— Ты — воин святой церкви. К тому же тебе не придется почти ничего делать, чудовище всего лишь поцелует твою руку и умрет само. Твоя задача добиться, чтобы оно поцеловало ее в нужный момент, дочь моя.
— С этим я справлюсь, святой отец! — воспрянула духом Элиа. — Если чудовище — мужчина, то все просто.
— Мужчина, — заверил ее священник. — Мало того, твой поклонник, дочь моя, все дни твоего затворничества он разыскивает тебя, никак не желает успокоиться. Расспрашивает всех вокруг.
— Я сделаю, как вы скажете, святой отец… — уныло сказала девушка, снова кто-то должен умереть из-за нее. Но раз священник говорит, что это не человек, а чудовище…
— Рад, что не ошибся в тебе, дитя, — в жирном голосе исповедника слышалось удовлетворение. — Ты верная дочь матери-церкви. Слушай и запоминай.
— Слушаю, святой отец…
— Возьми эти два флакона. Красный и синий. Перед встречей с чудовищем выпей синий, а жидкостью из красного помажь себе руки. С тобой ничего не случится. Все понятно?
— Да, святой отец…
— Запомни — это подвиг во имя матери-церкви и Единого Создателя!
— Я запомню… Но кто это чудовище?
— Некий Лек ар Сантен, манхенский горец, — ответил исповедник. — Колдун и помощник куда более страшного колдуна. Если он останется жив, то наша страна захлебнется в крови.
Сердце Элиа на секунду дало сбой. Этот священник с елейным голосом требует, чтобы она убила человека, которого любила?! Девушка уже четко понимала, что полюбила долговязого горца с первого взгляда, наверное, что его жизнь стала ей куда дороже собственной.
Казалось, за эту страшную секунду Элиа ар Сарах прожила целую жизнь, стала старой и циничной, ее глаза мгновенно наполнились слезами. Как же это? Священник требует убить Лека? Отравить? Иллюзии рушились одна за другой, вера корчилась, никак не желая умирать, но все-таки вскоре умерла. Надежд тоже не осталось. Мертвенная пустота подымалась со дна души, занимая их место. Ведь Элиа пришла сюда покаяться, исповедоваться в своих грехах, а ее хотят сделать откровенной убийцей? И кто? Святые отцы… Единый, да как же ты позволяешь им прикрываться твоим именем?!
Если бы исповедник в этот момент видел глаза девушки, то понял бы, что что-то пошло не так, что где-то он ошибся. В этих синих, красивых глазах горела лютая ненависть. И решимость. Во только на что? Элиа пока еще не знала, зато знала другое — она не позволит этим притворяющимся святыми зверям причинить вред любимому, ни за что не позволит. Решили сыграть в грязную игру, святые отцы? Чужими руками убрать мешающего человека? Что ж, поиграем. Только вот как бы вы не пожалели потом, что ввязались в эту игру. Девушка прикусила губу, стараясь сдержать дрожь в руках, и взяла с полочки перед занавеской поставленные туда исповедником флаконы.
— Я сделаю это, святой отец! — решительно заявила она.
— Прекрасно, дочь моя! — едва ли не с ликованием воскликнул тот.
— Позвольте идти?
— Иди, дитя, с богом. Когда сделаешь необходимое, приди сюда. Тебя проведут ко мне.
— Как скажете, святой отец, — почти незаметно улыбнулась Элиа, стараясь не выдать себя.
— Благословляю тебя на богоугодное дело.
— Благодарю! — сделала реверанс девушка, едва скрывая злую усмешку.
Откуда только и силы взялись… Элиа решительно вышла из исповедальни и направилась к выходу из церкви. Лицо ее было совершенно непроницаемым, спокойным. А вот что творилось в душе… Не дай Единый кому-нибудь такое переживать. Никак не ждала девушка, придя сюда за утешением, что ее макнут лицом в столь омерзительное дерьмо. Оказавшись на улице, она оглянулась, понимая, что больше никогда не войдет ни в одну церковь. Наивную детскую веру жестоко растоптали во имя каких-то своих целей. Что ж, Создатель им судья. Пусть. Но что делать ей? Понимая, что стоять на улице нельзя, Элиа направилась домой.
Дороги она не запомнила, шла как в тумане, опомнилась, только рухнув в любимое продавленное кресло, в котором так любила читать древних поэтов и мечтать о чем-то большем, чем окружающая серая действительность. Она поставила два крохотных флакона, синий и красный, на стол перед собой и задумалась. Только сейчас девушка поняла в насколько опасную игру ввязалась. В этой игре никого жалеть не станут. Посоветоваться было не с кем. Как предупредить Лека, что церковь открыла на него сезон охоты? До стражников не добраться, скорее всего за ней пустили шпионов и уберут при малейшей опасности. Так что же делать?
Час шел за часом. В старом, продавленном кресле сидела выглядящая мертвой девушка, уставившаяся на стену широко открытыми, сухими глазами. Она перебирала в уме вариант за вариантом, идею за идеей, однако ничего приемлемого придумать не смогла. Что бы она ни сделала, святоши легко обыграют неопытную интриганку. Но сдаваться Элиа не собиралась. Она думала, думала, думала, не замечая, что давно наступила ночь. Не заметила и того, что в одном из углов внезапно сгустились тени.
Крупный, рослый мужчина в сером плаще бесшумно приблизился к креслу и внимательно посмотрел на сидевшую там девушку. Для него, похоже, темнота не существовала. Увидев сухие, широко распахнутые глаза и болезненную худобу, незнакомец укоризненно покачал головой. Потом дернул рукой, в которой сама по себе возникла горящая свеча в подсвечнике. Девушка вздрогнула и ошарашенно уставилась на него. Первым делом она отметила плотный, серый плащ с капюшоном, потом обратила на клубящийся под этим капюшоном туман. До нее далеко не сразу дошло, кто стоит перед ней, а когда дошло…
— Ваше величество… — тихонько заплакала Элиа. — Ваше величество… Какое счастье, что вы пришли… Умоляю вас, помогите спасти его…
— Кого? — искренне удивился император, никак не ожидавший услышать такую просьбу.
— Лека ар Сантена…
— А ему что-то угрожает?
— Да.
— Об этом потом, — отмахнулся его величество. — Девочка, ты когда в последний раз ела?
— Не помню… — растерялась Элиа. — Да какое это имеет значение?!
— Такое, — недовольно проворчал император. — Уморить себя надумала? Глупо, очень глупо. Этим ты ничего не исправишь.
В его руке внезапно оказалась большая кружка с теплым бульоном, от запаха которого желудок девушки буквально взбесился.
— Пей! — приказал его величество.
— Но…
— Не прекословить! — рявкнул император. — Это приказ. Накрутила себя, дорхот знает на что, и мается. И что ж вы, девчонки, все такие дурные?
— Неправда! — возмутилась Элиа.
— Да? Мне лучше знать, у меня самого три таких, как ты, выросло, разве что чуть постарше, уже перебесились, успокоились немного. Пей, я сказал!
Элиа снова попыталась отказаться, но повелитель Элиана умел настоять на своем и все-таки заставил ее выпить бульон. Выпив, девушка уткнулась носом в императорский плащ и отчаянно разрыдалась. Его величество сел на подлокотник кресла и принялся гладить ее по голове, говоря какие-то успокаивающие слова. И так уж вышло, что исповедь, которую должен был выслушать священник, пришлось выслушивать императору. Он внимательно слушал сбивчивые слова девушки и задумчиво покачивал головой.
— Понимаешь, девочка, — негромко сказал его величество, когда Элиа умолкла, — многие из нас совершают ошибки, порой, ошибки страшные. Из-за нас гибнут люди, страдают, плачут. Но главное — понять, что ты делаешь. Понять и опомниться. Ты поняла, только это и важно. Да, Ланиг преподал тебе очень жестокий урок, но урок совершенно правильный, я его хорошо понимаю. И ты задумалась, ты попыталась измениться. Думаю, ты уже не станешь издеваться над ничего плохого не сделавшими тебе людьми?
