присылать. Ты уж извини, но тут ваши прокололись немножко. Сбросят, бывало, с вертолетов мешки. Мешки, как мешки. С макаронами. И написано на них: ТОСТ N 2093 / 176.2320'. Только очень знающие колдуны в джунглях могли разобраться, что это — помощь от братского советского народа. А вот ушлые да подлые капиталистические коршуны на каждом своем мешке нахально выпечатывали: 'Подарок мозамбикским братьям от жителей ЮАР' или 'Дорогому народу Мозамбика от США', а то и 'Людям доброй воли от людей очень доброй воли'.
Где уж нашим во всем этом разобраться, и случилась война. Вялая такая, продовольственная. Как прослышат, кому положено, — в какую деревню гуманитарную помощь подбросили, так пойдут туда и отберут, а те потом у них.
Правительство тоже качается. Позвонят в ваше посольство: 'Срочно нам пять 'газиков', шесть 'уазиков' и тридцать черных 'Волг'. А то к американцам пойдем.'
Ваши испугаются, с Москвой свяжутся, и 'пожалуйте бриться': в тот же день летит самолет 'Антей'.
Но, конечно, и Мозамбик в долгу не остается: каждый год по нескольку тонн орехов кешью вам отправляем, как в прорву. Что вы там с ними делаете? Едите, что ли?
И еще мы вам разрешаем у наших берегов креветок ловить, а то развелось их сволочей — никакого спасу нет. Сколько у тебя времени до концерта осталось? Пойдем, кое-какие достопримечательности покажу.'
Мы пошли с ним вдоль океана в сторону бывшей курортной зоны. Он показывал американское посольство, красивые дома состоятельных граждан и даже резиденцию президента, но, конечно, издали.
— Раньше у нас для белых прямо рай был, — продолжал он, покуривая, — как увидит наш на улице белую компанию из ресторана, на другую сторону вежливо переходит. Те тоже не забижали: пройдут — как бы не заметят. А какой народ был честный! Страшно честный был народ. Оставишь, к примеру, на улице сумку с деньгами — никто пальцем не тронет, правда, только некоторое время. Ну а уж, если кого черт попутал, то будь любезен, вон к тому столбу.
Я посмотрел в ту сторону, куда он указывал. Там посреди пляжа красовался крепкий деревянный столб, с одной стороны полуохватываемый чем-то вроде развалившихся трибун для зрителей.
— Вот за любой проступок — на сутки к столбу.
— Что, и за убийство тоже? — поразился я.
— Убийства раньше редко случались, но и за убийство все равно к столбу.
— А если жена мужу изменила?
— К столбу!
— А если…?
— К столбу, к столбу, к вот этому позорному столбу. Я прямо восхитился демократичностью и гуманностью бывших мозамбикских законов и представил себе, как провинившегося преступника привязывают с утра к столбу, как собираются зрители, позорят его, как могут, и как ему делается нестерпимо стыдно, как прячет он от соплеменников свои бегающие глаза, и уже больше никогда, никогда…
Вот насчет 'никогда, никогда', тут я оказался совершенно прав, потому что через несколько часов начинался прилив, море доходило несчастному, привязанному к столбу аж до шеи, а зрители кровожадно следили за выражением его лица в то время, как его под водой заживо пожирали морские рачки и моллюски.
Да, пожалуй, тогда и деньги можно было оставить, где ни попадя.
Мы уже вернулись назад к гостинице.
— Вот так и живем — не тужим, — сказал, вздохнув, мой проводник, — совсем богов позабыли, обычаи предков не чтим, а вообще, мой дед, царствие ему небесное, к вашей стране хорошо относился. Занятный был старикашка, все песенки пел. Ну, давай прощаться, а то твой автобус вон стоит.
— Счастливо, — говорю, — спасибо большое. Как же зовут тебя, хороший человек?
— Зовут? А так же, как всех и зовут: Хорст Майер Диего эль Мокамбо.
И он удалился, бормоча: 'Проблема, ох и проблема же'.
Подумаешь, Хорст Майер Диего! И покруче бывали варианты.
Вот однажды в столице одной из солнечных среднеазиатских республик сидим между концертами в раздевалке Дворца спорта. Жара страшная, кондиционеров, конечно, никаких, ребята устали, сняли душные концертные одежды и отдыхают, пардон, в одних трусах.
Заходит местный деятель в строгом черном костюме.
— Тут, — говорит, — наш самый главный комсомолец республики желает с 'Машиной времени' познакомиться. Это ничего, что вы в таком виде, мы не чурки какие-нибудь, все понимаем.
Желает, так желает. Ребята говорят: 'Просите!'
В сопровождении еще шестерых 'костюмов' заходит невысокий, худенький, тянет узкую ладошку: ЗАВГАР.
Ну, что ты будешь делать! Тут даже самые выдержанные отрекомендовались: ГЛАВВРАЧ, СОВДЕП, ЗАМПРЕД и т. п.
Новый год мы справили в буквальном смысле слова под пальмами. Толпы народа, гуляющие по набережной без пяти двенадцать, развлекались тем, что бросали друг другу под ноги маленькие бомбочки, взрывающиеся безопасно, но громко. У нас был концерт в одном из дорогих клубов на набережной, и во время частых перерывов я выскакивал в толпу повеселиться и напугаться бомбочками. Страшно не хватало снега. К счастью, дня через три мы уже уезжали.
Сидим в аэропорту, собираемся домой. Мы с Валерой от нечего делать наблюдаем через огромное окно за прилетающими и отлетающими самолетами. Много мелькает маленьких, нарядных реактивных частных самолетиков, на которых бизнесмены из ЮАР и соседней Зимбабве прилетали в Мапуту по делам.
Прямо перед нами только что приземлился изящный красно-желтый лайнерчик. Не успели аэродромные рабочие подложить ему под колеса стопорные башмаки, как откинулась дверь, являющаяся одновременно и трапом, и двое стройных мужичков в белых рубашках и с портфелями 'атташе' сбежали на раскаленный асфальт.
Вместо них в самолетик тут же взошли два других пассажира, люк закрылся, и раздался рев заработавших двигателей. Он явно собирался взлетать.
— Смотри, Максик, они стопоры из-под колес убрать забыли, — сказал наблюдательный Валера, — боюсь, со взлетом — без шансов.
Действительно, пилоту из кабины же не видать, что под самолетом делается, а аэродромные деятели, отвечающие за башмаки-стопоры, наверное, ушли есть бананы.
Я побежал, позвал всех наших, чтоб полюбовались, как сейчас тупые иностранцы облажаются. Все уселись перед окном, как перед экраном, ждем, веселимся.
Самолетик подергался разогревая двигатели, напрягся и… поехал аккуратно назад. Потом красиво развернулся и дал роскошную 'свечу' по направлению к княжеству Лесото.
Спектакль, к сожалению, не состоялся, но мы летели домой, и там нас ожидали, наверняка, какие- нибудь чудесные дела, каковые и не снились тем двум 'башмачникам', которые, кстати, сразу же после отлета самолетика появились, забрали стопоры и подложили их под другой самолет.
***ИЗРАИЛЬ***
Где-то в семидесятых не то в Ирландии, не то в Шотлан-дии происходил финальный поединок профессиональных боксеров-тяжеловесов.
За первое место полагался необыкновенной красоты почетный позолоченный кубок, а за второе — всего лишь десять тысяч фунтов стерлингов.
Естественно, каждый из боксеров из чистого человеколюбия и благородства хотел оставить первый приз сопернику, и на этой почве у них разгорелся странный поединок.
В первом раунде боксеры продемонстрировали великолепную работу ног, так сказать, бой с тенью, и
