могли не поддаться влиянию торжественной тишины и покоя, которые царили в пустыне и которые неизбежно передаются возбужденному уму нервно настроенных людей. А в пустыне царило такое величественное спокойствие, что никакое перо человеческое не в состоянии его описать.
Звезды на небе между тем стали бледнеть, на востоке неясно обозначилась розовая полоса. Грузные аллигаторы начали выползать из грязи и гоняться за утренней добычей, сова прокричала прощальный привет ночи, где-то далеко с лаем пронеслись шакалы, дикие звери, переступая тяжелым, сонливым шагом, направились в свои тайные убежища. Наконец совсем рассвело. Донья Анита любовно склонила голову на плечо дона Марсиаля.
— Но куда же мы плывем? — спросила она его после долгого молчания мягким доверчивым голосом.
— Мы бежим, — коротко ответил он.
— Вот уже шесть часов, как мы все плывем по течению, да к тому же вы работаете в два весла. Неужели нас все еще могут догнать?
— Едва ли, но сейчас я боюсь не французов.
— А кого же?
Тигреро глазами показал ей на дона Сильву, который, вконец обессилев от волнения и досады, смирно лежал на дне пироги. Самой позой своей он молчаливо признавал, что побежден. Казалось, он погрузился в глубокий сон.
— Увы! — проговорила донья Анита. — Вы правы. Но дальше так продолжаться не может, это невыносимо.
— Если вы предоставите мне действовать по моему усмотрению, то, ручаюсь вам, и четверти часа не пройдет, как ваш отец будет благодарить меня.
— Разве вы не знаете, что я ни в чем не стану противоречить вам?
— Благодарю!
И дон Марсиаль обернулся к Кукаресу и шепотом сказал ему несколько слов.
— Эге! Это мысль, — отвечал, усмехаясь, леперо.
Через пять минут пирога пристала к берегу. Дон Марсиаль с Кукаресом осторожно подняли дона Сильву и перенесли его на берег. Тот не проснулся.
— Теперь, — обратился дон Марсиаль к молодой девушке, — вам остается только позволить привязать себя к этой акации, чтобы наша хитрость увенчалась полным успехом.
— Делайте со мной что хотите.
Тигреро взял ее своими сильными руками, перенес на землю и привязал поясом к стволу дерева.
— Теперь, — быстро проговорил он, — помните: вас и вашего отца похитили из асиенды апачи. Случайно мы встретили вас в таком положении, и …
— Вы нас спасли, не правда ли? — докончила, весело смеясь, донья Анита.
— Совершенно верно! Только представьте, что вы еще не освободились от пережитого вами ужаса, плачьте, рыдайте погромче. Понимаете?
— Очень хорошо.
Далее сцена разыгрывалась по этому быстро составленному сценарию. Молодая девушка стала пронзительно кричать, а оба искателя приключений выстрелили из карабина и револьверов и бросились к асиендадо, которого поспешили освободить от связывающих его пут, возвратили ему свободу движений, сняли повязку с глаз и освободили рот от платка.
Дон Сильва приподнялся и огляделся вокруг. Первое, что он увидел, была его дочь, растерзанная, в полубесчувственном состоянии, привязанная к дереву и истерично рыдавшая. Двое мужчин поспешно старались освободить ее. Асиендадо возвел глаза к небу и мысленно поблагодарил Всемогущего за Его милости.
Донья Анита была немедленно освобождена. Она подбежала к отцу, бросилась ему в объятия, обхватила руками его шею и спрятала на его груди свое лицо, невольно покрасневшее от стыда за ту недостойную проделку, в которой она согласилась участвовать, чтобы обмануть старика.
— Бедное, дорогое дитя! — проговорил он со слезами на глазах. — Я за тебя, и только за тебя дрожал всю эту ночь, пока мы плыли по реке.
Донья Анита не нашлась, что ответить. Она почувствовала, что ласковые слова отца звучат для нее упреком.
Дон Марсиаль и Кукарес сочли этот момент благоприятным и приблизились, держа в руках свои еще дымящиеся карабины.
Увидев их, асиендадо сразу их узнал, тень набежала на его лицо. Неясное подозрение зародилось в его душе. Он окинул обоих проницательным взглядом, перевел взгляд на дочь и поднялся, нахмурившись, с дрожащими губами и не произнеся ни слова.
Тигреро смутился от этого молчания. Он совсем не ожидал подобного приема. Но после той услуги, которую, как считалось, он оказал асиендадо, он счел себя вправе первым обратиться к дону Сильве.
— Я счастлив, — начал он, запинаясь и подыскивая слова, — что встретил вас здесь. Я, благодарение Богу, получил возможность вызволить вас из рук краснокожих.
— Я вам благодарен, сеньор дон Марсиаль, — сухо ответил асиендадо, — при вашей храбрости этого и следовало ожидать. Вам предопределено спасти сначала дочь, а затем такую же услугу оказать и отцу. Судьба назначила вам, я вижу, быть освободителем всего моего семейства. Примите мою искреннейшую благодарность.
Эти слова были произнесены с такой иронией, что Тигреро почувствовал, будто его точно что-то ужалило, он не нашелся, что ответить, и только неловко поклонился, чтобы скрыть свое замешательство.
— Отец, — вкрадчиво вступила донья Анита, — дон Марсиаль рисковал из-за нас своей жизнью.
— Да я его и благодарю, — отвечал дон Сильва. — Должно быть, схватка была жаркая. Краснокожие что-то чересчур быстро удрали. Убитых не было?
Говоря это, асиендадо с притворным изумлением оглядывался вокруг себя.
Дон Марсиаль выпрямился и опять подошел к дону Сильве.
— Сеньор дон Сильва де Торрес, — начал он твердым голосом, — судьба вновь свела нас, можно сказать, с глазу на глаз, позвольте же мне воспользоваться случаем и заявить вам, что едва ли среди ваших друзей найдется человек, столь преданный вам, как я.
— Вы это и доказали, кабальеро.
— Оставим это! — перебил живо дон Марсиаль. — Теперь вы свободны и можете действовать как вам угодно. Так говорите, приказывайте, чего вы желаете от меня. Я готов сделать для вас все, лишь бы показать, как я счастлив, как ценю ваше расположение.
— Вот это я понимаю, кабальеро, и отвечу вам откровенно. Важные причины заставляют меня вернуться во французскую колонию Гетцали, в которой я находился в то время, когда индейцы так коварно похитили нас.
— Когда вам угодно будет отправиться?
— Сейчас же, если это возможно.
— Все возможно, кабальеро. Но я должен предупредить вас, что мы находимся почти в ста двадцати милях от Гетцали, отделяет нас от нее дикая пустыня, лошадей достать здесь очень трудно, а пешком мы не можем пройти это расстояние, несмотря на все наше желание.
— Особенно моя дочь, не правда ли? — заметил дон Сильва с ядовитой усмешкой.
— О! — отвечал, не смущаясь Тигреро. — Да, особенно сеньорита.
— Ну, так как же быть? Мне непременно нужно вернуться туда вместе с дочерью, — дон Сильва произнес последние слова с особым ударением, — и притом как можно скорее.
Тигреро говорил неправду, уверяя дона Сильву, что они находились в ста двадцати милях от колонии. До нее было едва семьдесят пять миль, но в такой стране, как Сонора, и пятнадцать миль являлись бы непреодолимым препятствием для того человека, который не привык к жизни в пустыне и не научился переносить ее лишения. Хотя дон Сильва и путешествовал обычно с полнейшим комфортом, какой
