Индеец исчез.
Позади баррикады Валентина Гиллуа находилась одна из групп деревьев, о которых мы упоминали выше.
Эти деревья были необыкновенно высоки.
Искатель следов сделал знак охотникам, и пять или шесть человек, вскинув ружья наперевес, бросились к этим деревьям и влезли на них так высоко, как только было возможно.
Между тем Валентин подошел к баррикаде, чтобы осмотреть, все ли было в порядке и все ли находились на своих местах.
Подойдя к месту, где находились Бальюмер и дон Луис, он бросил украдкой взгляд на своего названого сына.
Молодой человек стоял, опершись на свое ружье; он был бледен, но на спокойном лице его выражалась твердая решимость.
— Ну что? — спросил его Валентин, — неприятель приближается, и через несколько минут мы встретим его лицом к лицу; как вы себя чувствуете, дитя мое?
— Недурно, отец мой; признаюсь, впрочем, что я нахожусь под влиянием какого-то необъяснимого беспокойства, но это пройдет.
— Друг мой, — отвечал Валентин, — мы все испытывали то же самое, когда в первый раз принимали участие в сражении.
— Выпейте немного старой французской водки, — сказал Бальюмер с улыбкой, — это ободрит вас.
— Нет, я вовсе не хочу искусственно воодушевлять себя! Но это пройдет само собою, это ничего более как невольное чувство самосохранения, которое овладевает человеком помимо его желания. Не беспокойтесь, у меня достанет силы воли преодолеть это непрошенное волнение, и я с полным сознанием выполню мой долг.
— Так и следует, дитя мое, — сказал Валентин, — не обращайте внимания на этот невольный трепет; все мы испытали это чувство, но, поборов в себе его один раз, мы уже не думали более ни о чем в такие минуты, как только чтобы восторжествовать над неприятелем.
— Я убежден в том, что дон Луис храбр и что он скоро докажет нам это на деле, — заметил Бальюмер.
— Благодарю вас, друг мой, — сказал молодой человек, с чувством пожав ему руку. — Да, вы скоро увидите, что я заслуживаю подобное о себе мнение.
В это время раздался крик серого орла и повторился три раза.
— Браво! — прошептал Бальюмер. — Скорее, чем я предполагал.
В ущелье между тем завязался жаркий бой; выстрелы сливались в какой-то неумолкаемый гул, и битва, казалось, все более и более приближалась к выходу из ущелья.
Время от времени среди беспрерывной перестрелки слышались угрожающие крики английских солдат и команда их офицеров.
Вдруг дикий воинственный крик индейцев огласил всю окрестность, и в середине ущелья завязалась страшная схватка, среди которой раздавались стоны, угрозы, ропот и крики победы.
Сир Джорж Эллиот был не только храбрый воин, но и превосходный полководец.
Ввиду только крайней необходимости соединиться с другим английским отрядом он решился проникнуть в это опасное ущелье, которое невозможно было избегнуть.
К тому же ему и в голову не приходило, чтобы капитан Грифитс с горстью своих авантюристов отважился напасть на хорошо организованный отряд, состоящий из шестисот опытных солдат.
Англичане вступили в ущелье без малейшего подозрения о засаде; они были уже почти в середине ущелья, и мысль об угрожающей опасности даже не приходила им в голову, как вдруг раздался сигнал, вслед за тем на них посыпались выстрелы со всех сторон в одно и то же время, и они очутились лицом к лицу с неприятелем.
В первую минуту они решились было возвратиться назад, но Сожженные леса уже отрезали им путь к отступлению.
Полковник обнажил саблю и с криком «вперед!» бросился к выходу из ущелья.
Это было в ту минуту, когда краснокожие со страшным криком напали на неприятеля.
Англичане, отстреливаясь насколько позволяла им поспешность, с которой они старались выйти из ущелья, проходили буквально между двумя огнями.
Наконец они вышли на шоссе.
То, что они считали своим спасением, было их окончательной гибелью, потому что на болоте их встретили охотники под командой Валентина.
Борьба была ужасна; англичане сражались с отчаянием, никто из них не думал просить пощады.
Оставшиеся в живых человек сто или сто пятьдесят из всего отряда устраивали баррикады из трупов убитых лошадей и продолжали защищаться с геройской отвагой, твердо решившись скорее умереть, чем сдаться.
— Стой! — раздался вдруг голос Валентина Гиллуа. — Перестаньте стрелять!
Выстрелы прекратились, и Валентин в сопровождении дона Луиса, который не отставал от него ни на шаг, подошел к английским баррикадам, сооруженным из трупов лошадей.
Оба они были без оружия.
— Что вам угодно? — спросил полковник, опуская шпагу.
— Мы хотим сохранить вам жизнь.
— Мы не просим вас об этом! — гордо отвечал полковник. — Мы хотим умереть!
— Да, да! Мы хотим умереть! — повторили все солдаты.
— Но ведь это безумие. Выслушайте меня.
— Ничего мы не хотим слушать, — отвечал полковник. — Вы устроили против нас подлую засаду, вы убили наших товарищей, и мы умрем здесь все до последнего, но прежде отомстим!
— Месть врагам! — закричали солдаты.
— Выслушайте меня, умоляю вас! я обещаю вам жизнь и свободу! даю вам честное слово…
— Уйдите! Мы не верим ни вашему слову, ни вашим обещаниям. Защищайтесь!
Полковник снова поднял шпагу.
Все солдаты последовали за ним, и битва снова началась, но еще ожесточеннее.
Луис дрался впереди всех и собою прикрывал Валентина от неприятельских выстрелов.
Вдруг он пошатнулся и опрокинулся навзничь.
Первым движением Валентина было поднять своего сына, но, к его радости, Луис тотчас же сам вскочил на ноги.
Пуля попала в пряжку, которой застегивался его пояс, и не причинила ему ни малейшего вреда.
Между тем ряды англичан редели с каждой секундой; они падали, как зрелые колосья под косой.
Это уже не было сражение, а скорее страшное, неслыханное побоище.
Вскочив на ноги, Луис увидел, что полковник был один и с отчаянием защищался против четырех охотников, нападавших на него со всех сторон.
— О, я спасу его! — вскричал он.
Прыгнув, как тигр, в середину этой схватки, он бросился к полковнику и оттолкнул нападающих.
— Сдавайтесь, вы мой пленник! — закричал он, бросаясь в его руки.
— Назад! — закричал Валентин.
Нападающие охотники удалились искать другие жертвы.
Полковник бросил печальный взгляд вокруг себя.
Все его товарищи были убиты, один только он оставался на ногах.
— Бедные мои солдаты, мои дети! — прошептал он с отчаянием.
— Пойдемте, пойдемте, полковник! — сказал Луис, стараясь отвлечь его от этого неприятного
