рассуждал, как подонок, что поступил, как подонок, что Одана права. Да, для меня это было мимолётным развлечением, а для неё — болью. И что мне дороже? Разумеется, Одана. И то, что ей больно, не проходит бесследно для меня.
Она права, тысячу раз права: с теми, кого любят и уважают, так не поступают. А я вёл себя не лучшим образом. Посмеивался над ней, демонстрировал своё превосходство, избегал «телячьих нежностей», не делал комплиментов. Тьхери, я и не думал, что это всё нужно, что ей это необходимо.
Если хочешь удержать её, Лэрзен Азарх, придётся меняться. Иначе ты её потеряешь и сам себя поедом съешь.
Дом встретил меня детским смехом. Я безошибочно узнал Орфу. Стараясь не привлекать внимания, заглянул на кухню: только Марта. Спросил, где сейчас жена. Оказалось, что ушла с мальчиками в деревню. Что ж, я подожду, и мы поговорим. Спокойно всё обсудим. Её идея с поездкой в Лайонг — абсурд! Она хотела досадить мне, сказала в сердцах.
Увы, Одана была по-прежнему холодна. Отослала Сира и Рэна с покупками в дом, а мне предложила выйти в сад.
— Лэрзен, ничего не говори, — вздохнув, она покачала головой. — Я понимаю, что это твой дом, поэтому уеду сама. Мне нужно подумать и решить, что делать дальше. Но, несомненно, так, как прежде, мы жить не сможем.
— Одана, я целиком и полностью признаю свою вину. Прости меня. Я самовлюблённый избалованный дурак, думал только о себе. Ты очень много значишь для меня. Понимаю, тебе сейчас больно, тебе нужно время… Возьми нож и разрежь мне запястье. Что такое клятва именем Тьхери, знаешь.
— Мне не нужна твоя клятва, — Одана мягко и осторожно отвела мою руку с ритуальным кинжалом. — Всего лишь любовь, уважение, честность. Как видишь, не так уж много. И нам действительно лучше некоторое время пожить отдельно.
Значит, не развод. Уже радует, но по-прежнему настроена решительно.
Или это игра, притворство, и стоит мне всего чуть-чуть надавить… Увы, жена оказалась крепче моих уговоров и призывов к здравому смыслу. Пришлось призвать на помощь всю свою дипломатию и попытаться изобразить то, что ей так не хватало.
Вспомнил, кажется, все комплименты, которые знал, добавил патетики — засомневалась.
Не сказала ни да, ни нет, но в Лайонг уже не рвалась. Но заявила, что ночевать мы будем в разных комнатах. Я спорить не стал и метнулся обратно в Дажер, благо с энергией всё в порядке.
Одане понравится, она простит. Обещаю быть паинькой. Во всяком случае, попытаюсь, потому что идеальный муж из меня не выйдет. Он в женском представлении — существо странное и в природе не существующее.
Когда нужно, я умею подходить тихо.
Без слов положил ей на колени корзину цветов, рассыпав остальные ей под ноги. Столько денег на ветер я ещё не бросал, но она любит розы. Надеюсь, с цветом не ошибся: никогда такими мелочами не интересовался.
Понравились. Улыбнулась. Всё, простит.
Наклонился, уткнувшись лицом в её волосы, ожидая реакции. Никакой. Замечательно! Моя девочка склонна принять меня обратно. Не желает показывать, что сдалась, но я-то мысли читаю. Отпускаю её и отхожу.
— Спасибо. Они очень красивые.
Дальше несколько минут Одана уделила цветам. Как ребёнок! Кто бы мог подумать, что ей столько радости доставит бесполезный веник? Буду знать.
Словом, блудный муж был допущен в лоно семьи.
Мне дозволили в который раз извиниться, покаяться и заверить, что она самая-самая, а я кобель неблагодарный.
Воспользовавшись тем, что жена оттаяла, сел рядом и обнял.
— Хорошо, я тебя прощаю. Но если…
— Безо всяких «если». Ты мне дороже.
Спали мы в разных комнатах, но это ничего, ей нужно время, я подожду. Заодно проведу время с пользой, вспоминая, что любит супруга. Я ей кругом должен.
К моменту казни Элоиз мы более-менее помирились. Спокойно разговаривали, сидели рядом, изображая радушных хозяев для Садерера: ангерец воспользовался моим приглашением и заглянул на огонёк. Поблагодарил, кстати, за спасение жизни. А вот лендлорд и не подумал. Может, Кадех и не счёл нужным сообщать, что заслуга в поимке некромантки принадлежит тёмному магу, а не властям.
Лендлорд, к слову, на казни не появился: то ли стыдно ему, то ли всё ещё любит, то ли боится, что Элоиз снова зачарует.
Ну, да я не гордый, и без благодарственных писем обойдусь. Меня и в прошлый раз ничем не отметили, просто лучше относиться стали.
Ангерец уехал, но поспособствовал нашему сближению с Оданой. Меня пустили в спальню, даже целовать позволяли. Правда, приласкать себя жена не давала. Дулась. Но я терпеливо завоёвывал её внимание. До свадьбы так не ухаживал!
Элоиз вызывала брезгливую жалость. Сломалась. А жаль, в сущности, отличная тёмная. Но пытки и лишение дара накладывают отпечаток. Не уверен, что сам выглядел бы лучше.
Не щадили, не щадили её в застенках, разукрасили по полной программе. При беглом осмотре понятно, что выворачивали суставы. И не только. Над тёмными глумиться любят, что палачи, что светлые. Мы отвечаем им взаимностью.
В холщовой рубахе, босиком, с гематомами, небрежно остриженная. Тяжело дышит — либо что-то с лёгкими, либо повреждения грудины. Один глаз заплыл. На скуле — уродливый рубец — след от ожога.
Пальцы на руках сломаны. Ну да, их первым делом ломают.
Разумеется, за мной следили: вдруг надумаю помочь? За спиной светлый, сбоку светлый — обычные дела.
Но на костёр Элоиз взошла гордо, даром, что вся в крови и едва дышит. Выпрямилась, окинула толпу взглядом. Я невольно напрягся: как бы ни прокляла! Самое время. Непроизвольно закрыл собой Одану.
Прокляла. Ожидаемо. Но всех разом. Глупо, только силы распылять.
А, нет, обо мне не забыла: скривила губы и крикнула:
— Ты тоже так сдохнешь, Лэрзен Азарх! Будь ты…
Непроизвольно не дал договорить. Заклинание сорвалось само. Некромантка захлебнулась проклятьем, а новую попытку ей совершить не дали.
Вспыхнуло, весело пожирая пропитанные особым составом ветки пламя, мгновенно охватив тело Элоиз. Кричала она недолго, пока чувствовала боль, а потом ощущения притупились.
Запахло палёной плотью.
Нет, всё ещё в силах кричать. Так, что люди в страхе покидали площадь.
А я стоял и спокойно наблюдал за её страданиями. Знаю, каковы они, знаю, что это страшная смерть, но иной пожелать Элоиз не могу.
Конец близок, уже никто не в силах смотреть на живой факел. Крики превратились в хрипы и вой.
Одними губами проговорил, будучи уверен, что она услышит, уловит последними отголосками сознания: «Прими под своё крыло её душу, Тьхери!».
Да, она сучка, да, она посмела угрожать моей семье, подставила меня, но она тёмная. И я желаю её душе упокоиться, а не страдать от мук, которые нам пророчат служители Светоносного.
Одана тихо всхлипнула, уткнулась мне лицом в грудь. Впечатлительная. Ладно, уже можно идти, мне неинтересно, что сделают с обгоревшими костями и пеплом. И сверлящие взглядом светлые бесят.
Взял жену под руку и повёл прочь, предложив пройтись по магазинам.
Не кощунство это, милая, а проза жизни.
