Однако, оценив его чересчур веселый тон, мадам де Лальер усомнилась в его словах.
— Время близится к ужину, — продолжала она. — Тебе следует быть с гостями, помочь развлечь общество, а не хандрить здесь. А мне нужно управляться со слугами…
— Как, ты не будешь с нами за столом?
— Нет, сегодня — нет.
Она уже собиралась уйти, но повернулась к сыну:
— Этот твой стрелок, молодой де ла Барр… я надеюсь, он не слишком большой проказник?
Блез усмехнулся:
— Да нет, благодарение Богу, не слишком. А что?
Мадам де Лальер пояснила, что Рене разрешили подать Пьеру ужин в саду. Это, вообще-то, возмутительное нарушение приличий, но за столом тесно, к тому же де ла Барр не вполне подходит для такой компании…
Блезу показалось, что её объяснения слишком многословны и несколько туманны. Он встревожил её, заметив:
— Ну да, для этой компании бывший паж герцогини Алансонской вряд ли подходит…
Ее веки на миг опустились.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду… Короче говоря, я надеюсь, что мсье де ла Барр — благовоспитанный молодой человек и не воспользуется удобным случаем…
— Не воспользуется, — заверил её Блез. — Он так глядел на Рене в кухне… пари держу, он влюбился в неё с первого взгляда.
— Боже мой! Но это значит…
— Это значит, что с Пьером де ла Барром она может чувствовать себя в такой же безопасности, как в обществе своего любимого ручного ягненка. Вот когда он не влюблен, тогда девицам лучше поберечься. Не беспокойся: я за него ручаюсь.
Мадам де Лальер покачала головой.
— Что за легкомыслие! Я все равно велю позвать её домой до темноты.
И поспешила к слугам — руководить.
Блез пригладил взлохмаченные волосы и присоединился к гостям, собиравшимся во дворе, вблизи парадного входа. Однако задумчивость, вызвавшая такое удивление у матери, не покинула его, хотя и не была чересчур заметна, когда он обменивался общими фразами с местными дворянами.
Многих он знал с юности, и они были ему по душе. Здесь присутствовали старик Гектор д'Анжере, сеньор де Брюзон, и его сын Ахилл; приехали родственник Блеза Хюг Нагю из Варенна, Робер де Гроссон, Франсуа де Шаренси, Луи де ля Суш, Шарль дю Пелу и другие, имена которых звучали привычно в этом доме. Это были грубоватые сельские помещики, независимые, упрямые и консервативные. Некоторые не умели ни читать, ни писать — и тем гордились.
Все они были хорошие бойцы, верные друзья и свирепые враги. Все они были люди того же корня, что и сам Блез, — люди, к которым он принадлежал, и ко многим он питал теплые, дружеские чувства.
Но вот притворяться они определенно не умели. Он не мог не заметить скрытности, зарождающейся враждебности, которой они никогда не проявляли прежде, и это причиняло ему душевную боль. От него словно отрекались, его отвергали.
Блез видел, как де Норвиль горячо шепчется то с одним, то с другим, явно убеждая их сделать что-то, не доставляющее им удовольствия. Некоторые гости, помоложе, отказывались наотрез. Они хмурились, плевались и отходили в сторону, собираясь группами.
Когда наконец среди гостей появился маркиз де Воль, одетый в черное, как приличествовало его возрасту, с королевским орденом Святого Михаила, сразу же стало ясно, о чем шептался де Норвиль.
Более опытные — или более понятливые — гости оказывали хотя бы видимость почтения королевскому министру. Что же касается молодых бунтарей, то самое большее, на что у них хватило выдержки, это угрюмо стоять в сторонке и держать язык за зубами.
Маркиз, словно ничего не замечая, с присущей ему непринужденностью болтал о пустяках, однако Блез слишком хорошо знал своего патрона, чтобы не разглядеть саркастического блеска в его глазах. Де Сюрси отлично понимал, что должно произойти.
Впрочем, очень быстро де Норвиль и все прочие смогли увидеть это и сами.
— Ах, мсье, — произнес маркиз, прерывая очередной отшлифованный комплимент де Норвиля, — чрезвычайно вам благодарен… Но довольно обо мне. Мне не терпится услышать о вашем недавнем путешествии в Англию. Это интересная страна, которую я не раз посещал во времена короля Генриха Седьмого…18 Мне говорили, что с тех пор англичане ушли далеко вперед, что построено множество прекрасных зданий с очаровательными парками. Это правда?
Де Норвиль умел хорошо владеть своим лицом, однако на мгновение он побледнел как смерть и уголки его рта безвольно опустились.
Его поездка в Англию была тайной. Предполагалось, что до его возвращения — около двух недель назад — о ней знал только герцог. С тех пор эта новость распространилась в узком кругу приверженцев Бурбона; но если она за такой короткий срок достигла Парижа, значит, среди них есть предатель. Разве только — наверное, в этом и заключается разгадка, — разве только де Сюрси поговорил с Блезом после своего приезда сюда. Да, конечно, этим все и объясняется. Ну, от Блеза он не много узнает…
— Что случилось, мсье? — осведомился маркиз.
— Ничего, господин мой… А что касается вашего вопроса, то я обнаружил в Англии высокое благосостояние. Торговля шерстью процветает, и я не видел более тонких сукон, чем те, которые сходят с английских ткацких станков. И на доходы от этой торговли строятся великолепные дома…
Де Сюрси отметил про себя, что многие из гостей только сейчас услышали об английском турне де Норвиля, зато другие, включая обоих де Лальеров, испытали нечто похожее на шок. Это было интересно, поскольку выдавало их как руководителей заговора.
— Согласен, мсье, — кивнул он де Норвилю. — Надеюсь, что вы подробно изложите нам свои впечатления об Англии. Меня, наверное, более всего беспокоит нынешняя английская политика или — что, по существу, одно и то же, — политика монсеньора Уолси19, кардинала Йоркского. Очень способный государственный муж… Мне не доводилось беседовать с ним со времени встречи между двумя королями, три года назад, близ Кале, когда Францию так красиво надули…20 Как он сейчас поживает? У вас ведь было, по-моему, пять бесед с ним — о нет, шесть.
Обрушилась такая тишина, что кудахтанье кур у конюшни показалось громовым.
Блез был ошеломлен не меньше прочих, однако его не так удивило, что маркизу точно известны все подробности посещения де Норвилем Англии, как дерзкая беззаботность, с какой де Сюрси выставлял напоказ свою осведомленность. Он был один против толпы разгоряченных фанатиков — и, казалось, изо всех сил старался спровоцировать их, в то время как обычный здравый смысл подсказывал, что лучше помалкивать. Де Сюрси явно не без причины раскрывал свои карты, и Блез, пытаясь разгадать его игру, чувствовал напряженное волнение. Он испытывал горячую симпатию к маркизу, потому что тот вел опасную игру, и ещё из-за мрачных косых взглядов Ги де Лальера. Братья никогда не умели смотреть на вещи одинаково.
— Ну что же, мсье, — добавил де Сюрси, — вы не имеете желания говорить о кардинале Йоркском? Вероятно, мои вопросы нескромны…
— Государь мой… — задыхаясь, выдавил де Норвиль и остановился.
В его смятенном сознании гнев и ненависть ещё не успели взять верх над изумлением и страхом; но они уже начинали закипать — неудержимый гнев, черная ненависть. Его ангелоподобные черты странно изменились.
Де Сюрси улыбнулся:
— Надеюсь, вы не слишком удивлены тем, что я знаю о ваших встречах с Уолси, не правда ли? Конечно же, вы не могли предполагать, что у короля Франции нет в Англии друзей, которые утаили бы от него такие занимательные новости, как деяния талантливого агента господина Бурбона… Не-ет, вы ведь не такой простак…
И добавил тоном насмешливого сожаления:
