Дверь в спальню распахнулась, и вошли Дин с Симусом. Гарри быстрым движением забросил ноги на кровать. Нельзя показать, что с ним опять случилось нечто странное — Симус только-только перестал считать его психом…
— Так ты говоришь, — Рон близко придвинулся к Гарри, притворившись, будто пьёт воду из его кувшина, — что был Сам- Знаешь-Кем?
— Да, — шепнул Гарри.
Рон захлебнулся; вода полилась с подбородка на грудь. Дин и Симус, раздеваясь, шумели, переговаривались и ничего не заметили.
— Гарри, — сказал Рон, — ты должен рассказать…
— Ничего я не должен, — оборвал Гарри. — Надо было как следует заниматься окклуменцией, ничего бы и не увидел. По идее, я же должен научиться блокировать эту чушь. Так, по крайней мере, они хотят.
Под словом «они» Гарри подразумевал Думбльдора. Гарри лёг, повернулся к Рону спиной и через некоторое время услышал скрип матраса — Рон тоже улёгся в постель. Шрам опять стало жечь и, чтобы не застонать, Гарри вцепился зубами в подушку. Он знал: сейчас, в эту самую минуту, Эйвери подвергают наказанию.
Чтобы поговорить с Гермионой, Гарри и Рону пришлось ждать первой перемены — они хотели быть уверены, что их не подслушают. Они вышли во двор — на улице было прохладно, ветрено — и там, в любимом уголке, Гарри подробно рассказал о своём сне. Выслушав его, Гермиона долго молчала и со странным интересом разглядывала безголовых Фреда и Джорджа, которые на другом конце двора из-под полы продавали Уборы Головные.
— Так вот почему его убили, — пробормотала она, оторвав, наконец, взгляд от близнецов. — Бедоу попытался украсть оружие, и с ним случилось что-то непонятное. Видимо, само оружие или пространство вокруг защищено мощными заклятиями, чтобы до него нельзя было дотронуться. Вот он и повредился в уме и разучился говорить. Но… Помните, что сказала знахарка? Он начал выдоравливать. А это — большой риск, они не могли такого допустить. Насколько я понимаю, то, что с ним случилось, вызвало сильнейший шок, и проклятие подвластия пало. Потом речь бы восстановилась, и он бы обо всём рассказал… И все узнали бы, что его послали украсть оружие. И конечно, Люциус Малфой легко мог наслать проклятие — он же не вылезает из министерства!
— Он там был даже в день слушания, — подтвердил Гарри. — И… постойте-ка, — добавил он. — Мы его встретили в коридоре, который ведёт в департамент тайн! Твой папа ещё сказал, что Малфой, наверно, хочет узнать о результатах слушания, но… что, если…
— Стуржис! — в ужасе ахнула Гермиона.
— Что Стуржис? — удивился Рон.
— Его… — еле слышно вымолвила Гермиона, — его арестовали, когда он пытался взломать какую-то дверь! Значит, Малфой подчинил себе и его! И как раз в тот день, когда вы его видели, Гарри! У Стуржиса был плащ-невидимка Шизоглаза, так? Что, если он, оставаясь невидимым, стоял у двери и случайно пошевелился, а Малфой это услышал? А может, он применил проклятие подвластия наугад, на случай, если у двери окажется часовой? И потом, при первой же возможности — например, когда снова подошла его очередь стоять на часах — Стуржис попытался пробраться в департамент и украсть оружие для Вольдеморта — Рон, тихо! — но его поймали и посадили в Азкабан…
Она посмотрела на Гарри.
— Гадвуд рассказал Вольдеморту, как заполучить оружие?
— Я не слышал всего разговора, но… похоже на то, — сказал Гарри. — Гадвуд раньше работал в департаменте… теперь, наверно, Вольдеморт пошлёт на задание его?
Гермиона, погружённая в раздумья, кивнула. Затем, совершенно неожиданно, заявила:
— Ты не должен был этого видеть, Гарри.
— Что? — Слова Гермионы застигли его врасплох.
— Ты же учишься блокировать сознание от таких вещей, — очень серьёзно сказала Гермиона.
— Да, — согласился Гарри, — но…
— Значит, нам надо забыть об этом сне, — решительно перебила Гермиона. — А тебе, с сегодняшнего дня, с удвоенной энергией взяться за окклуменцию.
Гарри так рассердился, что не разговаривал с Гермионой весь день — который, кстати, выдался на редкость неудачным, потому что все, кто не обсуждал беглых преступников, смеялись над позорным поражением гриффиндорцев в матче с «Хуффльпуффом». Отовсюду неслись вопли слизеринцев «Уэсли — наш король!», и к закату Филч, взбесившись, специальным указом запретил исполнение этой песни в школьных коридорах.
Дни летели, но дела шли всё так же плохо. Гарри дважды получил «У» по зельеделию. А ещё он страшно переживал из-за Огрида и постоянно думал о своём сне, но с друзьями поговорить не решался — ужасно не хотелось снова получить выволочку от Гермионы. Обсудить бы всё с Сириусом… Нет, нельзя, исключено. Но выбросить сон из головы не удавалось, и Гарри старался поглубже затолкать его в подсознание.
Увы, подсознание было уже не таким надёжным местом, как раньше.
— Вставай, Поттер.
Со времени сна прошло около двух недель. Гарри снова стоял на коленях в кабинете Злея и, тряся головой, пытался прийти в себя. Перед ним в тысячный, наверное, раз пронеслась череда детских воспоминаний — он и не подозревал, что столько всего помнит! — о Дудли, его банде и тех унижениях, которым они его подвергали.
— Последняя картинка, — сказал Злей, — что это?
— Не знаю, — Гарри тяжело поднялся с пола. Бурный поток образов, которые Злей извлёк из его памяти, не желал разлепляться на отдельные воспоминания. — Вы имеете в виду то место, где мой двоюродный брат пытается поставить меня в унитаз?
— Нет, — вкрадчиво проговорил Злей, — то, где человек стоит на коленях в тёмной комнате…
— Это… так, ерунда, — ответил Гарри.
Злей буравил его взглядом. Гарри, вспомнив о важности зрительного контакта при легалименции, моргнул и отвёл глаза.
— Откуда в твоей, Поттер, памяти этот человек и эта комната? — осведомился Злей.
— Я… — Гарри упорно смотрел куда угодно, только не на Злея, — недавно видел сон…
— Сон? — повторил Злей.
Гарри молчал, сосредоточенно изучая огромную лягушку, заспиртованную в пурпурной жидкости.
— Поттер, ты ведь помнишь, для чего мы здесь, не так ли? — страшным шёпотом спросил Злей. — Не забыл, почему мне приходится отдавать этой нудной работе своё свободное время?
— Нет, — выдавил из себя Гарри.
— Тогда напомни и мне. Итак, Поттер, для чего мы здесь?
— Чтобы я научился окклуменции, — Гарри перевёл взгляд на банку с угрём.
— Совершенно верно. И мне казалось, что за два месяца ты, невзирая на скудоумие, — Гарри ненавидяще посмотрел на Злея, — мог бы достичь хоть каких-то успехов. Сколько раз за последнее время ты видел во сне Чёрного лорда?
— Один, — соврал Гарри.
— Может быть, — холодные чёрные глаза Злея сузились, — тебе нравятся эти сны, Поттер? Может быть, благодаря им ты чувствуешь себя особенным? Значительным?
— Ничего подобного, — сквозь зубы ответил Гарри и крепко сжал в руке палочку.
— Как бы там ни было, Поттер, — процедил Злей, — ты не являешься ни особенным, ни значительным, и тебя не касается, о чём Чёрный лорд беседует со своими подчинёнными.
— А кого это касается? Вас? — выпалил Гарри.
Он не собирался этого говорить, слова вырвались сами, от злости. Они смерили друг друга долгим взглядом, и Гарри понял, что зашёл слишком далеко. Потом Злей со странным, довольным выражением сказал:
— Да, Поттер. Меня. — Он сверкнул глазами. — А теперь, если ты готов, вернёмся к занятиям.
И поднял палочку:
— Раз… два… три… легалименс!
Дементоры… надвигаются от озера с двух сторон… Гарри зажмурился, стараясь собрать все силы… Дементоры ближе, ближе… уже видны чёрные провалы под капюшонами… Но одновременно Гарри видел и Злея…. Вот он, рядом, не сводит глаз с Гарри и безостановочно бормочет…
Вдруг, непонятно почему, дементоры начали бледнеть, растворяться в воздухе… Очертания Злея, напротив, становились всё отчётливее…
Гарри взмахнул волшебной палочкой.
— Протего!
Злей оступился, палочка вылетела у него из рук — а в голову Гарри хлынули воспоминания, не свои, чужие. Какой-то крючконосый мужчина… орёт на женщину… бедняжка, вся сжалась от страха… в углу — маленький темноволосый мальчик… плачет… тёмная спальня… подросток с сальными волосами, один… тычет палочкой в потолок, отстреливая мух… тощий юноша пытается оседлать сопротивляющуюся метлу… девочка… смеётся над ним…
— ДОВОЛЬНО!
Что-то невидимое больно ударило Гарри в грудь. Он попятился, налетел на полки и, судя по звуку, что-то разбил. Злея, смертельно бледного, била дрожь.
Гарри почувствовал, что роба сзади промокла — оказывается, он разбил какую-то банку, и из неё стремительно вытекала
