многомиллионном китайском возмущении, которое, несмотря на многообразие, обнаружило максимальную энергию.
Сильное движение брожения среди цветных народов является прямым следствием мировой войны. На плечах руководителей сил Антанты лежит груз страшного преступления, которое заключается в том, что они мобилизовали чернокожих и метисов против немецкого народа, чему способствовало оскорбление ими Германии в течение целого года, и втянули их в войну против империи белой расы. Величайшая и непосредственная вина здесь, несомненно, лежит на Франции, которая сама после войны с цветными захватила колыбель европейской культуры, Рейнскую область, на Франции, военные которой совершенно открыто заявили во французском парламенте, что французы представляют собой «стомиллионный народ» и располагают не двумя армиями, белой и цветной, а «единым войском». Этим программным заявлением французская политика поставила черную расу вровень с белой, и подобно тому, как 140 лет тому назад Франция ввела эмансипацию евреев, так и сегодня она стоит во главе загрязнения Европы чернокожими, и если так пойдет дальше, вряд ли ее можно будет рассматривать как европейское государство, скорее как выходца из Африки под руководством евреев.
Англия считала, что после 1918 года она полностью достигла своих военных целей. Германские колонии были разграблены, вся германская частная собственность во всех странах была конфискована в пользу Антанты, германский торговый флот скоропалительно был отдан жалким героям ноября 1918 года, германский военный флот лежал затопленный в водах Скапа Флоу (Scapa Flow). С экономической точки зрения разгромленная Германия не составляла больше конкуренции, а в качестве раба Антанты должна была заниматься в течение десятилетий, обливаясь кровавым потом, подневольным трудом. И все-таки уже сегодня стало ясно, что Великобритания не только не полностью одержала победу в этой войне, но и движется навстречу тяжелейшим потрясениям всего своего государства «мирового господства».
Участие британских колоний и так называемых доминионов в мировой войне против Германии подняло на чудовищную высоту чувство собственного достоинства южноафриканцев, канадцев и австралийцев и, как когда-то теперешние Соединенные Штаты отделились от Англии, так сегодня очень сильны сепаратистские силы в указанных доминионах, и Лондон смог воспрепятствовать развалу Британской империи только тем, что гибко пошел навстречу всем пожеланиям доминионов на самоуправление; сегодня Англия уже не является больше империей с центральным управлением, а представляет собой союз государств. И теперь оказывается, что освобожденные от цепей, выросшие под лозунгом права на самоопределение народов силы уже невозможно обуздать. И хотя еврейское Сити в союзе с лейбористской партией вполне могло лелеять надежду заключить выгодное деловое соглашение с еврейско-большевистской Москвой, однако бесцеремонная большевистская деятельность в Англии имела следствием совершенно неожиданное отрицательное отношение всего народа, включая английских рабочих, и либерально-еврейские попытки каждый раз энергично отвергались. Сильное антибольшевистское направление внутри консервативной партии толкало Англию впредь во все более усиливающуюся враждебную Москве политику, тогда как Москва со своей стороны, как бы под давлением исторической необходимости, должна была применять свою силу на Востоке. Раньше большевизм стремился в надежде увлечь за собой Европу, главным образом подавить силой Германию, Центральную Европу. Благодаря энергичному сопротивлению немцев (частично также Польши и Венгрии) этот удар пока был отражен. Но так как московский большевизм не мог быть бездеятельным и не захотел навсегда оставить лозунг мировой революции, то он был вынужден опробовать свои силы в другом направлении. Здесь он вначале натолкнулся на Турцию, которая на первых порах воспользовалась союзом с Москвой, но потом все больше отходила от большевизма и сегодня может рассматриваться как замкнутое национальное государство. В результате Москве не оставалось ничего другого, как проникать в своих поисках дальше на Восток: в Монголию, в Манчжурию и дальше в Южный Китай. Здесь проповедь социальной революции встретила живейшую симпатию в кругах китайского эксплуатируемого рабочего класса, и если знать, в каком ужасном положении находятся китайские рабочие, то становится понятным, почему Москва этим миллионам эксплуатируемых должна казаться лидером в борьбе за лучшую жизнь. Это социал- революционное течение объединилось с националистической, антиевропейской революционной пропагандой, которая подготавливала китайских интеллектуалов уже несколько десятилетий. Название Кантон объединяет эти течения. Они выходят за рамки самостоятельности Китая и выдворения всех европейцев. Такова общая ситуация, которой противостояли в Китае европейские силы под руководством Англии. Чтобы понять великую борьбу во всей ее глубине, следует указать на силы, действовавшие в прошлом.
Можно как угодно оценивать Китай и его жизненные формы. Фактом является то, что несмотря на всевозможные расовые противоречия, он был в отличие от рассеченной Европы создан из единого духовного центра. Философия, религия, мораль и государственная теория органично соответствуют друг другу. Китаю посчастливилось в том, что он, несмотря на определенные народные оттенки, сумел создать истинную соответствующую расе культуру, существовавшую более 3000 лет и каждый раз возвращающуюся к своим первоначальным формам, несмотря на расплывчатую теорию даосизма, несмотря на привнесенный извне буддизм и различные революции. Китай и Конфуций представляют одну сущность, совпадающую с расой и народом. В Конфуции китайская культура воплотилась самым совершенным образом. Он являлся учителем, святым и государственным деятелем. Поэтому существует как конфуцианская религия, так и конфуцианское государство. Если понять этот факт во всем его значении (перед лицом государств Европы, где народная и государственная идея столетиями стояли в тяжелейшей вражде с церковной), то тогда только можно осознать всю внутреннюю силу китайской культуры. Характерной чертой китайского идеала является во-первых то, что он сдержанно относится к метафизическим спекуляциям и во-вторых, что отвергает всякое экстремальное учение нравственного характера. Надежный по форме, исключительно вежливый, корректный и образованный джентльмен был идеалом всего Китая, несмотря на тот факт, что под этой формой часто дремали необыкновенно сильные страсти. Произведение конфуцианца Чюнг Юнга (Tschungyung) «Книга соразмерной середины» уже в своем заглавии точно высказывает то, что предполагал великий учитель: не показывать ни великого страдания, ни великой радости, помогать людям, лелеять миролюбие, вершить справедливость, быть бережливым, своим положительным примером активно влиять на развитие добродетели молодежи… Таково «благородство», таков идеал Конфуция. Как он учил, так он по-видимому и жил. В «Беседах» Конфуций обстоятельно изображается своими сторонниками. С мелкими чиновниками он говорил «откровенным образом», с более крупными «мягко, но решительно». По отношению к князю он вел себя «уважительно, но не раболепно». При исполнении своих служебных обязанностей он старался придерживаться установленных правил. Он жертвовал и тогда, когда имел скудное питание, сидел на определенном способом свернутой циновке, оказывал высшее почтение старости, короче, с паломником и с министром он оставался одним и тем же по форме и поведению. Эта расовая сущность Китая, выразившаяся в учении этого человека, показала необыкновенную типообразующую силу, которая оказывала влияние в течение двух тысячелетий до сегодняшнего революционирования Востока. Китайский народ был, таким образом, в подлинном смысле народом, потому что он обладал всё определяющим, свойственным расе идеалом. Перед великолепием того факта, что более трехсот миллионов людей не только на словах, но и в жизни (несмотря на всю человечность) почитают один тип, блекнут все нападки против конфуцианства, поднятые главным образом неистовствующими проповедниками-миссионерами.
Лао-Цзы, конечно, нам представляется крупнее Конфуция, хоть он и выходит за рамки мягкой середины признающего справедливые формы соперника и ищет метафизическую основную причину бытия, которую он находит в Дао, т. е. в смысле, в «правильном пути», в мировом разуме. Конфуций тоже употребляет слово Дао, но он остерегался делать выводы подобно Лао-Цзы. Его учение было произведением для просветленных умов, а Конфуций хотел указать путь и форму широким массам. Так он победил Лао-Цзы.
Конфуций подчеркивает, что не хочет вносить ничего нового, а только уважать и облагородить старое, поскольку им пренебрегли. В этом учении с самого начала обнаружилось, что он важное значение придает традициям, тому, что почитающий предков китаец всегда уважал. Сильный стимул к нравственному действию и настойчивости заключается далее в требовании того, чтобы сделать отца ответственным за дела своего сына. Поэтому в дворянское сословие возводили не только имеющую заслуги личность, но и ее предков, которые сделали возможным ее появление. С другой стороны, Конфуций наказывал не только
