Причины и Следствия, закон связи Минувшего и Грядущего, тому печалиться не о чем! Шакья-Муни, царевич Ситтха, девятнадцати лет покинул стольный град Гая13, прикрывал наготу листвой древес на горе Дандоку14, поднимался в горы за хворостом, чтобы развести огонь, спускался в долины, чтобы начерпать воды... Зато благодаря столь тяжкому умерщвлению плоти сподобился он в конце концов просветления!
Государь взглянул на монахиню. Рубище все в лохмотьях, не поймешь даже, из чего оно сшито — из конопли или шелка... «Смотрит простою нищенкой, а рассуждает о столь высоких предметах! Вот чудеса!» — подумал он и спросил:
— А ты кто такая?
Горько заплакала монахиня и была не в силах ответить. Лишь спустя немного, сдержав слезы, сказала:
— Стыдно вымолвить, но я дочь покойного сёнагона Синдзэя, зовут меня Ава-но Найси. Моя мать — госпожа-монахиня Кии, некогда столь любимая вами... Судя по тому, что вы меня не узнали, ясно мне, как же сильно я изменилась, какой стала убогой! О горе, горе! — И, закрыв лицо рукавом, она так убивалась, что больно было глядеть.
Государь был поражен.
— Так, значит, ты — Ава-но Найси! Да, я не узнал тебя... Уж не сон ли мне снится? — воскликнул он и не мог сдержать слезы.
Удивилась и его свита, все вельможи и царедворцы.
— А мы-то думали — что за необычная женщина! И впрямь, недаром она показалась нам странной! — говорили они друг другу.
Государь огляделся вокруг:
Влагой отягощены,
полегли возле хижины травы.
Сразу за ветхим плетнем
протянулись налево, направо
Полосы топких полей,
уходящих все дальше в долину.
Грустно смотрел государь
на представшую взору картину.
Всюду блестела вода,
и, казалось, уставшая птица
Кочки сухой не найдет,
чтоб на краткий ночлег опуститься...
Отворив раздвижные двери, вошел он в келью. В одной ее половине увидал он три изваяния — будды Амиды и двух бод-хисатв — Каннон и Сэйси, встречающих смертных в раю. К руке Ьудды привязан был шнур, сплетенный из нитей пяти цветов15. Слева висело изображение бодхисаттвы Фугэна, справа — свято-° Учителя Шань Дао16, а рядом на отдельном полотнище шелка нарисован был покойный император Антоку. Здесь же лежали все восемь свитков Лотосовой сутры и девять книг — сочинения святого Шань Дао. Не пахло здесь благовониями, не веяло ароматом орхидеи и мускуса, лишь молитвенные курительные палочки источали здесь аромат... И мнилось — точь-в-точь такой была, наверное, келья блаженного Юймы17, где его навещали бессчетные сонмы будд всех Десяти направлений. Там и сям на бумажных перегородках виднелись наклеенные цветные листы с изречениями из разных сутр, и среди них — стихи монаха Садамото Оэ18, сложенные, быть может, на священной горе Цинляныпань, в Китае:
У врат заоблачных рая,
Напевам цевниц внимая,
Стою на исходе дня
И вижу — в сиянье заката
Бессчетные будды, архаты19
Явились встретить меня!
А чуть поодаль виднелись другие стихи, сложенные, видно, самой государыней Кэнрэймонъин:
Ах, могла ли я знать,
обитая в дворцовых покоях,
что из горной глуши
мне смотреть ночами придется
на луну в просторе небесном?..
Государь обратил взгляд в другую сторону — очевидно, там находилась опочивальня. С бамбукового шеста свисало одеяние из конопли, ширмы, закрывавшие ложе, были сделаны из бумаги. Исчезли, как сон, роскошные завесы из парчи и атласа, прекрасные творения искусников нашей земли и Ханьского царства! При виде сей скудости слезы навернулись на глаза государя, и все вельможи и царедворцы, вспомнив былое и сравнив его с тем, что ныне предстало взору, тоже увлажнили слезами рукава своих одеяний-Меж тем вдали показались две монахини, с ног до головы в черном; с трудом пробираясь по тропинке, вьющейся среди скал, спускались они с горы.
— А это кто? — спросил, увидев их, государь, и старая монахиня, с трудом сдержав слезы, ответила:
— Та, у которой висит на руке корзинка с цветами горной азалии, — государыня. А та, что несет вязанку хвороста и съедобный папоротник васаби — дочь тюнагона Корэдзанэ, госпожа Дайна-гонноскэ, нянюшка покойного императора... — И она заплакала, не в силах договорить.
Государю тоже стало до боли жаль прежнюю государыню, и он не мог сдержать слезы. Не легче было на душе и у государыни. «Я навеки порвала все связи с миром, — думала она, — но все же, о, как стыдно мне предстать пред государем в столь жалком, убогом виде! Ах, если б исчезнуть тут же, на месте!» — но, увы, это желание было неисполнимо!
Каждую ночь до зари
рукава ее платья вбирали
Воду радений святых
со слезами великой печали.
Горных тропинок роса
рукава на рассвете кропила —
Долу свисали они,
выжать их не достало бы силы...
Так стояла она, задыхаясь от слез, не зная, как поступить — и в горы вернуться не решалась, и в келью войти не смела...
Но тут Ава-но Найси подошла к ней и взяла у нее из рук корзинку с цветами.
СКВОЗЬ ШЕСТЬ МИРОВ
— Чего стыдиться той, что отринула суетный мир? Без промедления примите государя и поскорей отпустите! — сказала она, и тогда государыня Кэнрэймонъин вошла в келью.
— Я ожидала, что, помолившись, узрю в окошке сияние Будды, а воззвав к Будде десять раз кряду, повстречаю его у этой калитки, из грубых сучьев сплетенной... Но о чудо! — сверх всякого ожидания сюда пожаловал государь-инок!.. — сказала она, представ пред государем Го-Сиракавой.
— Увы, даже на небесах существует горечь страданий, — сказал государь. — Даже небожителям, обитающим в Шести небесах, суждено изведать скорбь Пяти увяданий... Дивная музыка в небесных владениях Брахмы, чертог Радости в небесах бога Индры тоже недолговечны, как мимолетный сон, как призрачное блаженство; над ними тоже властвует закон жизни и смерти, подобный круговращению колеса повозки... Если такова даже судьба небожителей, мудрено ли, что нам, людям, тоже неизбежно суждено увядание!..
— Но посещает ли вас кто-нибудь? — продолжал он. — Как часто, должно быть, вспоминается вам былое!
— Нет, никто сюда не приходит, — отвечала ему государыня. — Лишь изредка долетают вести от супруг вельмож Такафусы и Но-бутаки... Могла ли я думать, что мне придется принимать от них
