В судно вошел и двери захлопнул; Управлять кораблем, лодочнику Пузур-Белу Я доверил постройку со всем погруженным. Едва рассвет засветился, Из глуби небес поднялась черная туча, Адад рычал в ней, Набу и Царь вперед выступали; Вестники, шли они через гору и поле; Нергал опрокинул мачту. Он идет, Ниниб, он бой ведет за собою; Факелы принесли Ануннаки, Их огнями они освещают землю. Грохот Адада наполнил небо, Все, что было блестящим, превращается в сумрак. Брат не видит более брата, Люди в небе друг друга узнать не могут, Боги боятся потопа, Они убегают, они поднимаются на небо Ану. Там садятся, как псы, ложатся на стены. Кличет Иштар, как поденщица, громко, Голосом дивным царица богов возглашает: «Пусть тот день рассыплется пылью, День, когда я злое сказала перед богами, Потому что сказала я злое перед богами, Чтобы людей погубить и потоп накликать. Для того ли взлелеяла я народ мой, Чтобы, как выводок рыб, они наполнили море?» По вине Ануннак, боги плачут с нею, Боги подавлены и в слезах восседают, Губы их сжаты, и тело трепещет. Шесть дней, шесть ночей бродят ветер и воды, ураган владеет землею. При начале седьмого дня ураган спадает, Он, который сражался, подобно войску; Море утишилось, ветер улегся, потоп прекратился. Я на море взглянул: голос не слышен, Все человечество стало грязью, Выше кровель легло болото! Я окно открыл, день осветил мне щеку, Я безумствовал, я сидел и плакал, По щеке моей струились слезы. Я взглянул на мир, на пространство моря, В двенадцати днях пути виднелся остров, К горе Низир приближается судно. Гора Низир от себя не пускает судна. День, и второй, и третий его не пускает, Четвертый, пятый, шестой день его не пускает. День седьмой загорелся, Я взял голубку, пустил наружу, Улетела голубка и возвратилась, Словно места себе не нашла, возвратилась. Я ласточку взял, пустил наружу, Улетела ласточка, возвратилась, Словно места себе не нашла, возвратилась. Я ворона взял, пустил наружу, Умчался ворон, ущерб воды он увидел; Он ест, он порхает, он каркает, он не хочет вернуться. Я оставил его четырем ветрам, я совершил возлиянье, Я жертву поставил на горной вершине. Четырнадцать жертвенных урн я поставил, Мирт, кедр и тростник разостлал под ними. Боги почуяли запах, Боги почуяли добрый запах, Боги слетелись, как мухи, над приносящим жертву, Только царица богов примчалась, Украшенья она вознесла, что сделал ей Ану: «О, боги, стоящие здесь, как я не забуду моего ожерелья из ляпис-лазури, Так же и этих дней не забуду, всегда буду помнить! Пусть боги подходят к жертве! Но пусть Бел не подходит к жертве! Потому что он не размыслил, потоп устроил, Людям моим он назначил гибель». Только бог Бел примчался, Судно увидел он, Бел, и сделался гневным, Гневом исполнился против Игиги: «Разве какой-нибудь смертный спасся? Жить человек не должен среди разрушенья!» Ниниб уста отверзает, Говорит он герою Белу: «Кто, кроме Эа, творец созданья? Эа один знает все дело». Эа уста отверзает, Говорит он герою Белу: «Ты — мудрец средь богов, воитель, Как не размыслил ты, потоп устроил? Грех на грешного возложи ты! Вину на виновного возложи ты! Но отступи, прежде чем он уничтожен будет! Почему ты потоп устроил? Пусть бы лев пришел и людей пожрал он! Почему ты потоп устроил? Пусть бы пришел леопард и людей пожрал он! Почему ты потоп устроил? Пусть бы голод явился, разорил бы землю! Почему ты потоп устроил? Пусть чума бы явилась, разорила бы землю! Тайну великих богов не открыл я людям, Мудрый, я сон им послал, и сон поведал им тайну». Боги спросили тогда совета у Бела; Бел поднялся на судно,
