не поверит своим преданным бекам. Ведь он видел призрака собственными глазами, а люди имеют скверную привычку считать, что все увиденное не во сне – это явь. Во всяком случае, те из них, что никогда не имели дело с дурман-травой.
Жучин точно знал, что в ложницу Обадии ведет единственная дверь, которую днем и ночью сторожат телохранители, обычно по одному. До сего времени в присутствии этих молодцов особой необходимости не ощущалось, поскольку дворец кагана охранялся со всей строгостью и посторонние сюда попасть просто не могли. Сегодня у дверей кагана телохранителей было два. Бек Карочей и каган-бек Ицхак Жучин. Коридор слабо освещался мерцающими светильниками, из которых исходил слабый аромат. Самая большая медная чаша с огнем стояла почти у самых дверей ложницы кагана, и именно подле нее обычно топтался телохранитель. Карочею хватило ума, чтобы догадаться о причине странного поведения гвардейцев, которые становились легкой добычей немолодого уже человека. Сухраб добавлял в эту чашу ту самую жидкость, что хранилась у него в кувшинчике, после чего ражие молодцы, надышавшиеся испарений, начинали грезить наяву. Скиф видел собственными глазами, как безумный старик, вроде бы бесцельно бродивший по дворцу, задержался у чаши и воровато огляделся по сторонам. Чашу Карочей приказал незаметно заменить на другую и самолично зажег в ней огонь, не доверяя никому.
Стоять на страже, пусть даже и у ложницы кагана, уважаемым бекам прежде не доводилось. У Карочея очень скоро заболела спина, и он прислонился к стене, что, конечно, было нарушением устава и грозило ослушнику большими неприятностями. Жучин очень скоро последовал его примеру. Ни тот ни другой не знали, сколько нужно времени, чтобы впасть в болезненное полусонное состояние под воздействием дурман-травы. По мнению скифа, отстояли они уже достаточно, и он первым сполз на пол, притворившись то ли спящим, то ли мертвым. Рядом прилег уважаемый каган-бек. Карочей не спускал глаз с дальнего конца коридора, где вот-вот должна была появиться пришелица из Навьего мира. Чувства он сейчас испытывал сложные, и не самым последних среди них было чувство страха. Одно дело – среди бела дня рассуждать о коварстве старого Сухраба, и совсем другое – увидеть среди ночи существо с распущенными волосами, облаченное в белые одежды. В эту минуту скиф очень даже хорошо понимал Обадию. Ибо к нему действительно двигалось нечто не из нашего мира. Если бы Карочей собственными глазами не видел этот парик, мирно лежащий на дне рабского сундучка, он наверняка бы сейчас в ужасе вскочил на ноги. К счастью, обошлось. Призрак даже не взглянул на воинов, неподвижно лежащих на полу, и неслышной тенью скользнул в ложницу Обадии. Скорее всего, он посчитал телохранителей мертвыми. Из чего Карочей заключил, что в этот раз тот подлил в чашу не дурманящее вещество, а яд. Скиф медленно поднялся и обнажил меч. Жучин сделал то же самое. В ложницу Обадии они ворвались одновременно, чем шокировали призрака, уже протянувшего кагану золотую чашу с ядом. Карочей выбил эту чашу из рук Обадии ударом ноги, что выглядело, конечно, не слишком вежливо, но в данном случае ему было не до церемоний. Даже при первом взгляде на кагана становилось ясно, что он не в себе, и пока Карочей, ругаясь сквозь зубы, крутил руки хитроумному «призраку», Жучин тер виски Обадии уксусом, специально припасенным для этой цели. Но каган пришел в себя далеко не сразу. Наконец его взгляд стал вполне осмысленным, и Карочей тут же сорвал с ряженого парик.
– Сухраб? – удивленно воскликнул Обадия.
– Он самый, – подтвердил Карочей.
– Но почему вы здесь? – задал неуместный вопрос каган.
– Сегодня мы стерегли твой покой, Обадия, и, как видишь, удачно. Призрак больше не придет.
Болезненная гримаса исказила лицо кагана. Он бросил взгляд на чашу, лежащую на ковре, и перевел взгляд на раба, замеревшего в ужасе.
– Кто? – спросил он страшным голосом, от которого даже у Карочея мурашки побежали по телу.
– Рабби Иегуда, – прошептал едва слышно Сухраб.
– Но зачем?
– Уважаемому Иегуде нужен более покладистый каган, – ответил Карочей за раба, онемевшего под взглядом Обадии.
– Уберите его! – хрипло выкрикнул каган.
– Кого его? – уточнил Ицхак.
– Обоих.
Беки подхватили обеспамятовавшего Сухраба и волоком потащили в коридор, где их уже поджидал начальник личной охраны Обадии, бек Вагиз, не на шутку встревоженный происшествием.
– Приготовьте для кагана другое помещение, – распорядился Ицхак, – и немедленно переведите его туда.
– А этот? – кивнул на раба бек Вагиз.
– Он нам еще понадобится, – недобро усмехнулся Карочей.
Рабби Иегуда гостей не ждал и был удивлен, что два уважаемых бека вздумали потревожить его среди ночи. Тем не менее он не только пустил их в дом, но и крикнул слугам, чтобы принесли вина.
– Не надо, – остановил Иегуду Жучин. – Разговор не для посторонних ушей.
– Может, нам пройти на террасу? – предложил Карочей. – В доме душно.
– Как вам будет угодно, беки, – пожал плечами Иегуда, кутаясь в длинный халат. – Я все-таки не понимаю, к чему такая срочность.
– Каган умер, – сказал Карочей, открывая дверь на террасу и пропуская уважаемого рабби вперед.
– Как умер?! – ахнул Иегуда. – Да быть того не может!
– Говорят, что ему явился призрак, рабби, видимо, тот же самый, что сейчас идет по дорожке твоего великолепного сада.
Иегуда ахнул, ибо бек не солгал. По залитой лунным светом дорожке действительно двигалось существо из чужого мира. Одежда и волосы женщины развевались на ветру, а в руках у нее была золотая чаша.
– Иегуда, Иегуда, я жду тебя.
– Что за бред, – выкрикнул рабби и отшатнулся назад. Однако беки не только придержали уважаемого купца, но и, подхватив под руки, помогли ему спуститься по каменной лестнице в сад. За спиной у рабби голосили испуганные слуги, а он, похолодев от ужаса, ждал решения своей судьбы.
– Бред, – шептал он чуть слышно непослушными губами. – Это же бред.
– Я тебе всегда говорил, рабби, – шутить с Навьим миром опасно, – сказал Карочей. – Пей, собачий сын. Смерть от яда легче, чем под кнутом палача. Милость кагана безгранична.
Иегуда принял из рук Сухраба полную до краев чашу, а пролить из нее хотя бы каплю ему не позволили уважаемые беки. В горле у рабби еще булькало вино, но тело уже не подчинялось разуму. Впрочем, в конвульсиях он бился недолго и вскоре рухнул на землю среди цветников, источающих неземной аромат.
Глава 8
Последний поход
Каган Обадия на удивление быстро пришел в себя после пережитых потрясений. Утраченные было силы вновь вернулись к нему, а в глазах появился прежний стальной блеск владыки, уверенного в себе. Ни Карочей, ни Жучин ни словом больше не обмолвились о событиях страшной ночи в присутствии кагана, а известие о смерти рабби Иегуды Обадия пропустил мимо ушей, словно речь шла о погонщике ослов, а не о самом влиятельном и богатом рахдоните в Хазарии. Впрочем, никто кагана за равнодушие не осуждал, ибо в свете несчастий, обрушившихся на его голову, смерть престарелого дальнего родственника выглядела мелкой неприятностью. Между тем по городу ползли упорные слухи, что жадный до чужого добра рабби стал жертвой Навьего мира. Болтали и о призраке, который якобы грозил уважаемому Иегуде кулаком. Договорились уже до того, что к рабби приходил сам Чернобог Велес, который не упустил случая, чтобы заполучить для Навьего мира столь порочную душу. Но когда простодушный ган Касога заикнулся было о призраках в присутствии кагана, то бек Вагиз бросил на него такой страшный взгляд, что у болтуна едва язык не прирос к нёбу. Однако просьбу ближних беков о новой избраннице каган выслушал благосклонно.
– Тебе всего сорок лет, Обадия, – выразил общее мнение Жучин, – а каганату нужен наследник. Не Хануке же отдавать власть.
– Я женюсь, – твердо сказал каган. – После похода.
– Но почему после? – не понял Жучин.
– Я не хочу, чтобы на моих детей пала тень Черного крыла. Ты должен понять меня, Ицхак.
– Но ведь это глупое суеверие, Обадия!
– Может быть, Ицхак, но хазары в него верят, а я не хочу, чтобы моих детей называли сыновьями Дракона.
Жучин отказывался понимать кагана. Умный властный человек – и вдруг такая непростительная слабость. Тем более непростительная, что она могла погубить Хазарию, вверенную Обадии Богом. Случайная стрела, удар меча или секиры – да мало ли что может случиться с человеком в военном походе? Зачем же подвергать риску собственную жизнь, когда есть преданные беки, способные решить любую задачу, поставленную перед ними.
– Это выше его сил, Ицхак, – вздохнул Карочей.
– И ты туда же! – с досадой выкрикнул каган-бек. – Но ведь ты сам разоблачил ряженых, скиф! Так в чем же дело?
– Не знаю, – честно признался Карочей. – Видимо, разум и душа – это далеко не одно и то же. Разумом я все понимаю, но душа продолжает томиться в тревоге. Поверь мне на слово, Ицхак: Обадия станет прежним только тогда, когда увидит мертвыми Воислава Рерика и боготура Осташа. Ибо их смерть будет означать, что силы небесные на стороне кагана, а не его врагов. Чтобы стать богоизбранным каганом, ему нужно выиграть схватку на Калиновом мосту. И тогда за ним пойдут не только иудеи, но и язычники. Он станет повелителем не только Хазарии, но и Руси. Два человека могут помешать ему, Ицхак, только два. И мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы Сокол и Бык навсегда исчезли из нашего мира.
Каган выступил в поход в начале осени. Беком Правой руки он назначил Ицхака Жучина, беком Левой руки – Карочея. Это было неслыханное возвышение многими нелюбимого скифа, но в Хазарии не нашлось человека, который посмел бы перечить Обадии. Дабы избежать сюрпризов, каган взял с собой в поход брата Хануку и его старшего сына Моше. Знатные рахдониты, хорошо осведомленные о причине смерти рабби Иегуды, испуганно примолкли. Слов нет, уважаемый Иегуда слишком увлекся борьбой за влияние в каганате и переступил черту, но зачем же бросать столь чудовищную тень на его память, а следовательно, и на семью. Ведь теперь в Итиле каждая собака повторяет, что рабби Иегуда продал душу не то злому дэву, не то черному богу, не то еще кому- то из потустороннего мира. Мало того что самого кагана называют Змеем Тугарином, так теперь и на уважаемых рахдонитов пала тень. Их стали подозревать в колдовстве и связях с Навьим миром. И что особенно обидно – подозревают не только чужие, но и свои сефарды из простых и бедных родов, которые как-то уж очень быстро прониклись чужими страхами и суевериями. Бек Лазар попытался донести до Ицхака Жучина чаяния встревоженных рахдонитов, но каган-бек оставался равнодушен к тревогам соплеменников и единоверцев.
