да, так и есть — звуки в точности соответствовали цветам радуги. Бас — красный, визг — фиолетовый.
Я прошёл ещё чуть-чуть и деревья расступились, передо мной была станция. Оказывается, она была почти рядом — как я потом убедился, звуковые расстояния всегда кажутся намного больше.
Попутка
На станции было чуть светлее, чем в лесу, но всё равно темновато. Лишь вдалеке — а может в нескольких шагах? — над одним из деревенских домов полыхало рубиновое зарево: очередная компания неразборчиво орала пьяные песни, словно бы на эту станцию все съезжались для того, чтобы разбрестись по окрестным поселкам и напиться. Станция и впрямь больше ни на что не годилась: абсолютно глухая, даже ларька с пивом и сигаретами нету. Абсолютно темная. Хотя... тут ведь должны гореть фонари? Я засвистел, оглядываясь. Фонарный столб действительно стоял. Поразмыслив, я понял, что он горит: вокруг роились крохотные фиолетовые вспышки — мошкара, мухи, бабочки. Я подошёл к домику кассы. Касса, конечно, была закрыта. Мне помнилось, что тут стоял щит с расписанием электричек. Щит действительно стоял, но прочесть его мне не удалось. Название станции, собранное на козырьке кассы из крупных рельефных букв, читалось достаточно хорошо, стоило задрать голову и немного посвистеть. Какой-то там седьмой километр, то ли двадцать седьмой, то ли сто седьмой, никогда не мог запомнить. А вот расписание на щите, забранном прозрачным пластиком, не читалось ни в какую. А поэтому у меня не было даже уверенности, что расписание на щите висит. Зато обнаружился интересный эффект: если пошуметь, домик станционной кассы просматривался насквозь. Внутри стоял стол с кассовым аппаратом, обшарпанное кресло, вешалка с накинутым ватником, а в углу — две коробки с бутылками. Бутылки были полными и, судя по характерной форме, это было шампанское. Я немного поразмышлял, откуда могло здесь взяться шампанское — то ли кассиры собирались что-то праздновать, то ли по случаю разворовали какой-нибудь проезжий грузовой вагон. Скорее всего второе. Я усмехнулся, подумав, что теперь могу стать превосходным сыщиком. Только вот сколько нынче платят сыщикам? Больше, чем программистам?
Становилось прохладно, делать было решительно нечего, и я направился к шоссе. Тихонько мурлыкая себе под нос, прошёл по улочке спящего поселка и вышел на шоссейку. Здесь было темно и пусто. Машин не было. Я уже решил вернуться на станцию, как вдали мелькнул багровый огонек. Огонек рос, приближался и розовел. Вскоре послышался шумок двигателя, и я увидел автомобиль.
Автомобиль выглядел странно. Он был прозрачным, и внутри его светилось всё. Ярко полыхал мотор, мелькая ослепительными поршнями, сияла выхлопная система, искрилась коробка передач, а в глубине восседал мужичок. В неровном искрящемся свете разглядеть его лицо было нелегко, черты казались размытыми, зато хорошо просматривался череп, позвоночник, кости ног и рук. Одежду я разглядеть не смог — что-то типа бесформенной хламиды.
Я вышел на дорогу и вытянул руку. И автомобиль начал тормозить! И остановился. Подойдя поближе, я заглянул в распахнутое окошко.
— Чего, обалдел, под машину бросаешься? — полыхнуло оттуда прямо в лицо.
— Командир! — крикнул я. — Мне бы до города бы!
— До города... — с сомнением произнес мужичок.
— Надо очень! Иначе пропаду совсем. Ты скажи, сколько денег хочешь...
Я вдруг сообразил, что понятия не имею, сколько у меня денег, и есть ли они вообще после валяний в лесу. Начал торопливо шарить по карманам, и, наконец, нашарил в кармане купюру, вытащил её, но понял, что не могу её даже увидеть. Бумажка и бумажка. Я показал её мужику:
— Пойдет?
Мужик брезгливо оглядел меня, ещё брезгливее — трепыхающуюся купюру, затем кивнул:
— Садись.
И мы поехали.
Впереди за лобовым стеклом царил мрак, дороги почти не было видно. Зато очень ярко светился мотор и вся кабина. Я попробовал откинуться на спинку и закрыть глаза, но с удивлением понял, что мой новый глаз закрыть невозможно. Я решил пока об этом не думать.
— А чего случилось-то? Чего так, на ночь глядя? — начал беседу водитель.
— Да... — отмахнулся я. — Жизнь такая...
— Пьяный что ли? — поинтересовался водитель, принюхиваясь.
— Есть маленько, — кивнул я.
— Так: в машине — не блевать! — предупредил водитель. — Если чего — скажи, я остановлю.
— Ну, я не настолько уж пьяный, — обиделся я.
— А кто тебя знает, — добродушно кивнул мужичок. — Вон какой бледный, всклокоченный, весь в листьях. Как по земле валялся.
— На последнюю электричку бежал через лес, — объяснил я. — Много падал.
Я думал, что разговор сейчас сам собой заглохнет, но мужику хотелось общения.
— Да разве ж ходят в такое время электрички? — удивился он.
— Угу... — буркнул я сквозь зубы.
— Это тебе, брат, засветло надо было выходить...
— Угу... — буркнул я.
— А чего такой хмурый? — спросил мужик, немного помолчав.
— День неудачный, — буркнул я.
— А чего — неудачный? — удивился мужик.
— Рассказать? — вдруг зло спросил я.
— Расскажи... — охотно кивнул мужик.
И тут меня прорвало. И я стал рассказывать. Не про ухо конечно, а про весь день — с самого утра.
— Слушай, мужик. Утром я вылил кофе на штаны. Опрокинул чашку, случайно локтем задел, ну и всё. А штаны светлые. А мне на работу ехать.
— Тоже мне, проблема... — цыкнул зубом мужичок.
— Да это только начало... — усмехнулся я. — Короче, пока я штаны застирывал и сушил...
— У тебя одни штаны что ли? — удивился мужичок.
— Последние, — кивнул я. — Вторые в стиральной машине лежат, я их уже три дня вынуть и развесить собирался. Есть конечно ещё рваные джинсы, но за них меня бы мигом с работы выгнали. Ой, черт, до сих пор ведь лежат в стиральной машине, сгнили уже небось... — я задумался.
— Ну, застирывал последние штаны... — напомнил мужичок.
— Ну да, застирывал. Время прошло много, и я решил ехать на работу через центр, чтоб побыстрее.
— У тебя машина? — покосился мужичок.
— Была, — кивнул я мрачно. — Ты слушай, слушай дальше. Еду я через центр, ломлюсь сквозь пробку, а тут влезает роскошная иномарка — красная, спортивная, вся сияет. Ну, едем, плетемся. Долго. И мне — поворачивать. И я включаю поворотник. А у меня — «Жигулёнок», только из ремонта, крыло ещё не покрашено. И я её, суку, — пропускаю. Понимаешь?
— Угу... — кивает мужичок задумчиво. — Да ты не горячись так, нам час ехать до города, успеем наговориться.
— Извини, — смутился я. — Понимаешь... Как тебя звать?
— Леонид... — степенно кивает мужичок.
— Понимаешь, Леонид... Можно, Лёня?
— Можно и Лёня...
— Понимаешь, Лёня, она — красная, новенькая, блестящая! Дорогая, сука, как автограф Рокфеллера! И я её — пропускаю! Мигаю на поворот, но — тороможу. А она мне — мигает, мол, проезжай давай, сворачивай куда надо, я, мол, не тороплюсь, я вообще-то тоже сейчас поверну... Я сначала не понял.
