Руслан Айхенбаум поморгал глазами, видимо, пытаясь поставить себя на место друга, а потом ответил:
– Нет.
– Меня никто не может понять, – мстительно произнес Яков Сидоров.
– Яшка, а как же я? – напомнил Руслан. – Мы ж друзья…
– Русик, я тут больше не могу. Я должен бежать. Тут такой воздух…
– Пардон… – Айхенбаум встал, попытался открыть форточку.
– Да не в этом смысле! Москва меня убивает. Меня убивает эта работа… Вот скажи мне на милость, кому нужна наша работа?! Ладно бы мы пшеницу выращивали или там еще какую ботву… Или пни корчевали! А перепродавать не пойми что не пойми кому…
– Ну так смени работу!
– Это не выход, – сказал Сидоров, по очереди проверяя пустые бутылки – в одной из них кое-что оставалось. Налил себе и другу. – Что такое наша жизнь? В глобальном, то есть, смысле?
– Что? – с интересом спросил Айхенбаум, чокнувшись с другом. – За смысл жизни!
– Наша жизнь – сплошные страдания и разочарования, – с раздражением произнес Сидоров. – Нам все время чего-то не хватает – денег, здоровья, вещей, одежды… Раньше радовались обычному сотовому телефону, а теперь нам подавай его с цифровой камерой, и не на два мегапиксела, а на три, четыре или лучше – пять! Далее – знак бесконечность. Словно одержимые, делаем карьеру… И все нам мало, мало, мало! Поднялся на ступеньку вверх, потом еще на ступеньку… Но этой лестнице конца и краю нет.
– Это точно… – печально вздохнул Айхенбаум. – Я вот тюнинг не так давно делал, помнишь? А теперь понимаю – до совершенства еще очень далеко.
– Вот! Наша жизнь – вечный апгрейт, вечный тюнинг. Немножко радости, когда чего-нибудь улучшишь, а потом – снова скука, снова неудовлетворенность. Господи, Русик, да как люди не поймут, что счастье – это иллюзия!
Руслан душераздирающе вздохнул. Он был полностью согласен со своим другом.
– Жизнь людей печальна и коротка, – с горечью продолжил Сидоров. – Счастья нет, лишь иногда – чувство удовлетворения, которое неизбежно сменяется скукой. Вот ты замечал – чего-нибудь хочешь, просто сгорая от желания, а потом получаешь это и понимаешь – совсем не того хотел. Или думаешь – ну надо же, ради этой-то ерунды в лепешку был готов расшибиться?! И вообще… – Сидоров мрачно посмотрел на дно пустого стакана, – …в настоящем времени счастья нет. Оно или в прошлом, или в будущем. Мы или вспоминаем с ностальгией о каких-то событиях, или мечтаем о чем-то необыкновенном, что ждет нас впереди… Но сейчас, в данную минуту – счастья нет. Нет!
– Ты абсолютно прав… – всхлипнув, сказал Айхенбаум. – Погоди, тут у нас, кажется, еще были какие-то запасы… – И, держась за стену, Руслан встал на четвереньки и полез под стол.
– Мы не ценим того, что у нас есть! – с жаром продолжил Сидоров, глядя на пустой табурет, на котором только что сидел его друг. – Мы свободны и молоды. Мы здоровы! Но на черта нам это надо сейчас, скажи?.. А вот лет через сорок мы, два старикана без зубов, волос и почек, с хроническим простатитом и ревматизмом, никому не нужные, с уткой под кроватью и капельницей в вене, будем, рыдая, вспоминать эти дни и говорить – ах, как мы были счастливы когда- то! Ах, мы ходили без палочки, пили все подряд, ели, не задумываясь, и, не задумываясь, любили женщин – не боясь осечек! Мы были свободны и не нуждались в сиделке!
Руслан Айхенбаум, весь в пыли, вылез из-под стола, трагически развел руками.
– Нет ничего? – быстро спросил Сидоров. – Ну вот, я же говорил – счастья нет…
– Что же делать? – уныло спросил друга Руслан, положив руки на стол.
– Я не знаю! Я не знаю, какой смысл в этой суете, которая зовется жизнью! – с жаром произнес Яков Сидоров. – Ведь все равно мы умрем! Смерть, Русик, неизбежна.
Руслан Айхенбаум уронил голову на руки.
Сидоров жалостливо погладил его по голове.
– Жизнь – это сплошной обман и разочарования, и все блага, которые нас окружают, ничтожны. Мы пленники страстей, друг мой! А потом – смерть.
Плечи у Айхенбаума сотрясались – он рыдал.
– Я знаю, что ничего не изменится, если я уеду, – печально произнес Сидоров. – Жизнь людей везде одинакова, в любой точке земного шара. Ничего не меняется – ни от количества денег на счету, ни от количества красивых женщин, ни от наличия пентхауза, ни от внезапно свалившейся славы. Все кончится одним и тем же, и для нищего, и для миллиардера. Всех закопают в землю.
Айхенбаум уже не просто рыдал – он подвывал. На нижнем этаже кто-то постучал по батарее, требуя тишины.
– Ага, слышишь? – прищурился Сидоров. – Люди спать хотят… А я тебе скажу, Русик, – не имеет никакого значения, сонным или выспавшимся встречать скуку будней!
– Что… что же делать? – сквозь всхлипывания выдавил из себя друг.
– Мир и существующий порядок вещей мы не изменим – это раз, – жестко произнес Сидоров. – Это мы уже с тобой поняли. Но можно изменить себя, свое отношение к миру. Наплевать на все. Да, на все – на деньги, на карьеру, на рекламу, на вещи, которые выходят из моды уже на следующий день… Мы должны стать свободными, Русик, свободными – хотя бы внутри себя, в своей душе! Поэтому я хочу уехать. Здесь, в Москве, перемены невозможны.
– За… зачем же так далеко ехать? – пробормотал Айхенбаум. – Ты… ты бы лучше в Рязань поехал, что ли!
– А зачем мне Рязань?
– Ну, во-первых, это тебе не столица, а во-вторых, я к тебе буду хоть иногда в гости приезжать!
– Нет, Рязань слишком близко к Москве, – покачал головой Сидоров. – Лучше уж куда-нибудь на Дальний Восток.
– Тогда зачем тебе Ближний?
– Русик, у меня там дядя! – закричал Сидоров. – И, вообще, я же не навсегда уезжаю! Мне, может, скоро надоест там, и я вернусь! Я просто сейчас хочу только одного – уехать отсюда, уехать как можно дальше, поменять все – климат, страну, язык… Все!
Руслан Айхенбаум поднял голову и заморгал глазами.
– Я знаю… – изумленно прошептал он. – Я, кажется, понял…
– Что ты понял?
– Ты, Яшка, из-за Жанны убегаешь!
– А при чем тут Жанна? – разозлился Сидоров. – Дело вовсе не в Жанне!
– Нет, в ней! – закричал Айхенбаум. По трубе снова застучали. – Да пошли вы… Ты от нее хочешь сбежать – на край света, как можно дальше!
Они замолчали, глядя в стол.
– Яша…
– А?
– Мне кажется, мы ее предали.
– Что?
– Когда мы отказались от нее, мы ее предали. И неважно, что мы ей были не нужны… Она нам была нужна! Мы об этом уже сто раз говорили.
– Знаешь, Русик, я не прав. Человек все-таки бывает иногда счастлив, – вздохнул Сидоров. – Когда он получает от жизни что-то – как подарок. Просто так…
Следователь – тот же самый, который приходил, когда случилось несчастье с Пересветовым, – вновь посетил «Минерву-плюс». Снова осмотрел все в конторе, опросил всех сотрудников. Особо долго общался с Барбарисычем, потом пил кофе с Крыловым и Веленской.
Когда следователь ушел, Полина разнесла сенсационную новость – Юрка Пересветов и не думал кончать жизнь самоубийством, его скинул с балкона один тип. Из ревности к Жанне Ложкиной.
– …а позавчера ночью, значит, он и Жанну хотел убить! – сообщила Полина в курилке.
Потапенко, который при сем разговоре присутствовал, едва не выронил сигарету. Дело в том, что Жанна отсутствовала в конторе вот уже второй день.
– Хотел, но не убил! – значительно повторила Полина. – Она вчера Платоше звонила, сказала, что плохо себя чувствует. Теперь ясно, что именно с ней произошло… Если бы меня хотели убить, я бы тоже на работу не пошла, а как минимум еще неделю дома сидела. А то и две!
– А этого психа поймали? – дрожащим голосом спросила Карина. – Ну, который…
– Псих сам погиб! С моста свалился… Когда Жанну пытался поймать.
– Господи, что творится-то! – душераздирающе вздохнула Зина Рутковская, стоя в дверях. – Я лично ничему уже не удивляюсь…
Все вздрогнули, посмотрев в ее сторону. Потом в курилку проскользнула стайка девочек из бухгалтерии и новый системный администратор – толстый одышливый мужчина, который бегал с утра до вечера по комнатам и требовал, чтобы никто не открывал подозрительные послания по электронной почте, особенно под грифом «ай лав ю». Новый сисадмин смертельно боялся вирусов и ненавидел бестолковых юзеров [1].
Узнав, что его предшественника на самом деле убили, сисадмин побледнел и принялся суетливо креститься.
– Боря всем наврал, – злобно произнесла Зина Рутковская. – Боря – трус. Он в туалете сидел, пока здесь этот маньяк орудовал. Охранник называется… Я удивляюсь только одному – как мы тут все еще живы!
Карина поморщилась.
– Но почему же он потом сказал, что видел Юру – когда тот прошел в контору, причем один? – спросил кто-то.
– Он не только трус, но еще и сволочь! – с ненавистью произнесла Рутковская. – Платоша его просто обязан уволить. Мы, значит, все это время о Юрке думали как о слабой личности, а он вовсе и не думал кончать жизнь самоубийством. Его просто убили!
Новый системный администратор опять перекрестился.
– Только что от Веленской слышал: просмотрели пленки той конторы, что на четвертом этаже – у них перед входом видеокамера стоит… – деликатно протиснулся вперед Гурьев Николай Ионович, – …так вот, пленки чудом сохранились (ведь от ненужной информации, как известно, избавляются в определенный срок). И там этот самый человек перед камерой прошел в то самое время – как раз после того, как Пересветов упал… то есть убили его. Все сходится. Наш Юра – не самоубийца-грешник, а невинная жертва.
– Невинных жертв тоже не бывает, – заметил кто-то в дальних рядах.
