Прижав «Правдобор» к груди, она удалилась. Школьники проводили её взглядами.
К середине дня вся школа — не только доски объявлений в общих гостиных, но и кабинеты и коридоры — была увешана огромными плакатами. УКАЗОМ ГЛАВНОГО ИНСПЕКТОРА «ХОГВАРЦА» Любой учащийся, у которого будет найден журнал «Правдобор», подлежит немедленному исключению из школы. Данный указ выпущен на основании декрета об образовании за № 27. Подпись: Долорес Джейн Кхембридж, главный инспектор «Хогварца»
Гермиона, видя эти плакаты, по какой-то загадочной причине сияла от счастья.
— Чему ты так радуешься? — поинтересовался Гарри.
— Гарри, неужели ты не понимаешь? — воскликнула Гермиона. — Это лучшее, что она могла придумать! Запретить журнал! Да теперь твоё интервью непременно прочитает вся школа!
Как оказалось, Гермиона была совершенно права. За весь день Гарри ни увидел и краешка «Правдобора», но скоро его интервью уже цитировали повсюду: в коридорах перед кабинетами, на уроках, за обедом, и даже, по словам Гермионы, в туалете. Она заскочила туда перед рунами и услышала, как какие-то девочки переговариваются друг с другом из разных кабинок, обсуждая статью.
— Потом они увидели меня и, поскольку я знакома с тобой, засыпали вопросами, — с сияющими глазами рассказывала Гермиона, — и знаешь, Гарри, мне кажется, они тебе верят, мне правда так кажется, по-моему, тебе наконец удалось всех убедить!
Профессор Кхембридж между тем расхаживала по школе и искала «Правдобор», наугад останавливая кого-нибудь из учеников и требуя показать учебники и вывернуть карманы. Но школьники оказались хитры и проворны. Страницы из журнала были заколдованы и казались непосвящённому взгляду исписанными тетрадными листами или обыкновенной белой бумагой. Так, очень скоро, в школе не осталось ни одного человека, который не читал бы интервью.
Декретом номер двадцать шесть учителям запрещалось обсуждать статью, но они всё-таки находили способы выразить своё отношение к ней. Например, профессор Спаржелла начислила «Гриффиндору» двадцать баллов только за то, что Гарри передал ей лейку; профессор Флитвик после урока сунул ему коробочку пищащих сахарных мышей, шепнул: «ш-ш-ш!» и убежал; а профессор Трелани разрыдалась во время урока и, к вящему недовольству Кхембридж, объявила удивлённому классу, что, как выясняется, Гарри не грозит безвременная кончина и он доживёт до преклонного возраста, станет министром магии и родит двенадцать детей.
Но самый большой подарок Гарри получил на следующий день, когда бежал по коридору на превращения. Его внезапно остановила Чу, и, не успел он опомниться, как её рука оказалась в его руке, и она зашептала ему на ухо: «Не обижайся на меня, пожалуйста, не обижайся. Это интервью… Ты такой смелый… Я так плакала!»
Жаль, конечно, что ей снова пришлось проливать слёзы, но зато они помирились! Какое счастье! Потом Чу быстро поцеловала его в щёку и убежала. Ликование Гарри было беспредельно; казалось, обрадоваться ещё больше невозможно, но тут, у кабинета превращений, к нему — невероятно! — подошёл Симус.
— Я только хотел сказать, — промямлил он, щурясь на левое колено Гарри, — что я тебе верю. А ещё, я послал этот журнал маме.
А после того, как во второй половине дня в библиотеке Гарри увидел Малфоя с дружками, его счастье стало абсолютным. Малфой, Краббе, Гойл и ещё какой-то дохляк — Гермиона шепнула Гарри на ухо, что это Теодор Нотт — сидели, близко наклонившись друг к другу. Гарри подошёл к полкам и стал искать книгу по частичным исчезновениям. Компания Малфоя дружно оглянулась. Гойл угрожающе хрустнул костяшками пальцев, а Драко со злобным видом шепнул что-то Краббе. Гарри прекрасно понимал, в чём причина такого поведения: теперь, благодаря ему, все знают, что их отцы принадлежат к Упивающимся Смертью.
— Самое главное, — довольно шепнула Гермиона, когда они выходили из библиотеки, — эти болваны не смеют ничего отрицать — нельзя же признаться, что они читали интервью!
И, словно для полноты счастья, за ужином ребята узнали от Луны, что ни один номер «Правдобора» не расходился быстрее.
— Папа печатает дополнительный тираж! — сообщила она Гарри. Её глаза чуть ли не вылезали из орбит от возбуждения. — Он поражён: это оказалось даже интереснее, чем складкорогие стеклопы!
Тем вечером Гарри был героем гриффиндорской гостиной. Фред с Джорджем взяли на себя смелость с помощью специального заклятия увеличить обложку «Правдобора» и повесили её на стену. Гигантская голова Гарри, наблюдая за общим весельем, периодически громко изрекала что-нибудь вроде: «МИНИСТЕРСТВО — КОЗЛЫ» или «ЖРИ НАВОЗ, КХЕМБРИДЖ». Гермиона ругалась, что это не смешно и мешает ей сосредоточиться. Кончилось тем, что она разозлилась и рано ушла спать. Через пару часов говорильное заклятие начало выветриваться, и плакат перестал казаться таким уж забавным: он, всё тоньше пища, реже и реже выкрикивал отдельные слова — «НАВОЗ!… КХЕМБРИДЖ!» От этого у Гарри разболелась голова; шрам стало покалывать, и скоро, под разочарованный стон гриффиндорцев, сидевших вокруг и в бог весть какой раз просивших рассказать об интервью, он объявил, что тоже хочет лечь пораньше.
В спальне никого не было. Гарри постоял у окна возле своей кровати, прижимаясь лбом к холодному стеклу — это успокаивало боль. Потом он разделся и лёг, мечтая лишь об одном — чтобы прошла голова. Его подташнивало. Он повернулся набок, закрыл глаза и практически сразу уснул…
И очутился в тёмной комнате с занавешанными окнами, освещённой единственным канделябром. Он стоял позади кресла, держась за спинку. На тёмном бархате обивки резко выделялись пальцы, длинные, белые — такие белые, будто он много-много лет провёл в под землёй. Кисть его руки напоминала большого бесцветного паука…
Перед креслом, в круге света, стоял на коленях человек в чёрной робе.
— Значит, меня неверно информировали, — заговорил Гарри высоким, холодным, пульсирующим от гнева голосом.
— Господин, умоляю, пощадите, — прохрипел с пола человек. Он заметно дрожал. На чёрных волосах лежал отблеск свечей.
— Я не виню тебя, Гадвуд, — объявил Гарри всё тем же холодным, жестоким голосом.
Он отпустил спинку кресла, обошёл вокруг, чтобы подойти к коленопреклонённому человеку, и вскоре оказался совсем рядом, но в темноте. И посмотрел вниз — с гораздо большей, чем обычно, высоты.
— Ты уверен в достоверности этих фактов? — спросил Гарри.
— Да, милорд, да… Я ведь работал в департаменте после… Последнее время.
— Эйвери утверждал, что Бедоу сможет его забрать.
— Бедоу не брал его, господин… Он, должно быть, знал, что это невозможно… Видимо, именно поэтому он так сопротивлялся проклятию подвластия Малфоя…
— Встань, Гадвуд, — прошептал Гарри.
Человек вскочил с колен с такой поспешностью, что едва не упал. В свете свечей отметины на рябом лице обозначились особенно чётко. Гадвуд, не решаясь окончательно распрямить спину, застыл в нелепом полупоклоне, лишь изредка осмеливаясь взглянуть Гарри в лицо.
— Ты правильно поступил, рассказав мне об этом, — промолвил Гарри. — Очень правильно… Получается, я потратил массу времени на абсолютно бесполезные разработки… но это неважно… начнём сначала. Лорд Вольдеморт благодарен тебе, Гадвуд…
— Милорд… спасибо, милорд, — сипло прошептал Гадвуд. Чувствовалось, что он испытывает огромное облегчение.
— Мне понадобится твоя помощь. Вся информация, какую ты можешь дать.
— Разумеется, милорд, разумеется… всё что угодно…
— Очень хорошо… можешь идти. Пришли ко мне Эйвери.
Гадвуд проворно попятился к двери и, кланяясь, исчез.
Гарри повернулся к стене. Там, в полумраке, висело старое, покрытое пятнами, треснувшее зеркало. Гарри пошёл к нему. Отражение становилось всё больше, всё отчётливее… лицо белее кости… красные глаза с прорезями зрачков…
— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
— Что такое? — заорал чей-то голос совсем рядом.
Гарри, как пропеллер, завертелся в кровати, запутался в балдахине и свалился на пол. Сначала он никак не мог понять, где находится; но был уверен, что сейчас опять увидит выступающее из темноты белое, похожее на череп лицо. Затем, совсем рядом, раздался голос Рона:
— Ну хватит метаться! А то я тебя никак не распутаю.
Рон разобрался со шторами, и Гарри увидел освещённое луной лицо друга. Гарри лежал на спине; шрам разрывался от боли. Рон, видимо, собирался ложиться — роба висела на одном плече.
— Что, на кого-то опять напали? — Рон жёстким движением помог Гарри подняться. — На папу? Опять змея?
— Нет… все живы… и здоровы… — хрипло выдохнул Гарри. Лоб горел огнём. — Вот только… Эйвери… ему не светит ничего хорошего… он дал неверные сведения… Вольдеморт в бешенстве…
Гарри застонал, задрожал мелкой дрожью и бессильно упал на кровать, потирая шрам.
— Гадвуд всё исправит… он встал на правильный путь…
— О чём ты? — испуганно спросил Рон. — Ты что… видел Сам-Знаешь-Кого?
— Не видел, а был им, — ответил Гарри и медленно поднёс руку к лицу — вдруг это мертвенно-белая паучья лапа? — Сам- Знаешь-Кто был с Гадвудом, это один из беглых Упивающихся Смертью, помнишь? Гадвуд сказал, что Бедоу не мог этого сделать.
— Чего этого?
— Что-то забрать… он сказал: «Бедоу, должно быть, знал, что это невозможно»… Бедоу был под воздействием проклятия подвластия… Кажется, Гадвуд сказал, что проклятие наслал отец Малфоя.
— Бедоу околдовали, чтобы что-то забрать? — воскликнул Рон. — Но, Гарри, это же, наверно…
— Оружие, — закончил Гарри. — Да.
