— Однако вижу, что расстроил вас, мсье… Примите мои извинения.
Слуга, уже давно ожидающий случая объявить, что ужин готов, вынужден был слегка потеребить за руку Антуана де Лальера, чтобы привлечь его внимание.
— Ах да, — пробормотал старый дворянин вдруг севшим голосом. — Конечно, конечно… Стол накрыт. Окажите мне честь, господа, войдите. И ещё раз — добро пожаловать.
Все общество во главе с де Сюрси, чей сан давал такое право, поспешило в дом.
Мадам де Лальер, обязанности которой не позволяли появляться среди гостей, удивлялась тишине. Ни слова, ни смеха, только шарканье ног.
«Господи! — подумала она. — Что случилось? Как на похоронах…»
Храня молчание, гости ополоснули руки в тазах, поднесенных слугами. Застольная молитва, произнесенная Антуаном де Лальером, прозвучала в полной тишине. За громким скрежетом тяжелых скамеек по кафельному полу не последовало обычного взрыва голосов.
«Господи!» — беспокойно повторила про себя мадам де Лальер.
Усевшись рядом с молодым Ахиллом д'Анжере, Блез не пытался завязать беседу; его сосед, видимо, тоже не имел такого желания. Обоим было о чем подумать.
Блез понимал, что близится критический момент — критический для него, как и для всех прочих. Время от времени люди за столом обменивались взглядами или перебрасывались вполголоса парой слов, однако было заметно, что гости угнетены и заняты своими мыслями.
И только маркиз, сидевший во главе стола между Антуаном де Лальером и де Норвилем, ел с хорошим аппетитом.
— А! — воскликнул он, и его голос отчетливо прозвучал на фоне мрачного царапанья ложек по тарелкам. — Что за превосходный луковый суп! Передай мое восхищение твоему повару, Антуан. Он — или она — должен сообщить мне рецепт. Овернский сыр, да? Нет лучшего сыра во Франции. Налей-ка мне ещё полмиски, дружок, — обратился он к слуге, стоящему за его стулом. — Я всегда считал, что добрый суп — основа основ хорошего обеда. И принеси мне, будь добр, кубок вина с пряностями.
И только после того, как он выбрал фазана среди нескольких предложенных ему блюд из птицы, только после того, как он похвалил начинку из каштанов, — только тогда он, казалось, заметил царившую за столом угрюмость и с деланной растерянностью оглянулся по сторонам:
— Что за черт? Ну и компания! Похоже, я здесь единственный, кто не проглотил язык. Господин де Норвиль, пью за ваше здоровье, сударь!
Приподняв шляпу, он поднес кубок к губам, потом передал его де Норвилю, который тоже обнажил голову и выпил, сумев пробормотать что-то в ответ.
Маркиз повернулся к хозяину:
— Антуан, можешь объяснить мне, почему это общество выглядит столь огорченным и встревоженным? В толпе монахов-цистерцианцев и то услышишь больше разговоров. Поделись со мной вашей заботой, в чем бы она ни состояла.
Де Лальер, нахмурившись, беспомощно глянул на Ги, сидевшего напротив, однако тот не поспешил на выручку отцу, и Антуану не оставалось ничего другого, как воспользоваться прежней отговоркой, теперь совсем уже пустой и нелепой:
— Да вот, Дени, мы тут все озабочены насчет того, как получше управиться с теми негодяями, что засели в горах. Говорят, их главарь — один из приспешников Монтелона, который…
— Да будет тебе! — оборвал его маркиз. — Давай говорить начистоту, тогда у этих господ, возможно, поднимется настроение. Не мучайся, ты не умеешь притворяться. Я совершенно уверен, что ваша встреча не имеет ничего общего с разбойниками. Она, без сомнения, касается политики — того, чью сторону принять в споре его величества и господина коннетабля. Разве я не прав?
Де Сюрси обвел стол смеющимися серыми глазами.
— Конечно же, я прав, и, конечно же, я тут для вас — досадная помеха. Однако позвольте мне кое-что вам сказать. Всю жизнь моим ремеслом была политика, и мне немало известно о деле, которое вас собрало. Возьмите меня к себе в советники. Если захотите, я могу вам кое-что посоветовать. Если нет — давайте, ради Бога, получим удовольствие от ужина, и я пожелаю вам доброй ночи, когда он будет окончен. А после продолжайте свое собрание, как будто меня тут и не было. Ну, так что вы предпочтете?
Взгляды всех сидевших напротив обратились на маркиза, а те, что находились по обе стороны от него, наклонились вперед, вытянув по-журавлиному шеи, чтобы лучше видеть его. В зале по-прежнему сохранялась тишина, но теперь все просто затаили дыхание. Блез, не догадываясь, что задумал маркиз, тем не менее восхищался его смелостью. Не так-то легко это было — выдержать враждебные взгляды всех, кто сидел за столом.
Вызов, который читался в этих взглядах, выразил де Норвиль:
— Нам не помешает узнать, как много вам известно.
Маркиз повернулся к нему:
— Ну что же, я скажу вам. Мне известны имена всех и каждого, кто сопровождал герцога Бурбонского во время его так называемого паломничества в Нотр-Дам-дю-Пюи, которое окончилось в Монбризоне две недели назад. Некоторые из присутствующих были там. Более того, мне известно, что сеньор де Борен, посланник императора, посетил упомянутого герцога в упомянутом месте и убыл, весьма удовлетворенный беседой. Я знаю, мсье, о вашей деятельности в Англии. Я знаю и остальное. Так что, прежде чем вы начнете побуждать этих господ потерять свои жизни и земли в безнадежной авантюре, им было бы невредно посоветоваться со мной.
И тут наконец плотина молчания прорвалась. Посыпались проклятия. Ги де Лальер грохнул по столу кулаком с такой яростью, что посуда подпрыгнула.
— Если вам и королю известно все это, — возвысил он голос, — то почему герцог Бурбонский все ещё находится на свободе в своем городе Мулене? Почему его не уволокли в Париж или в Лош?21 Я вам отвечу, почему! Потому что королю известно и то, что сто тысяч мечей готовы сказать свое слово за монсеньора де Бурбона, что в его владениях все, до последнего человека, поднимутся на защиту его заслуженного титула. Безнадежная авантюра, вы говорите? Нет, черт побери, не безнадежная, это верное и благородное дело. А какова ваша цель? Подорвать нашу решимость? Лишить нас мужества? Поверьте мне, мсье, для этого потребуется нечто посерьезнее, чем ваши советы…
Он запнулся на полуслове, потому что маркиз вновь занялся своим фазаном и явно посвятил ему все внимание. Трудно бросать страстный вызов человеку, всецело поглощенному разделыванием птичьей ножки.
К Блезу наконец вернулась ясность мысли, он стал кое-что понимать и восхитился не только дерзостью замысла де Сюрси, но и блестящим его исполнением.
Маркиз воспользовался этим случаем, чтобы нанести удар по заговору, удар, который мог иметь огромные последствия. Обо всем, что здесь произошло, узнает каждый сторонник Бурбона во Франции. Более робкий — или менее сообразительный — человек предпочел бы не совать палку в осиное гнездо и наутро поскорее уносить ноги. А де Сюрси, использовав ситуацию, собирался в одиночку сделать больше, чем целая армия.
Дело Бурбона было далеко не безнадежным; но если бы маркизу удалось сейчас влить несколько капель сомнения в вены заговора, если бы он смог создать впечатление, что знает гораздо больше, чем говорит, и что вся эта затея — мертворожденная, то сумел бы внести смятение в ряды заговорщиков и, возможно, погубить заговор.
Но дело было не только в этом. Блез достаточно хорошо знал отношение маркиза ко всякого рода кровопролитию и особенно к гражданской войне. Сейчас трудно было понять, что преобладает в душе де Сюрси, — верность королю или сочувствие людям.
В эту минуту Блез впервые осознал, что значит быть государственным мужем. До сих пор он по- солдатски презирал все профессии, кроме воинской. А теперь увидел воочию великолепное и дерзновенное действие, выполненное без меча. Затаив дыхание, он ждал, что будет дальше.
— Я ещё раз спрашиваю, — повторил Ги де Лальер, — почему король не предпринимает никаких шагов, если ему известно так много?
Прежде чем ответить, де Сюрси обглодал ножку фазана, окунул пальцы в миску, поданную слугой,
