смерти власти Земли обрушились на организацию всей мощью полицейской машины, обвинив Церковь в разного рода преступной деятельности и уклонении от уплаты налогов. Охваченный паникой персонал «СГ» бежал без оглядки. Смылся. Люди боялись застрять на орбите в пятистах милях над поверхностью Земли, не имея возможности покинуть станцию. Многие поспели как раз к началу суда над мошенниками и вымогателями, после которого, за решеткой, спешить им было уже некуда.
Орбитальное святилище покинули без долгих прощаний, бросили, забыв законсервировать для длительного автономного полета. Некогда было даже включить аккумуляторы в режим накопления. Там не висело табличек «Уходя, гасите свет».
Я, как и многие другие, узнал подробности гибели Мэдисона из сообщений средств информации. Больнее всего по адептам его учения ударил не сам факт кончины духовного вождя, а ее скандально постыдный характер.
Согласно заведенному им порядку, Мэдисон каждые один-два месяца посещал Землю для поддержания личных контактов со своими приверженцами и сотворения простеньких чудес. Повсюду, где бы он ни появлялся, он раздаривал молитвенники, свои портреты с автографами и крохотные серебряные копии «СГ». Второстепенным жертвователям, то есть тем, кто раскошелился долларов на пятьдесят, вручал маленькие пластмассовые телескопчики, по цене не больше четвертака, дабы паства еще глубже проникалась светом веры, впитывая очами сияние орбитального распятия. Пастырь переубеждал скептиков и склонял на свою сторону колеблющихся, держа руку в открытом пламени и силою веры не получая ожогов, на несколько минут останавливал свое сердце или подолгу, но без вреда для зрения, смотрел незащищенными глазами на дневное светило.
Эти несложные трюки, в общем-то, немного значили, однако вносили дополнительные штришки в имидж пророка.
Имидж. Мэдисона создал его имидж, а имидж ему создала самая профессиональная и изощренная рекламная кампания за всю историю современного общества. «Слава Господня» вещала по радио и телевидению на двести стран мира, и для каждой был разработан и поддерживался свой собственный, несхожий с остальными, образ праведника. Даже имена использовались разные. Томасом Мэдисоном его звали только в Штатах, а был ли он в действительности американцем или, наоборот, китайцем, бразильцем, европейцем – этого никто не знал наверняка. Немалое значение имела внешность. Искусные хирурги сформировали главе Церкви новую линию носа, подправили разрез глаз, вылепили скулы и пересадили волосы. Пластическая операция наделила его чертами всех рас; он получил лицо, какое может быть у человека любой национальности. Лишь немногие знали, что за человек скрывается под этой личиной, но все сходились в одном: прежние религиозные лидеры и претенденты на щедрые денежные взносы по сравнению с Томасом Мэдисоном были неопытными любителями.
И вот, шесть лет назад его не стало. В результате глупейшей, нелепейшей случайности.
На Земле женщины – молодые и увядающие, прекрасные и безобразные, богатые и бедные – приходили в экстаз и буквально бросались на Мэдисона. Он мог бы менять их, как перчатки, иметь сотню, тысячу любовниц, а предпочел соблазнить жену своего давнего друга и соратника Джека Бердона. Джек возглавлял Австралийскую церковь Христа-Вседержителя и ради друга готов был в огонь и воду. Но когда он застал его на своей двухсотфутовой яхте в постели со своей женой, на него нашло временное умопомрачение. Позже Бердон признался во всем (хотя кое-какие детали вполне мог утаить). Он пять раз выстрелил Мэдисону в голову, потом перерезал ему глотку и швырнул труп на съедение акулам и морским крокодилам, коими кишит северное побережье пятого континента. Жену он зверски избил, превратив ее в увечную, бессмысленно улыбающуюся куклу. Придя в себя, вызвал полицию и в ходе следствия заодно поведал Интерполу и налоговому управлению все, что знал об организации Мэдисона. Представленные им доказательства обеспечили срок нескольким сотням высших сановников Церкви.
Великая, непрестанно крепнущая финансовая империя, контролировавшая 50 миллиардов долларов, свободных от налогов, ухнула в женское лоно. Следствие констатировало исчезновение вместе с нею львиной доли капитала. Деньги пропали без следа, ушли, словно вода сквозь песок.
От Церкви осталась лишь потрясенная паства да пустая оболочка «Славы Господней» – темная громада, безмолвно несущаяся в пустоте на фоне звездных россыпей. Миллионы верующих, несмотря ни на что, до сих пор горюют, боготворят своего учителя и еженощно воздымают глаза и руки, вознося страстные молитвы и надеясь вновь увидеть на небесах сверкающий крест.
Вдруг Селия, вздрогнув, вывела меня из задумчивости.
– Джимми, что это? – в страхе прижавшись ко мне, прошептала она.
В воздухе стояло глухое, мерное поскрипывание. Оно доносилось отовсюду – близко и издалека – и напоминало звуки, издаваемые корпусом подлодки во время погружения на глубину. Я нашарил висевшие в зажиме часы, посмотрел на светящийся циферблат.
– Ничего особенного. Так будет каждые минут пятьдесят или чуть меньше. Дважды на каждом витке.
– Но что это скрипит?
– Титан потягивается во сне. Тепловое расширение или сжатие после прохождения границы земной тени.
Селия обвила меня руками и ногами и блаженно застыла.
– Какой ты умный. Ты мог бы стать кем угодно, даже физиком. И как я жила без тебя? – Она выпростала одну руку, провела пальцами по моей ключице, стала щекотать впадинку возле шеи. – А тебе не найти никого, кто полюбит тебя, как я. Этого не сможет никто и никогда. Ну, скажи, что ты меня любишь, Джимми. Скажи, что тоже не знаешь, как жил до меня...
Всего несколько дней, подумал я. Осталось несколько дней. А потом выполнил ее просьбу, сказав, что люблю. Только вот о том, как жил раньше, рассказывать воздержался.
Наутро началась подготовка к эксперименту Джермани. Малколм Мак-Коллэм возился у главного распределительного щита, проверяя исправность сети и панелей управления, а я самостоятельно изучал схему жилых отсеков, где мы поселились и свет горел уже вчера.
Мак-Коллэм поколдовал над своим универсальным тестером, прихваченным с Земли, и занес кулак над самым большим выключателем.
– А ну-ка, позабавимся – устроим настоящую проверку. Сейчас вспыхнет вся «СГ», и сразу все станет ясно. Девяносто мегаватт. А нам понадобится только половина.
Я взглянул на часы и покачал головой.
– Не делай этого, Мак. Мы на ночной стороне. Народ внизу может неправильно нас понять.
– Эх! – Он ухмыльнулся. – Вообще-то, прекрасная мысль – слегка подогреть гаснущие религиозные чувства. Ну да ладно, скорее всего, ты прав, Джимми. Будь пока здесь, а я схожу к Джермани – доложу о том, что все в порядке.
Большая удача. Я использовал свободное время, которое Мак-Коллэм отсутствовал, для того, чтобы убедиться в справедливости подозрения, возникшего у меня еще раньше: одна из цепей находилась под нагрузкой, хотя на контрольных приборах это никак не отражалось. Она питала потайную часть «СГ». Некая область внутри святилища была недоступна для посещения обычным путем.
Я решил, что ее можно обнаружить, следуя по силовому кабелю, но сейчас времени на это все равно бы не хватило. Джермани сучил ногами от нетерпения, и нас с Селией немедленно отправили наружу крепить на арматуре несметное количество интерферометров и магнитометров. Это рискованное занятие требовало неусыпного внимания и сосредоточенности, и я выбросил из головы все посторонние мысли. Работать в скафандре и перчатках и так было непросто, а вскоре я заметил, что мои руки дрожат – не иначе, от недосыпа. Я спал лишь несколько часов, а потом отправился блуждать по станции, изучая расположение помещений.
Пока устанавливали приборы, Селия вновь попыталась объяснить мне идею эксперимента. Но, поскольку она оперировала терминами и вдавалась в подробности, в которых я, как она прекрасно знала, ничего не смыслил, то я быстро понял, что она говорит скорее для себя. Недавно меня осенило: несмотря на то, что папаша Джермани не имеет себе равных как популяризатор и добытчик денег, возможно, основополагающие идеи его научных работ исходят от Селии. Во всяком случае, решающий опыт по обнаружению «третичного» квантования придумала она. По ее словам, этот опыт должен был выявить либо
