только можно обеспечить в этих местах, но все же он знал, если не по опыту, то понаслышке, обо всех трудностях, которые встречаются на подобном пути, о препятствиях, возникающих на каждом шагу. Решение свое он принял, не беря в расчет всего вышесказанного.
Дон Сильва, как и большее число его соотечественников, был одарен страшным упрямством. Раз он решил что-нибудь, то чем больше препятствий вставало на пути к исполнению задуманного, тем больше разгоралось у него желание во что бы то ни стало довести дело до успешного конца.
— Слушайте, — обратился он к дону Марсиалю, — я буду откровенен с вами. Думаю, что не скажу вам новости, если сообщу, что готовится свадьба моей дочери с графом де Лорайлем. Свадьба эта состоится, клянусь вам, что бы там ни говорили и каких бы препятствий ни ставили нам разные лица. Теперь же я желаю испытать вашу преданность, о которой вы сейчас говорили.
— Говорите, сеньор.
— Вы пошлете своего товарища к графу де Лорайлю. Он успокоит его на наш счет и известит его о нашем скором прибытии.
— Хорошо.
— Вы распорядитесь?
— Немедленно.
— Благодарю. Теперь, что касается лично вас, то вы вольны покинуть нас или сопровождать, если вам будет угодно. Но, прежде всего, нам нужны лошади, оружие и особенно провожатые. Я нисколько не боюсь вновь попасть в руки краснокожих нехристей, хотя, быть может, нам и не удастся так легко отделаться от них, как сегодня.
— Оставайтесь здесь. Через два часа я вернусь с лошадьми, что же касается провожатых, то я постараюсь достать вам их, но ручаться за успех не могу. Если вы позволите, я провожу вас до самого графа. Надеюсь, что пока я буду иметь счастье находиться в вашем присутствии, мне удастся доказать вам, что вы ошибались относительно меня.
Эти слова были произнесены так задушевно, что тронули асиендадо.
— Что бы ни произошло, — ответил он, — я остаюсь вам благодарен. Вы окажете мне неоценимую услугу, за которую я вам вечно буду признателен.
Дон Сильва вырвал листок из своей записной книжки, написал на нем несколько слов карандашом, свернул его и вручил Тигреро.
— Уверены ли вы в этом человеке? — спросил он его.
— Как в самом себе, — отвечал уклончиво дон Марсиаль. — Будьте уверены, он проникнет к самому графу.
Асиендадо наклонил голову в знак своего полного удовлетворения. Тигреро приблизился к Кукаресу.
— Слушай, — громко проговорил он, обращаясь к нему, — требуется, чтобы ты в два дня передал это письмо начальнику гарнизона Гетцали… Понимаешь меня?
— Вполне! — подтвердил леперо.
— Отправляйся, и да хранит тебя Бог… Через четверть часа за тем холмом, — быстро прибавил он, понизив голос;
— Понимаю, — ответил тот, наклонив голову.
— Возьми эту пирогу, — продолжал Тигреро.
Если у асиендадо и шевельнулись какие-либо подозрения относительно намерений Тигреро, то они окончательно рассеялись, когда он увидел, что Кукарес прыгнул в пирогу, схватил весло и удалился, даже не обменявшись с Тигреро знаком, ни разу не обернувшись.
— Ну вот, первая часть ваших распоряжений исполнена, — начал Тигреро, возвратившись к дону Сильве. — Теперь перейдем ко второй. Возьмите мои пистолеты и мой кинжал, в случае тревоги вы сможете защищаться. Я оставлю вас здесь. Прошу вас, не отходите далеко. Часа через два, не позже, я вернусь.
— Так что, вы знаете, где найти лошадей?
— Разве вы забыли, что в пустыне я как у себя дома? — отвечал Тигреро с улыбкой. — Скоро вы увидите, что я не хвастаюсь. До свидания.
И он удалился твердыми шагами в направлении, противоположном тому, куда поплыл Кукарес.
Но как только он скрылся из глаз дона Сильвы за густой группой прибрежных деревьев, то сразу круто повернул, обошел стороной и очутился опять на берегу, немного выше того места, где оставил дона Сильву с дочерью.
Кукарес, ожидая его, сидел, небрежно прислонившись к стволу дерева, и курил папиросу.
— Ну, некогда болтать, надо делать дело, — начал, приблизившись к нему, Тигреро. — Время не ждет.
— Я слушаю.
— Видишь ты этот бриллиант? — и он показал ему на массивное кольцо, стягивающее его галстук и украшенное бриллиантом чистейшей воды.
— Он стоит тысяч шесть пиастров, — оценил его леперо взглядом знатока.
Дон Марсиаль протянул ему бриллиант:
— Дарю его тебе.
Леперо взял его и сжал в руке.
— Что надо делать?
— Прежде всего, возвратить мне записку.
— Вот она.
Дон Марсиаль взял ее и разорвал на мелкие кусочки.
— А теперь? — вновь спросил Кукарес.
— А теперь у меня для тебя есть другой такой же бриллиант. Ты меня понимаешь?
— Что ж, я его возьму.
— Но с одним условием.
— Я знаю, с каким, — ответил Кукарес, утвердительно кивая головой.
— Ты принимаешь это условие?
— Разумеется. Никогда уже он не будет становиться вам поперек дороги.
— Хорошо, но ты знаешь, что я требую доказательств.
— И вы получите их.
— Тогда до свидания.
Оба товарища расстались, очень довольные тем, что поняли друг друга с полуслова.
Мы уже видели, каким образом Кукарес исполнил поручение, возложенное на него доном Сильвой де Торресом.
После описанного краткого разговора с Кукаресом дон Марсиаль принялся разыскивать лошадей.
Часа через два он уже возвращался и не только вел с собой двух великолепных коней, но откуда-то достал и двух пеонов, или выдававших себя за таковых, которые должны были служить провожатыми.
Асиендадо вполне оценил великодушие дона Марсиаля и, хотя манеры и вид его телохранителей не внушали особого доверия, он тепло благодарил Тигреро за участие и за старания сделать путешествие по возможности менее тяжелым. Он с большим аппетитом позавтракал задней лопаткой лани, орошенной пульке — и то, и другое также достал откуда-то предусмотрительный дон Марсиаль. Когда завтрак кончился, небольшой отрад, довольно хорошо вооруженный, двинулся в путь по направлению к колонии Гетцали, куда дон Сильва при благоприятных обстоятельствах рассчитывал добраться за три дня.
ГЛАВА XIX. В прериях
Мексиканская граница, вплоть до отдаленных иезуитских миссий, тогда уже оставленных и разрушавшихся, представляла собой край громадных прерий по Рио-Хиле, известных в то время под именем
