любовь под влияние типообразующей силы идеи чести. В результате этого именно любовь приобретает характер честности, подлинности, силы. На месте любви, с целью подчинения, будет стоять — сведенная к формуле — любовь к чести. Теперь в качестве самого главного следует добавить, что к добровольно построенной на идее национальной и личностной чести германской народной Церкви примкнут автоматически только те люди — независимо от того, к какой вере они принадлежат, — которые и внешне обладают нордическими чертами. То, что сегодня уже наблюдается в добровольном рейхсвере, повторится в облагороженном смысле в религиозном возрождении. Жертвенная любовь в этом случае будет помощницей создаваемой духовной аристократии. Но одновременно она будет служить пусть даже только с внешней стороны повторному приобретению немецким народом нордических черт, что было бы невозможно сделать другим путем.
И теперь мы имеем, пожалуй, право сказать также, что любовь Иисуса Христа представляет собой любовь человека, сознающего благородство своей души и силу своей личности. Иисус пожертвовал собой как господин, не как раб. Из «аристократии духа» вышел также его великий последователь, мастер Эккехарт, чья любовь на службе этой ценности точно так же была сильной, сознательной, абсолютно не сентиментальной. Эта любовь служила, не «трясясь от страха», как этого требовал Игнатий. Она служила не системе порабощения души и уничтожения расы, она служила исключительно сознающей честь свободе. И Мартин Лютер очень хорошо знал, что имел в виду, когда незадолго до своей смерти писал: «Эти три слова: свободный, христианский, немецкий — для папы и римского двора не означают ничего иного, как яд, смерть, черт и ад; он не может их ни терпеть, ни видеть, ни слышать. Иначе и быть не может, это ясно» [Против папства в Риме. учрежденного чертом. 1545, IV. 124].
Желательно было увидеть сущность германцев в их верности. Конечно в виду имелась не верность трупа у Лойолы, а верность «выбранному самим господину». И в самом деле, в истории многие германцы выбрали себе чужих господ и «верно» служили им: в качестве солдат, философов, теологов. Этих людей мы сегодня будем называть не верными, а дезертирами. Верный — это тот, кто остается верным своей собственной свободе. Многим это удалось в рамках еще не определившейся Церкви, несмотря на то, что почти всем великим среди них угрожали тюрьмой, ядом и кинжалом. Но со времен господства иезуитов ни один нордический человек не мог быть германцем и одновременно сторонником Лойолы. «Главное — будь верным самому себе», только при таких условиях произойдет германское возрождение изнутри и снаружи. «Глубокое уважение к самому себе», как требовал Гёте, «быть единым с самим с собой», как учил и жил мастер Эккехарт. Честь и свобода — это идеи, верность — это действие. Честь выражается в верности самому себе.
Я полагаю, что совершенно точно знаю, какие бои в религиозной жизни вызываются идеей германской национальной Церкви. Но я думаю, что знаю также и то, что сотни тысяч людей, ведущие уже в течение десятилетий поиск, заявили о пробуждении нового истинного ощущения жизни, что эти люди устали от старого пошлого скепсиса и, несмотря на индивидуальные переживания, заняты поисками общности. Но никогда в мировой истории старые формы не обновлялись за счет того, что содержание и форма одной сущности просто вводилась в рамки уже существующей другой. Напротив, обе должны были быть перекрыты и объединены совместными взглядами. Следует прочитать последнее, относящееся уже наполовину к вечности, произведение X. Ст. Чемберлена «Человек и Бог» и четко понять, как происходит поиск прямого пути к личности Христа. Хердер требовал когда-то, чтобы религия об Иисусе стала религией Иисуса. Именно к этому стремился Чемберлен. Совершенно свободный человек, внутренне овладевший всей культурой нашего времени, проявил самое тонкое ощущение великой сверхчеловеческой простоты Христа и изобразил Христа таким, каким он однажды явился: посредником между человеком и Богом:
Чтобы вернуться к нему, нужно выдержать огромную духовную борьбу, если мы не хотим задохнуться во лжи и бесславно погибнуть. Нужно отказаться от чужих пророков и принять руку помощи тех людей, заслуга которых заключается в возрождении самых прекрасных качеств германской души. Миф о римском наместнике Бога следует также преодолеть, как и миф о «святой букве» в протестантстве. Новый объединяющий и формирующий центр лежит в мифе о народной душе и чести. Служить ему — долг нашего поколения. Новое спасительное сообщество будет основано следующим поколениям…
Глава 5
Воспитание характера. — Различные типы школ. — Свободное исследование и свобода учений. — История как оценка; признания иезуитов. — Деградация либералистической «разведки».
Если государственный деятель германского будущего ко всем религиозным движениям своего народа независимо от личного вероисповедания относится с величайшей осторожностью и, по возможности. избегает вмешательства в борьбу, то школа требует совершенно иной, положительно определенной, целеустремленной и убедительно представленной позиции. Первоочередной задачей воспитания является не передача технических знаний, а создание характера, т. е. укрепление тех ценностей, которые затаились в самой глубине германской сущности и должны тщательно культивироваться. Здесь национальное государство без всякого компромисса должно претендовать на единоличную власть, если оно хочет воспитать граждан государства, пустивших корни в землю, которые однажды должны осознать, за что они в жизни борются, к какой системе ценностей они, несмотря на отдельные черты, относятся.
Единственный великий духовный хаос сегодняшней жизни представляет собой следствие безудержной борьбы множества идейных систем за господствующее положение. Среди них бескровный гуманизм, который, заглядывая глубоко в прошлое, за схематичной тренировкой памяти задушил истинный импульс жизни; реализм, который платит дань духу времени либералистской техники. С недавних нор — это усиливающиеся церковные попытки снова присвоить себе контроль за школами.
У нас ровно столько типов школ, сколько существует систем, основывающихся на разных ценностях, считающихся высшими. Существуют конфессиональные школы, которые вполне серьезно даже географию и математику собираются преподавать на основе своих ветхозаветных откровений, хотя, преисполненные злобой, вынуждены признать, что сразу после их «религиозного» представления творения Яхве из ничего, Ноева ковчега и после знаменитых 6000 лет сотворения мира провозглашается вечность вселенной и утверждается миллион лет и качестве предпосылки нашего существования на земле.[16] Принцип свободного исследования стоил Европе лучшей крови в отличие от Церкви, которая в надменной ограниченности и сегодня еще по чистой логике отваживается проповедовать вещи, побежденные разумом, как «вечную истину» и вопреки своим «ученым в области естественных наук» доказывает только то, что не нордический порыв к исследованию истины и познания руководит действием, а враждебная нам система навязанной веры, с которой внутри давно уже покончено. Армия римских церковных ученых преследует только одну цель — естественную науку; вообще всю науку поставить на службу старому суеверию, раз и навсегда разгромленному Коперником. Так Хаммерштайн (общество Иисуса) утверждал, что Церковь превысила свои права, когда не разрешила в естествознании говорить о происхождении человеческого рода от разных предков в связи с тем, что при этом падет проповедуемое учение о первородном грехе. Старое повествование об Адаме и Еве открыто поднимается, следовательно, до уровня критерия для всех исследований! Папа Пий XI в начале 1930 года в энциклике недвусмысленно подтвердил предопределение Ватиканского собора, по которому «здравый смысл» для того и существует, чтобы доказывать истину навсегда установленной «веры». Таким образом, Церковь последовательна только тогда, когда она выступает против свободы обучения и признает только одно изображение мировых событий, а именно то, которое излагает ее учение откровения.
Яснее всего это проявляется, естественно, в одном предмете, который больше всего воздействует на мир человека, в преподавании истории. Потому что история, больше чем все другие, представляет собой оценку, а не пустое перечисление фактов. То, что римская «история» все свои фальсификации отвергает, само собой разумеется. То, что она проклинает всякий истинный национализм, также делается всегда последовательно, в крайнем случае она может его время от времени использовать как средство в
