определенных целях. То, что Лютер был гнусным негодяем, для римских учителей во всех государствах разумелось само собой. Каждый может говорить об «отвратительном культивировании», которое позволял Лютер, и поэтому евангелисты для него — это «зачумленные люди». Иезуитское произведение Imago prini saeculi объявляет Лютера «мировым чудовищем и страшной чумой». Папа Урбан VII называет его «отвратительным чудовищем». И это продолжается до сегодняшнего дня. Совершенно неправильно было бы сетовать на это, не понимая в корне римской системы. «Печально обстоят дела с наукой, которая не может предложить ничего другого кроме печного поиска истины». Эта действительно великолепная фраза инсбрукского профессора Йозефа Доната раскрывает самые большие глубины направленного против Европы духовного мира, против которого все, что было в нас истинного и великого издавна боролось и проливало кровь и уверяло Фауста: «Того, кто постоянно находится в стремлении, мы можем спасти».
Ветхозаветная и в дальнейшем доказуемо сфальсифицированная научная «истина» римского исторического изображения хоть и сомнительна в том плане, что каждый ученик гимназии может ее сегодня разоблачить, но показывает дальнейшее существование римских тезисов, показывает, как мало определяют человека одни только взгляды, как сильно при этом действуют воля, инстинкт и фантазия. Римская система всей своей властью обращается именно к этим свойствам человеческой души. Орден иезуитов представляет собой опробованный инструмент для того, чтобы запуганное «я» при помощи подстегивания фантазии поставить себе на службу и сделать разум слепым к пещам, которые сразу видит пробудившийся рассудок человека. Весь церковный римский аппарат с колыбели до могилы действует, пытаясь овладеть фантазией и не допустить в этом влиянии паузы. Отсюда магическое действие причастия, отсюда одурманивающие разум формы, отсюда требование конфессионального преподавания — вплоть до преподавания чистописания.
Этой замкнутой системе до сих пор пытался противостоять только размягчающий либерализм. Он является неприятным следствием происшедшего наконец прорыва нордической души Роджера Бэкона к Леонардо, Галилею, Копернику. Но через требование свободы исследования он не пробился к политическому ядру. Но в конце концов — сам того не желая — принцип определил также свободу учения либерализующей эпохи: догму о том, что каждому полагается свое, и что всякая форма — это не что иное, как барьер и помеха для развития.
Эта «лишенная предпосылок» наука идет сегодня навстречу своему трагическому концу, после того, как она сама создала гибельную предпосылку к нашему расовому падению. Намеченное вначале понимание мировой истории как истории расовой представляет сегодняшний отказ от этого погибающего учения гуманизма. И здесь идея германского обновления противостоит римской и либеральной, как ясно осознанное и обоснованное в себе требование. Она отрицает так называемое лишенное предпосылок познание, она борется против обращения к фантазии, она сознательно признает духовно и расово обусловленную волю как исходный феномен и предпосылку ко всему своему существованию. И она требует оценки прошлого и настоящего в зависимости от того, усиливают или ослабляют эту единственную волю, создающую культуру, исторические события или личности. Не о том сегодня возникает вопрос, не вредят ли знания адамовым «наследуемым грйсам», не тем характеризуется величие Фридриха, что он завоевал власть, а тем что он и его дела были вехами на пути к величию Германии. Поэтому уже сегодняшнее наше поколение требует при всем добросовестном отношении к фактам новой оценки нашего прошлого, как в плане политической, так и в плане культурной истории. Отсюда вытекает, однако, и отклонение принятой до сих пор неограниченной свободы обучения
Глава 6
Антагонистическая оценка гения. — Кант и Гете в свете иезуитской «науки». — Преследование национального чувства вплоть до настоящего времени. — Родной язык и иезуитский порядок обучения. — Бескомпромиссное решение!
Если при этом оценка германского прошлого противостоит в целом враждебно римской и еврейско- либеральной оценке, то это тем более касается оценки великого отдельного человека. Здесь в защите германских великих идей заключается самое важное право вмешательства народного государства в школу. Следует уяснить себе то, что римская мировоззренческая система, основной «смысл которой лежит вне всяких политических ценностей, должна увидеть воплощение нации, гения совсем в другом свете. Она удивительным образом коснется духовных чужих заповедей, узнав, что иезуитский писатель Т. Майер представляет Иммануила Канта — как раз самого благородного преподавателя идеи долга — как «источник нравственной, а также религиозной гибели для государства и общества». Его товарищ по ордену X. Хоффманн заявляет, что Кант «никоим образом» не решил задачи заложения основ истинной науки. Причем интересно слышать эти слова из уст представителя мировоззрения, которое подавляло всякую науку везде, где оно имело достаточно власти. Еще более последовательным является К. Кемпф (общество Иисуса), который провозглашает: «Кант поколебал веру в нашу способность мыслить». Совершенно четко высказывается ведущий иезуит Т. Пеш, который имеет наглость сравнивать Канта с «дыханием чумы». По его мнению Кант отравляет якобы всю жизнь нации, и мышление его представляет собой «введение в заблуждение и мистификацию», тогда как Картрайн (общество Иисуса) подчеркивает, что теория нравственности Канта подрывает якобы основы всякого нравственного порядка, а Брорс (общество Иисуса) пытается убедить немцев в том, что вряд ли кто-либо другой так навредил «нашему отечеству», как Кант. Согласно почитаемому всеми обманутыми католиками патеру Дуру, «добродетельный герой» Канта «есть не что иное, как морализирующий нигилист»; систематическая работа мысли должна сломать «колдуна Канта», мировоззрение «изжившего себя маразматического старца из Кенигсберга».
То, что писатели римской Церкви в Мартине Лютере видят «позорное пятно Германии», «свинью Эпикура», «подлого вероотступника» или называют его и вовсе «грязной свиньей», «растлителем монахинь» и «свиным рылом» (Феттер, общество Иисуса), ввиду обстоятельств церковной борьбы уйдет в прошлое; ужасно то, что приходится констатировать, что вплоть до нашего времени ведущие церковные писатели и сейчас еще занимаются очернением Гёте. Ведущий иезуит Векслер неистовствует против «языческой безбожной литературы», рекомендуемой в качестве «национального образования» и против «так называемых великих классиков». Дос (общество Иисуса) возмущается по поводу мнения о том, что нет образования без знания Гёте и Шиллера, но утверждает, что «с идола сорвана маска», что разгромит Гёте и «некоторых других модных кумиров». Но с особым бешенством это делает величайший «критик искусства» из ордена иезуитов швейцарец Баумгартен, который выпустил в свет два мерзких памфлета против германского Веймара. Для этого господина Шиллер является «ремесленником от литературы», который роется в поисках «пикантных исторических материалов, чтобы заполнить свое «ревю» и заработать свой гонорар». Гёте представляется ему в высшей степени посредственным сборщиком фрагментов. В отношении «Фауста» Баумгартен понял только то, что «все его помыслы и стремления» вертятся только вокруг Гретхен и Елены. Остальная поэзия Гёте становится «прославлением самых обычных приземленных поступков, глупых театральных приключений, поиска чувственных наслаждений» «эгоистичного полубога,
