ученые! Никогда Джонни о таких вещах не задумывался.
Хогланд писал об оторванности человеческого существования от жизни животных и растений. Люди и окружающая их живая природа находятся как бы в раздельных плоскостях, удаляющихся друг от друга. Сейчас, во второй половине двадцатого века, человек перестал понимать природу. Нам нет дела до деревьев и птиц.
«Птицы! Действительно, на черта мне птицы. Ненавижу жирных голубей за окном, их рычание и любовные стоны. Они мне до смерти надоели. Только тоску нагоняют. Я люблю разговаривать с людьми. А не с опоссумами. Как бы я стал общаться с опоссумом? Покойник Хемингуэй со смаком описывал, как он насаживал кузнечика на рыболовный крючок. Противно. Предпочитаю форель в ресторане „Глория“. И запивать ее Либфраумильхом, а не водой из речки».
Хогланд о нем и писал, о человеке, который если и попадет в лес, то ничего не увидит и не услышит. Не заметит толстую бронированную куколку бражника на осеннем листе, не отличит дрозда от тангары (Pyranga rubra). О современном городском человеке, о репортере «Уикфилдских новостей» Джонни Мелвине. О Джонни Мелвине, которому неуютно в этом мире, но который пробьется, выдвинется, разбогатеет.
Хогланд считал, что даже биологи оторвались сейчас от природы. Они знают, что такое ДНК, как квант света работает в хлоропласте. А что такое перипатус? Peripatus, тип Onychofora? Между тем это существо важное, — без него не поймешь эволюции беспозвоночных.
Что же сказать о людях, далеких от биологии? (Ваш покорный слуга — Джи Ар Мелвин!) Глубокое, дремучее невежество.
«Я спрашивал у десятков знакомых и незнакомых людей, сколько ног у бабочки. — Писал Хогланд. — И получил самые разнообразные ответы — от нуля до двенадцати. Некоторые называли даже нечетные числа».
«Я бы просто ответил: не знаю и знать не хочу, подумал Джонни. — Ноги лучшей половины человеческого рода интересуют меня гораздо больше».
Хогланд писал об уничтожении природы человеком.
Об истреблении карибу на севере Канады, умниц афалин в Черном море, об отравлении рек и озер, о бессмысленной вырубке лесов. Почва подвергается эрозии, исчезает рыба, редкими становятся меха и слоновая кость. Это мало кого смущает, — газеты шумят об искусственной пище. В Советском Союзе химики сделали синтетическую икру — на радость вегетарианцам.
А мех и кость с полным успехом заменяются полимерами.
«У Бэсси отличная шубка из нейлона. И обошлась она мне недорого. Конечно, лестно было бы нарядить Бэсс в соболя».
Люди утрачивают возможность познания природы — научного и эстетического. Они полагают в своем невежестве, что все уже позади — и стегозавр, и латимерия; Между тем природа полна неожиданностей, может быть, грандиозных. И не только в глубинах океана.
Есть еще необитаемые острова на нашей планете.
И сколько неизученных! В конце концов на любом пустыре можно наткнуться на новый мутант чертополоха со странными свойствами. Природа продолжает развиваться, как бы ни терзал ее человек.
Слова о необитаемых островах задели Джонни. «Конечно, мир полон необитаемых островов. Мы все — Робинзоны. Моя квартира — необитаемый остров, Бэсси отказывается в ней поселиться. Только вместо пальм в ней растут телевизор и холодильник. Об этом можно было бы стихи написать. По десять долларов строчка. Жаль, что я не умею».
«Нет, не назад к Жан-Жаку Руссо я зову людей, писал Хогланд. — Развитие человечества происходит закономерно. Человек будущего не оставит своего города. Но он неизбежно должен пойти на сближение с природой, и чем раньше, тем лучше. Он будет сотрудничать с животными и растениями, он заговорит на их языках, он будет не истреблять, но воссоздавать истребленное. Возникнет новое искусство, одухотворенное шумом леса, полетом ласточки, свечением морских микроорганизмов. Дети будут любить и понимать природу с первых лет жизни».
«Фу, как красиво, — подумал Джонни. — Не выношу романтики и сентиментальности. Я не старая дева из ХАМЛ, чтобы слушать пенье птичек и умиляться до слез, глядя на незабудки! О чем мне говорить с Хогландом? И почему о его книжке шумят?»
Он позвонил шефу:
— Шеф, у меня к вам два вопроса.
— Выкладывайте.
— Сколько ног у бабочки?
— Вы что, выпили?
— Трезв, как стеклышко. Так сколько?
— Мелвин, я занят.
— Ну ладно. Второй вопрос-наличествуют ли у Хогланда железные бицепсы и густая черная борода?
— С чего вы взяли?
— Просто я боюсь, что он похож на профессора Челленджера из романа Конан-Дойла и спустит интервьюера с лестницы. Помяните меня в своих молитвах, шеф.
— Не валяйте дурака. И давайте мне статью о Хогланде завтра вечером. Толковую статью и с юмором.
Шеф повесил трубку.
Джонни считал, что этот разговор не бесполезен.
Шеф слегка обозлился, но наверняка отметит живость ума своего репортера. Впрочем, читал ли шеф КонанДойла?
Джонни позвонил Хогланду. Тот согласился принять его завтра в девять. Голос у Хогланда был приятный.
Вечером шел дождь. Джонни и Бэсси вышли из кино и тут же забыли сногсшибательный вестерн, который им показывали. Черная улица грохотала и блестела. Крутились огни реклам, мигали желтые подфарники. Бэсси спросила:
— О чем ты думаешь?
— О Стеллеровой корове.
— Кто это — Стеллер?
— Понятия не имею. И корова его — не корова, а какое-то существо, жившее в воде.
— Ну и что же?
— Ее истребили в восемнадцатом столетии… Поехали ко мне?
Но Бэсси не захотела. Он отвез ее домой, вернулся к себе. Съел два сандвича с ветчиной и запил их пивом из жестянки. Лег спать. Он долго не мог Заснуть. Темнота и одиночество. «Собаку, что ли, завести? Не люблю собак, их лая, их запаха. Блохи. А они ведь умные, собаки. С детства не разговаривал с ними».
Ему представился зеленый лес, белые цветы на залитой солнцем лужайке. И кролики в траве.
Голуби за окном молчали. Они спали, спрятавшись от дождя.
Наутро без пяти минут девять Джонни был у Хогланда. Тот оказался спокойным человеком среднего роста, лет пятидесяти. Он приветливо улыбнулся, налил Джонни бурбон с содовой, а сам стал потягивать апельсиновый сок.
— Вы позволите начать интервью, профессор?
— А как это слово пишется?
Они рассмеялись.
— Какое у вас хобби, сэр?
— Обожаю строить летающие модели. Вот видите. — Хогланд показал на висящее под потолком сооружение из дощечек и цветного шелка.
— Рыбная ловля, охота?
— Помилуйте, я городской житель, кабинетный ученый.
— Но вы так хорошо знаете природу.
